Островский Александр Николаевич - Воспитанница, Страница 2 - Книги

риша. Уж позвольте, сударыня.

Уланбекова. Говорю тебе, что незачем. На этих гуляньях только нравственность портится. Там всяких мерзостей наслушаешься! Ты еще мальчик, нечего тебе там делать!

Гриша. Нет, уж вы позвольте-с!

Уланбекова. Останься. Выкинь из головы эти глупости!

Гриша. Что ж это такое! Служи, служи, а уж и погулять никогда нельзя.

Василиса Перегриновна. Ах-ах-ах, ах-ах-ах! До чего ты избалован! До чего ты избалован!

Уланбекова. Что ты раскудахталась! Молчи!

Василиса Перегриновна. Да как же, благодетельница, молчать-то? Такое бесчувствие! Такая неблагодарность! Сердце надрывается.

Уланбекова. Я тебе приказываю молчать, так ты и должна молчать.

Гриша. Уж вы позвольте-с!

Василиса Перегриновна. Его ль не любят, его ль не ласкают, кажется, больше сына родного!

Уланбекова (топнув ногой). Сс!.. Я тебя прогоню.

Гриша. Мне очень хочется на гулянку-то, уж позвольте-с!

Уланбекова. Ну, ступай, только приходи раньше!

Гриша. Слушаю-с!

Василиса Перегриновна. Ручку-то поцелуй, дурак!

Гриша. Что вы меня учите, я свое дело знаю. (Целует руку у барыни и уходит.)

Уланбекова. А тебя, моя милая, если я еще услышу когда-нибудь подобное, я велю с двора метлами согнать.

Уходит. Василиса Перегриновна стоит в оцепенении.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же без Уланбековой и потом Лиза.

Леонид. Что, дождались? Ну и поделом!

Василиса Перегриновна. Будет и на нашей улице праздник.

Лиза входит.

Лиза (тихо Леониду). Надя велела вам сказать, что мы ужо придем в сад.

Леонид. Поцелуй ее от меня.

Гавриловна. Дай вам бог здоровья, барин, что за нас заступаетесь. Обидеть-то нас всякая дрянь умеет, заступиться-то только за нас некому. За много это вам, барин, на том свете сочтется.

Леонид. Я всегда за вас готов. (Уходит, припрыгивая, направо.)

Гавриловна. Спасибо тебе, батюшка! (Уходит с Лизой налево.)

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Василиса Перегриновна и Потапыч.

Василиса Перегриновна. Что ж ты меня не обижаешь? Они обижают, а ты что ж? Слышал, сама-то уж бить хочет; метлами, говорит, велю. Чтоб ее лопнуло!

Потапыч. Я что ж... Мне человека обидеть что ж! А что там господа... это я не знаю, может оно так и нужно.

Василиса Перегриновна. Видишь ты, что в доме-то делается? Видишь? Понятно тебе или нет? Как я давеча стала про Гришу-то говорить, слышал, как сама-то зарычала? Слышал, как зашипела?

Потапыч. Мне что! Я по милости барыни при своей должности... я все порядки произвожу... А какое мне дело? Что не мое дело, я того не знаю.

Василиса Перегриновна. А видел, как Надька-то с Лизкой смотрели на меня? Видел, как аспидски смотрели? Ох, нужно глядеть за ними, ох, нужно!

Потапыч, махнув рукой, уходит.

У, ты, старый дурак! Экой народец! Экой народец! Не с кем и поговорить-то, душу отвести. (Уходит.)

III

Часть сада; на заднем плане пруд, у берега лодка. Светлая ночь. Вдали слышится хороводная песня. Сцена несколько времени пуста.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Выходят Надя и Лиза.

Лиза. Ах, Надя, что это мы делаем! Ну, как барыня узнает, тогда и не живи на свете.

Надя. Коли ты боишься, так ступай домой.

Лиза. Нет, уж я подожду тебя. А все-таки, что ты ни говори, страшно, девушка! Сохрани господи, как узнают!

Надя. Наладила одно! Волка бояться, так в лес не ходить.

Лиза. Да что это с тобой сделалось? Ты прежде не так разговаривала; прежде пряталась, а теперь сама идешь к нему.

Надя. Да, прежде бегала от него, теперь не хочу. (Стоит задумчиво.) Теперь и сама не знаю, что со мной вдруг сделалось!. Как только барыня сказала, чтоб не смела я разговаривать, а шла за кого прикажут, так у меня все сердце перевернулось. Что я подумала, за жизнь моя, господи! (Плачет.) Что в том проку-то, что живу я честно, что берегу себя не только от слова от какого, а и от взгляду-то! Так меня зло даже взяло на себя. Для чего, я думаю, мне беречь-то себя? Вот не хочу ж, не хочу! А у самой так сердце замерло: кажется, еще скажи она слово, я б умерла на месте.

Лиза. Что ты говоришь! я ведь думала, что ты шутя к барину-то вышла.

Надя. Какие шутки! Не могу я обиды переносить! не могу!

Молчание.

Эх, Лиза, будь жизнь получше, не пошла б я ночью в сад. Помнишь, бывало, как я об себе раздумывала, да и тебе самой, чай, тоже в голову приходило, что вот ты девушка честная, живешь ты себе как птичка какая; вдруг тебе понравился некоторый человек, он за тебя сватается, ходит к тебе часто, целует тебя... тебе и стыдно-то его, и рада ты ему. Все это идет порядком. Хоть и не богато, хоть, может быть, сидишь ты с женихом в людской, а словно ты княжна какая, словно у тебя каждый день праздник. Потом обвенчают, все тебя поздравляют. Ну, там хоть и трудно будет замужем жить, может быть, работы много будет, да зато живешь ты как в раю; словно ты гордишься чем!

Лиза. Разумеется, девушка.

Надя. А как тебе скажут: ступай за пьяного, да еще и разговаривать не смей, и поплакать-то о себе не смей... Ах, Лиза!.. Да как подумаешь, что станет этот безобразный человек издеваться над тобой, да ломаться, да свою власть показывать, загубит он твой век так, ни за что! Не живя ты за ним состаришься! (Плачет.) Говорить-то только свое сердце надрывать! (Махнув рукой.) Так уж, право, молодой барин лучше.

Лиза. Ах, Надя! Не ты б говорила, а не я б тебя слушала.

Надя. Полно, Лиза! что ты передо мной-то скромничаешь! Ну, а сама что, кабы тебя барин полюбил?

Лиза (заминаясь). Да как знать! уж, конечно, что говорить... враг-то силен.

Надя. То-то вот!..

Молчание.

Я тебе вот что, Лиза, хотела сказать, вот какая премудрость со мной сделалась: как пошли мне такие мысли о голому, и как стала это я, Лиза, думать об барине, и так он мне мил сделался!.. так мил, что я уж и не знаю!.. Прежде, когда он ухаживал за мной, мне было ничего; а теперь словно что меня тянет к нему.

Лиза. Ах, девушка! Ну вот поди ж ты! знать, уж так судьба!

Надя. И такой во мне дух сделался: ничего я не боюсь! Кажется, вот режь меня на части, я все-таки на своем поставлю. И отчего это так, не знаю.

Молчание.

Жду не дождусь ночи-то! Так, кажется, на крыльях бы к нему полетела. То одно держу в уме, что недаром я по крайней мере собой хороша, будет чем вспомнить молодость. (Задумчиво.) Думаю себе: молодой такой да хороший! Еще стою ли я, дура, чтоб он любил-то меня? Заглохнуть бы мне здесь, в этом захолустье, кабы не он.

Лиза. Что это, Надя, ты словно как не в себе?

Надя. Да и то не в себе. Пока она баловала меня да ласкала, так и я думала, что я такой же человек, как и все люди: и мысли у меня совсем другие были об жизни. А как начала она мной командовать, как куклой, да как увидела я, что никакой мне воли, ни защиты нет: так отчаянность на меня, Лиза, напала. Куда страх, куда стыд девался - не знаю. Хоть день, да мой, думаю, а там что будет то будет, ничего я и знать не хочу! Хоть меня замуж отдавай за пастуха, хоть в какой замок за тридесять замков запри - мне все равно.

Лиза. Кажется, барин идет.

Леонид выходит с противоположной стороны, в плаще.

Надя. Ну не красавец, что ль, это, а? Лиза!

Лиза. Ах, перестань! Ты точно больная либо полоумная.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Леонид.

Леонид (подходя). А я думал, что ты обманешь меня - не придешь.

Надя. Отчего вы так думали?

Леонид. Да ведь ты говорила, что не любишь меня.

Надя. Мало ли что девушки говорят, а вы им не верьте. Как вас не любить, красавца этакого.

Леонид (удивленный). Что ты, Надя! (Берет ее руку, несколько времени держит, потом целует.)

Надя (в испуге отнимает руку). Ах! что вы это делаете! Голубчик, барин! Как вам не стыдно?

Леонид. Уж я тебя очень люблю, Надя!

Надя. Любите? Ну что ж, вы бы так меня поцеловали.

Леонид. Можно, Надя, а? ты позволишь?

Надя. А что ж такое за беда!

Леонид (оборотившись). Ах,, и ты, Лиза, здесь...

Лиза. Уйду, уйду!.. Мешать не буду.

Леонид (сконфуженный). Я совсем не потому. С чего это ты выдумала?

Лиза. Ну уж, не хитрите. Мы тоже знаем... (Отходит за кусты.)

Леонид. Так ты мне позволишь поцеловать тебя? (Робко целует.) Да нет, дай мне руку поцеловать.

Надя (прячет руки). Нет, нет, как можно! Что это вы!..

Леонид. Отчего же? Знаешь ли ты это: ты для меня теперь дороже всего на свете.

Надя. Будто и правда?

Леонид. Ведь меня еще никто не любил.

Надя. Не обманываете вы?

Леонид. Нет, право!.. Право, никто не любил. Ей-богу!

Надя. Не божитесь: я и так поверю.

Леонид. Пойдем сядем на лавочку.

Надя. Пойдемте.

Садятся.

Леонид. Что ты так дрожишь?

Надя. А разве я дрожу?

Леонид. Дрожишь.

Надя. Так, должно быть, озябла немножко.

Леонид. Позволь, я тебя одену. (Одевает ее полой плаща и обнимает. Надя берет его руки и держит.)

Надя. Ну, вот и давайте так сидеть да разговаривать.

Леонид. Да об чем же мы будем разговаривать? Я только одно и буду говорить тебе, что люблю тебя.

Надя. Вы будете говорить, а я буду слушать.

Леонид. Да ведь это надоест одно и то же.

Надя. Вам, может быть, надоест, а мне никогда не надоест.

Леонид. Ну, изволь, я буду говорить, Я люблю тебя, Наденька. (Встает и целует ее.)

Надя. Что ж это вы! А вы сидите смирно, как уговор был.

Леонид. Так сложа руки и сидеть?

Надя (смеясь). Так и сидеть. Вот слышите, в роще соловей поет. А вы сидите да слушайте. Как хорошо так слушать.

Леонид. Как так?

Надя. Да вот так, как мы с вами сидим. Кажется, всю жизнь так бы и сидела да слушала. Уж чего еще лучше, чего еще надобно...

Леонид. Наденька, да ведь это, право, скучно.

Надя. Вот вы каковы, мужчины-то! Вам уж сейчас и скучно сделается. А я вот готова всю ночь просидеть да глядеть на вас, не спуская глаз. Кажется, про весь свет забуду! (У нее навертываются слезы, она нагибает голову, потом смотрит на Леонида пристально и задумчиво.)

Леонид. Теперь бы хорошо на лодке покататься; погода теплая, месяц светит.

Надя (рассеянно и почти машинально). Чего-с?

Леонид. Покататься бы на лодке; я бы тебя перевез на островок. Там так хорошо, на островке. Ну, что ж, пойдем. (Берет ее за руку.)

Надя (в задумчивости). Куда же-с?

Леонид. Куда, куда? Я тебе говорил, разве ты не слыхала?

Надя. Ах, извините, голубчик барин! Я задумалась и не слыхала ничего. Барии, миленький, простите! (Кладет голову ему на плечо.)

Леонид. Я говорю: поедем на островок.

Надя (прилегая). Ах, да куда вам угодно! Хоть на край света! Только бы с вами... Ведите куда хотите.

Леонид. Надя, ты такая добрая, такая миленькая, что мне кажется, я заплачу, глядя на тебя. (Подходят к лодке.) Прощай, Лиза.

Лиза (выходя из кустов, грозит). Смотрите вы!

Леонид и Надя садятся в лодку и уезжают.

Лиза. Вот и уехали! Дожидайся их тут! Страсти ведь это, да и только! Ночью, в саду-то, да еще и одна! Эко наше дело - всего-то бойся! И человека-то бойся и... (Оглядывается.) Смерть ведь это! Человек-то бы еще ничего, все как-нибудь сговорить можно... Батюшки! Идет кто-то! (Смотрит.) Ну, ничего; это наши старики с гулянья. (Прячется.)

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Выходят Потапыч в шинели и в шляпе с широкими полями и с тростью, немного под хмельком; Гавриловна в старомодной шляпке. Садятся на скамью.

Потапыч. Нет, ты, Гавриловна, не то... ты не говори!.. Барыня у нас такая... барыня добрая!.. Вот попросились мы на гулянье, ну, говорит, ступайте... А что про нее говорят... это я не знаю: не мое дело, ну я и не знаю.

Гавриловна. Еще б нас-то не пустить, Потапыч! Мы с тобой не молоденькие, не избалуемся.

Потапыч. Молодых нельзя, потому на все, Гавриловна, примеры. Какие человек пред собой имеет примеры, так и он все может... подобно как...

Гавриловна. Ну, а вот зачем Гришку пустила? Сказала, не пущу - ну и не пущала бы.

Потапыч. Меня давеча Василиса Перегриновна смущала очень насчет Гришки... очень смущала, а я не знаю. Не мое дело, ну я и не знаю.

Гавриловна. То-то вот, ты говоришь, примеры-то? Лучше бы она сама хороший пример показывала! А то только и кричит: смотри да смотри за девками! А что за ними смотреть-то? Малолетные они, что ли? У всякого человека свой ум в голове. Пущай всякий сам о себе и думает. Смотрят-то только за пятилетними, чтоб они не сбаловали чего-нибудь. Эка жизнь девичья! Нет-то хуже ее на свете! А не хотят того рассудить: много ли девка в жизнь-то радости видит! Ну, много ли? - скажи.

Потапыч (вздыхает). Желтенькая жизнь.

Гавриловна. То-то вот и есть! Стало быть, их пожалеть надо, а не то что обижать на каждом шагу. А то на что это похоже! Уж им и веры нет, словно они и не люди! Только куда девка нос высунула, так уж сторожа и ходят.

Потапыч. Ведь нельзя же...

Гавриловна. Чего нельзя-то? Все можно. Полно ты, Потапыч! Ты привык с чужих слов, как сорока, болтать, а ты сам подумай.

Потапыч. А я не знаю... Я ничего не знаю.

Гавриловна. Строгостью ничего не возьмешь! Хоть скажи им, пожалуй, что вот, мол, за то-то и то-то вешать будут - все-таки будут делать. Где больше строгости, там и греха больше. Надо судить по человечеству. Нужды нет, что у них разум-то купленый, а у нас свой дешевый, да и то мы так не рассуждаем. На словах-то ты прикажи строго-настрого, а на деле не всякого виноватого казни, а иного и помилуй. Иное дело бывает от баловства, а иной беде и сам не рад.

Потапыч, Теперь, если меня спросить... Так что я на это отвечать могу? Ну, что я тебе отвечу?

Гавриловна. Ну, что?

Потапыч. А вот что: я этого не знаю, потому это не мое дело... это дело барыни.

Гавриловна. Ах ты, старина, старина! совсем-то ты из ума выжил.

Потапыч. Я что ж... я, по милости барыни, теперича у своей должности... Я все порядки свои веду... а я не знаю...

Гавриловна. Пойдем-ка домой. Как бы и про нас с тобой чего не подумали.

Уходят.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Лиза (выходит). Вот опять одна! Что же это голубки-то мои? Они, чай, и забыли про меня! Да уж где теперь им обо мне помнить! Батюшки, скоро рассветать станет! Ишь ты, ночи-то нынче короче воробьиного носу. Как тогда домой-то пройти? Эка эта Надя бесстрашная.

Входит Василиса Перегриновна.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Лиза и Василиса Перегриновна.

Василиса Перегриновна. Ты, милушка, тут что делаешь?

Лиза. Разве не видите? - гуляю.

Василиса Перегриновна. Вижу! Как не видать! А что это за гулянье у вас по ночам?

Лиза. А когда же нам гулять-то? Днем работаем да господам служим, а по ночам гуляем. Вот на вас так я дивлюсь! Неужто вы днем-то не нагуляетесь, что вам еще хочется по ночам бродить да людей пугать, словно как...

Василиса Перегриновна. Что словно как?.. Ну, говори, говори.

Лиза. Что? Ничего.

Василиса Перегриновна. Нет, ты сказала: словно как... Ну, так говори ж теперь, словно как кто?

Лиза. Ну, сказала так сказала.

Василиса Перегриновна. Нет, ты увертываться не смей! Ты говори!

Лиза. Да что вы пристали! Я, пожалуй, и скажу. Как кикимора.

Василиса Перегриновна. Что, что! Как кикимора!.. Как ты смеешь, дрянная девчонка, а? Да что ж это такое! Вы меня живую в гроб вогнать хотите! А вот я найду здесь твоего любовника, да к барыне вас и приведу. Вот посмотрю я тогда, что ты запоешь.

Лиза. Нет у меня любовника! Нечего вам и искать. Пожалуй, хоть весь сад обыщите! А хоть бы и был, так не ваше дело. Вам стыдно про это и говорить. Вы и знать-то про это не должны: вы барышня. Это к стыду вашему относится!

Василиса Перегриновна. Пой. пой, милая! хорошо ты поешь, где-то сядешь! Даром ты по ночам шататься не станешь. Я ваши плутни-то знаю. Я вас всех на свежую воду выведу. Уж теперь раскипелось мое сердце, так хоть ты мне в ноги кланяйся, а я тебе не прощу этого.

Лиза. Дожидайтесь! Стану я вам кланяться, как же! Держите карман-то!

Василиса Перегриновна. Нет, уж я теперь каждый кустик огляжу.

Лиза. Оглядывайте.

Василиса Перегриновна смотрит по сторонам, потом подходит к пруду.

Василиса Перегриновна. А, вот оно что! Скажите пожалуйста, какую штуку придумали! В лодке! Обнявшись! Как это нежно! Точно на картинке на какой! Уж вам бы догадаться гитару взять да романцы петь!.. Целуются! Вот это хорошо! Вот прекрасно! Опять! Отлично! Уж чего лучше? Тьфу ты, мерзость! Смотреть противно! Ну, милые мои, будете вы меня помнить! Теперь разговаривать с вами нечего. Завтра я с вами поговорю. (Уходит.)

Лиза. Вот нелегкая нанесла! Не расхлебаешь теперь беды-то.

Леонид и Надя пристают к берегу и выходят из лодки.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Лиза, Надя и Леонид.

Лиза. Что вы наделали! что вы наделали!..

Надя (не слушая ее, тихо Леониду). Придете завтра?

Леонид. Приду.

Лиза. Да что ты, не слышишь, что ли?

Надя. Коли мне нельзя будет, так я вам как-нибудь записочку передам.

Леонид. Хорошо.

Надя. Ну, прощайте.

Целуются.

Лиза (громко). Да Надя!..

Надя (подходит к Лизе).

Леонид садится на скамью.

Что тебе?

Лиза. Василиса Перегриновна видела, как вы на пруде катались.

Надя. Ну, бог с ней.

Лиза. Ну, девка! Не сносить тебе своей головы!

Леонид. Надя!

Надя подходит.

Ах, Надя, какой я дрянной, негодный мальчишка!

Надя. Что это вы!

Леонид. Наденька! (Шепчет ей на ухо.)

Надя (качает головой). Ах, голубчик вы мой! Что это вам в голову пришло! Я не тужу, а вы тужите; какой добренький! Ну, прощайте! Пора нам. Не ушла бы я от вас, да нечего делать: не своя воля.

Леонид. Ну, прощай!

Медленно, как бы нехотя, расходятся. Надя возвращается, догоняет Леонида и смотрит ему в глаза.

Надя. Любишь меня?

Леонид. Люблю, люблю!

Целуются и уходят в разные стороны.

Комната второй картины.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ [2]

Потапыч становится у притолоки и держится за голову. Василиса Перегриновна входит тихо.

Василиса Перегриновна. Со вчерашнего, должно быть, друг мой?

Потапыч. Чего-с?

Василиса Перегриновна. Голова-то болит.

Потапыч. Вы, што ль, мне денег-то давали?

Василиса Перегриновна. На что другое у вас нет, а на это найдете.

Потапыч. Ну, так, стало быть, и не ваше дело.

Василиса Перегриновна. Конечно, Потапыч, ты старый человек, отчего тебе и не выпить иногда!

Потапыч. Само собою. Чай, трудимся...

Василиса Перегриновна. Так, так, Потапыч!

Потапыч. Уж нам выговоры-то от вас надоели.

Василиса Перегриновна. Добра вам желаю, Потапыч!

Потапыч. Да уж не надо!

Молчание.

Да вы барыню вот расстроиваете! Чем бы за нас словечко замолвить, когда она в веселом духе, а вы нарочно дурного часу ищете, чтоб на нас нажаловаться.

Василиса Перегриновна. И, что ты, Потапыч, сохрани меня бог!

Потапыч. Да уж что! Как ни божитесь, я вас знаю! Вот хоть бы теперь, вы зачем идете к барыне?

Василиса Перегриновна. С добрым утром поздравить благодетельницу.

Потапыч. А вы не ходите лучше!

Василиса Перегриновна. А что?

Потапыч. Должно быть, левой ногой с постели встала; на свет не глядит.

Василиса Перегриновна потирает руки от удовольствия.

Вот уж я и вижу, что вы рады; вас так и подмывает сдьяволить что-нибудь. Тьфу! прости господи! Уж такой карахтер!

Василиса Перегриновна. Обидные ты мне, Потапыч, слова говоришь, до самого до сердца обидные. Когда я про тебя что-нибудь барыне говорила?

Потапыч. А не про меня, так про другого про кого-нибудь.

Василиса Перегриновна. А уж это мое дело.

Потапыч. И все ведь это в вас ехидство действует.

Василиса Перегриновна. Не ехидство, не ехидство, мой друг! Ошибаешься ты! Я такую обиду над собою видела, что на свете жить нельзя после этого. Умирать буду, не забуду.

Уланбекова входит, Потапыч уходит.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Уланбекова и Василиса Перегриновна.

Василиса Перегриновна (целуя обе руки Уланбековой). Раненько встали, благодетельница! Заботы-то у вас больно много.

Уланбекова (садясь). Не послалось что-то! Дурной сон видела.

Василиса Перегриновна. Что сон, благодетельница! И страшен сон, да милостив бог. Не сон, а наяву-то что делается, расстроивает вас, благодетельницу. Вижу я это, давно вижу.

Уланбекова. Ах, да что мне за дело, что там делается?

Василиса Перегриновна. Как же, благодетельница, разве мы не знаем, что душенька ваша о всякой твари печется?

Уланбекова. Надоела ты мне.

Василиса Перегриновна. Жаль мне вас, благодетельница! Не дождетесь вы себе в этой жизни отрады! Вы всем благодеяния рассыпаете, а чем вам платят за это? Мир-то полон разврата.

Уланбекова. Отойди!

Василиса Перегриновна (плача). Слезами я заливаюсь, глядя на вас! Сердце мое кровью обливается, что вас, благодетельницу, не уважают, дому вашего не уважают! В вашем ли честном доме, в этаких ли местах благочестивых, такие дела делать!

Уланбекова (нахмурив брови). Ты ворона! Ты каркать хочешь что-нибудь. Ну, каркай!

Василиса Перегриновна. Благодетельница, не расстроить бы вас, боюсь я.

Уланбекова. Уж ты расстроила. Говори.

Василиса Перегриновна (оглядывается во все стороны и садится на скамейку у ног Уланбековой). Кончила я, благодетельница, вчера свою вечернюю молитву творцу небесному и пошла по саду погулять, благочестивыми размышлениями на ночь заняться.

Уланбекова. Ну!

Василиса Перегриновна. И что же я там увидела, благодетельница! Как меня ноги сдержали, уж я и не знаю! Лизка бегает по кустам в развращенном виде, должно быть, любовников своих ищет; ангельчик наш, барин, катается на пруду в лодке, а Надька, тоже в развращенном виде, уцепилась ему за шею руками и лобзает его. И как это видно было, что он, по своей непорочности, старается ее оттолкнуть от себя; а она все хватает его за шею, лобзает и соблазняет.

Уланбекова. А если ты врешь?

Василиса Перегриновна. Четверить себя позволю, благодетельница.

Уланбекова. Если в твоих словах есть хоть капля правды, так уж и этого довольно.

Василиса Перегриновна. Все правда, благодетельница.

Уланбекова. Вздор! не может быть, чтобы все! Ты всегда больше половины сочиняешь. А где ж люди были?

Василиса Перегриновна. Все, благодетельница, пьянехоньки. Только вас уложили, все и ушли на гулянку, да и напились. И Гавриловна, и Потапыч, все пьяные. Какой пример молодым-то!

Уланбекова. Это дело надо разобрать хорошенько. Ну, уж я никак бы и не подумала на Леонида. Вот они, тихенькие-то! Ну еще будь он военный, так извинительно бы, а то... (Задумывается.)

Василиса Перегриновна. Да вот еще, благодетельница, Гриша-то до сих пор с гулянки не бывал.

Уланбекова. Как? И не ночевал дома?

Василиса Перегриновна. Не ночевал, благодетельница!

Уланбекова. Врешь, врешь, врешь! Со двора сгоню!

Василиса Перегриновна. Издохнуть на этом месте.

Уланбекова (опускаясь в кресло). Ты меня уморить хочешь! (Поднимаясь с кресла.) Ты меня просто уморить хочешь. (Звонит.)

Входит Потапыч.

Где Гриша?

Потапыч. Сейчас пришел-с.

Уланбекова. Позови его сюда!

Потапыч уходит.

Однако это уж из рук вон!

Василиса Перегриновна. Не найти вам, благодетельница, никого преданнее меня; только одним я и несчастлива, что характер мой вам не нравится.

Входит Гриша, растрепанный и взъерошенный.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Гриша.

Уланбекова. Ты где был?

Гриша (то открывает, то закрывает глаза, нетверд в языке и на ногах). На гулянке-с.

Уланбекова. До сих-то пор?

Гриша молчит.

Что же ты молчишь?

Молчание.

Дождусь ли я от тебя слова или нет?

Василиса Перегриновна. Отвечай барыне.

Гриша. Вам что еще!

Уланбекова. Отвечай мне, где ты был до сих пор?

Гриша. Виноват-с!

Уланбекова. Я не об том у тебя спрашиваю, виноват ты или нет; я у тебя спрашиваю, где ты был?

Гриша (смотрит в потолок и хлопает глазами). Где ж мне быть-то! Что ж такое; обыкновенно где.

Уланбекова. Ну, где же?

Гриша. Да я вам докладывал, что все там же-с.

Уланбекова. Ты меня выводишь из терпения! Где там?

Гриша. Да что же такое-с! На все ваша воля-с. Я что же-с... я виноват-с.

Уланбекова. Боже мой! Да ты и пьян еще, кажется.

Гриша. Никак нет-с.

Уланбекова. Как нет? Я вижу.

Гриша. Что же такое-с! Про человека все можно сказать.

Уланбекова. Ах ты, мерзкий мальчишка! Он еще запирается! Это ужасно! это ужасно! Ну, говори сейчас, где был?

Гриша. Что же-с! Я вам докладывал-с.

Уланбекова. Целую-то ночь ты был на гулянье?

Гриша. Я вам докладывал-с.

Уланбекова. Как же ты смел, когда я тебя отпустила не надолго?

Гриша. Что же-с! Я и хотел идти домой, да не отпустили-с.

Уланбекова. Кто же тебя не отпустил?

Гриша. Знакомые не пустили-с.

Уланбекова. Кто же у тебя знакомые?

Гриша. Что же-с! Приказные знакомые.

Уланбекова. Боже мой! Приказные! Понимаешь ли ты, что это за народ?

Гриша. Кто-с, приказные-то? Что ж их понимать-то-с?

Уланбекова. С ними-то ты нею ночь и шлялся! Лучше б уж ты мне и не говорил, мерзавец ты этакой. Знаю я их поведение-то! Они всему научат. Что же это такое! Поди вон! И не смей мне показываться на глаза!

Василиса Перегриновна. Проси прощенья, дурак! целуй у барыни ручку!

Гриша, махнув рукой, уходит.

Уланбекова. Это наказание! Я просто больна сделаюсь! Я уже чувствую, что у меня спазмы начинаются! Какой негодяй мальчишка! Ушел, точно ему и нужды нет! И никакого раскаяния не видно.

Василиса Перегриновна. Ах, благодетельница! ведь он еще ребенок, больше по глупости.

Уланбекова. Нет, его надо бы хорошенько.

Василиса Перегриновна. И, что вы, благодетельница! Еще совсем глуп мальчишка! Что с него и требовать-то! Вот поумнее будет, тогда другое дело.

Уланбекова. Больше всего меня оскорбляет неблагодарность! Кажется, он должен бы чувствовать, что я для него делаю. Я больна совсем. Пошли за доктором!

Василиса Перегриновна. Успокойтесь, благодетельница. Стоят ли они того, чтобы вы из-за всякой дряни себя раостроипали!

Уланбекова. Подай мне спирт.

Василиса Перегриновна (подает). Плюнуть на них, да и все тут. Хоть бы теперь эти девки...

Уланбекова. Ах, вот еще наказанье-то! Я теперь и с мыслями не соберусь, совершенно расстроена, а она тут с девками. Я того и гляди в постель слягу.

Василиса Перегриновна. Уж и разврату-то, благодетельница, терпеть мочи нет.

Уланбекова. Нет, уж они-то не жди от меня милости. А то одного прости, другого прости, так весь народ перебалуешь. (Звонит.)

Входит Потапыч.

Позови Надежду и сам приходи!

Потапыч уходит.

Вот что значит женщина-то! Будь я мужчина, разве бы посмели так вольничать?

Василиса Перегриновна. Ни во что, благодетельница, вас считают, ни во что. Ни капельки таки не боятся.

Уланбекова. А вот они увидят сейчас, что я значу.

Входят Потапыч и Надя. Гавриловна и Лиза смотрят и двери.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же, Потапыч и Надя.

Уланбекова. Надежда! Василиса Перегриновна говорит, что видела тебя с барином нынче ночью в саду. Правда ли это?

Надя молчит.

Ты молчишь, значит, правда. Ну, уж теперь пеняй на себя. Я разврату не потворщица и терпеть его в своем доме не хочу. Прогнать мне тебя, чтобы ты шлялась везде, я не могу: это на моей совести останется. Я должна тебя отдать замуж. (Потапычу.) Послать в город и сказать Неглигентову, что я отдаю Надежду за него и чтобы свадьба была скорее, как можно. (Встает со стула и хочет идти.)

Надя (падая ей в ноги). Что хотите, только не за него замуж!

Уланбекова. Это вздор! Что я сказала, то свято. Да и что за сцены такие? Ты разве не видишь, что я нездорова? Еще расстроивать меня! Потапыч! У ней отца нет, ты ей будь вместо отца, внуши ей по-отечески, как гнусно ее поведение и что она должна исполнять мои приказания.

Потапыч. Ты, Надежда, слушай, что барыня приказывает! Потому как они мне тебя поручают, значит, я должен свою власть показать над тобою. Коли, сударыня, прикажете, я могу сейчас же при вас собственноручно ей нравоучение сделать! Вот смей хоть одно словечко напротив сказать, тут же и оттаскаю, ни на кого не посмотрю. (Замахивается.)

Надя. Ах!.. (Пригибается.)

Уланбекова. Не бей ее! Что за сцены отвратительные!

Потапыч. Да как же, сударыня! Так с ними не сговоришь! Опять же, коли я отец, так уж это прямое дело! На то есть закон, и при всем том, как она вам теперича противится, так я и для вас должен это удовольствие сделать.

Надя (плача). Сударыня, не губите меня!

Уланбекова. Ах, боже мой! Вы меня совсем не бережете. Слезы, драки! Пошлите сейчас за доктором! Сколько мне раз говорить! А ты сама виновата, не на кого тебе плакаться. Потапыч! чтобы это дело было кончено. Я не люблю десять раз повторять одно и то же. (Уходит. Гавриловна за ней.)

Молчание. Гавриловна возвращается.

Гавриловна. Улеглась в постель и на свет не глядит!

Потапыч (в окно). Антошка! Антошка! Фалетор! Седлай лошадь, поезжай в город за доктором. Ах ты, господи!

Надя (вставая с колен). Как вам не грех обижать меня, Потапыч! Что же я вам-то сделала?

Потапыч. Мне что же! Мне до тебя какое дело! А как, собственно, на то есть господская воля, ну я и должен потрафлять во всем; потому я должен раболепствовать.

Надя. Вам бы убить меня приказали, вы бы и убили?

Потапыч. Уж это не наше дело, мы этого рассуждать не можем.

Гавриловна. Полно, Надя, не плачь! Бог сирот не оставляет.

Надя падает ей на грудь.

Лиза (Василисе Перегриновне). Ну, что, весело теперь вашему сердцу?

Василиса Перегриновна. Погоди, милая, и до тебя очередь дойдет.

Леонид входит.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и Леонид.

Леонид. Что такое? Что случилось?

Василиса Перегриновна. Набедокурили сами, да и спрашиваете, что случилось.

Леонид. Что я набедокурил? Что вы все выдумываете?

Василиса Перегриновна. Уж не притворяйтесь! Теперь все наружу вышло. Пошалили немножко! Что ж такое! В ваши лета, да и не пошалить!

Лиза. Уж она все барыне отлепортовала. Барыня так разгневались, что беда! Уж теперича Надю, сударь, за того за приказного отдают.

Леонид. Неужели?

Надя. Кончено дело, барин голубчик! Приходится мне отвечать за вчерашнее гулянье.

Леонид. Очень сердита маменька?

Гавриловна. Уж и не подходи никто.

Леонид. Как же это быть-то? Как-нибудь уговорить нельзя ль?

Гавриловна. Подите-ка попробуйте. Нет, уж она теперь дней пять из комнаты не выйдет и никого к себе пускать не велела.

Василиса Перегриновна. А вам хочется уговорить маменьку?

Леонид. Да.

Василиса Перегриновна. Хотите, научу?

Леонид. Сделайте милость, Василиса Перегриновна!

Василиса Перегриновна. Ну уж, извольте. Благодетельница наша обиделись очень на Гришку, что он не ночевал дома, пришел пьяный, да еще и прощенья не попросил, ручку не поцеловал. От этого огорчения они и больны-то сделались. Уж Надежда-то так, под сердитую руку попалась. Теперь наша благодетельница и из комнаты не выйдет и никого к себе не пустит, пока этот противный Гришка прощения просить не будет.

Гавриловна. А, так тут вот какая контра вышла. Ну, уж Гришка тоже своей характер выдержит. Он хоть и дурак, а себе на уме; он теперь завалится на сено, да дня четыре на брюхе и пролежит.

Потапыч. Взять бы орясину - после дяди Герасима, да с хазового-то конца и начать охаживать.

Василиса Перегриновна. Вот теперь, барин наш хороший, не угодно ли вам будет ему поклониться, чтобы он поскорей шел у маменьки прощенья просить.