="center" >
Марфа Борисовна
Пустыня прекрасная!
Меня многогрешную,
Как чадо свое, приими.
Любимая мать моя,
В пристанище тихое,
Отопри поди!
Домна уходит и скоро возвращается с Аксеновым.
Я прежде всех, и ладно; мы покуда
Поговорим с тобой да потолкуем.
Об чем бы нам? Давай о женихах.
Поговорим. Спасибо за заботу.
От Лыткина, у нас в ряду торгует,
Он пожилой и четверо ребят.
Ну, хорошо, мне пожилой-то лучше.
Только, Петр Аксеныч,
Ты попроси, чтоб он пообождал,
Да чему же ты смеешься, Петр Аксеныч?
Я больно рад, что ты не отказала
Совсем ему; он человек нам нужный.
Вот видишь ли: деньжонки у него
В запасе есть, а на мирскую нужду
Он больно скуп, теперь в надежде будет,
Что за тобой приданое большое,
Так и для миру будет тороватей.
Какой шутник ты, Петр Аксеныч! право!
Ты шутишь-то! Ну, разве ты пойдешь
Кому судьба какая.
Как знать вперед, что будет.
А другого
Не хочешь ли? Велел Кузьма Захарьич
Поговорить с тобой о человеке,
Кузьма Захарьич?
Ни горя я не вижу, ни беды.
Покаяться уж разве, Петр Аксеныч!
Вот видишь ты: мое желанье было
Раздать казну, избавиться заботы
По мужниной душе - его добро,
Пусть за него и молятся сироты -
Да в келейку, на тихое житье.
Не думал я, ушам своим не верю.
Такая ты веселая, все шутишь,
Смеешься с нами, парней молодых
Что же их бояться?
Подумают - горда. Греха-то больше;
А пусть болтают да смеются вдоволь,
Побалагурим, да и разойдемся,
Вот и беда и горе: обещала
Вдовой остаться, Божьей сиротой.
А отказать боюсь: Кузьма Захарьич
Рассердится, и Алексей Михайлыч
Во гнев взойдет и будет злобу мыслить,
И выйдет только грех один. Уж лучше
Скажи ему, что я душевно рада,
Пусть думает, что я его невеста,
Хоть обману, да в мире поживем.
Я не хочу обидеть
И Лыткина. Скажи, чтоб подождал,
Обману нет, вперед нельзя ручаться.
Гостей веду. Идет Кузьма Захарьич.
Один или ведет кого-нибудь?
Какие-то незнаемые люди.
Входят Минин, Кувшинников, Лапша и Поспелов.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
[Те же, Минин, Кувшин инков, Лапша и Поспелов.]
Покорно просим, гости дорогие. (Домне.)
А ты поди да принеси медку!
Иван Кувшинников, из Балахны,
Начальный человек; а это Гриша
Лапша, из Решмы, тоже воевода.
Ну, вот спасибо за таких гостей!
Ты, Кузьма Захарьич,
Вы гости, я здесь свой.
Нет, мне не подобает.
Не местом, человеком.
Домна приносит мед в жбане и стопку на оловянной тарелке. Марфа Борисовна берет стопку. Домна наливает.
Медку пожалуйте, честные гости!
У нас так все с хозяйки начинают.
Нет, батюшка, уволь! Пила довольно.
Неволить не могу, я не указчик
В чужом дому.
(Кланяется, пьет и хочет поставить стопку.)
Уж просим обо всей!
Кувшинников допивает. Домна наливает, Марфа Борисовна подносит Лапше.
Григорий... Как по отчеству, не знаю...
Оно как будто
Желаю здравствовать на многи лета!
Кузьма Захарьич!
(отпив немного, ставит стопку)
К тебе с поклоном, Алексей Михайлыч!
Не откажусь, до сладкого охоч.
Все садятся. Марфа Борисовна ставит жбан на стол, подвигает скамеечку и садится.
Послушать бы теперь, Кузьма Захарьич,
Твоих речей. Сладка твоя беседа.
Да речь-то у меня одна все, Марфа
Ну, так начнем! Москва разорена?
Москва нам корень, прочим городам?
Известно, корень. Что и говорить!
А если корнем основанье крепко,
Тогда стоит и древо неподвижно;
А корени не будет - прилепиться
Москва - кормилица, Москва нам мать!
А разве дети могут мать покинуть
Мы не покидали.
Ты сам ходил с Алябьевым по Волге
И по Оке, и воры вас боялись.
Мы с Репниным ходили и к Москве,
Да воротились оттого, что ладу
Бог не дал воеводам. Грех на них!
А вот теперь и воевод-то нету:
Пожарский ранен, Ляпунов убит.
Осиротела Русь! Ни воеводы,
Печальника о нас, сиротах бедных,
Ни патриарха, ни царя. Как стадо
Без пастыря, мы бродим, злому волку-
Известно, бить! Уж будет, потерпели!
Мы топоры и косы отточили,
Которые об них же притупили.
Душа кипит, давно простору просит,
Зачем же дело
Откладывать? Благословясь, да с Богом,
Отложишь поневоле.
Что скоро, то не споро, говорят.
Ты правду молвил. Не такое дело,
Надо рассудить
Что есть у нас? Ни войска, ни казны,
Ни воеводы. Прежде нужны деньги;
Сберем казну, и люди соберутся,
Стрельцы, казаки. Всякого народу
По свету белому довольно бродит
Без дела и без хлеба; рады будут
Трудом себе копейку заработать.
Не все же грабить! Надо душу вспомнить!
Кого излюбим, тот у нас и будет.
Собрать, Кузьма Захарьич.
Да много ли сберешь! На разговоры
Все тороваты, а коснись до дела,
Так и попрячутся. Не то что денег,
И тех, что посулили, не найдешь.
А ты не обижай, Кузьма Захарьич!
Не обижает, дело говорит.
Вот все, что есть, возьмите, коли нужно.
Душа святая! О тебе нет речи!
Твои достатки и тебя мы знаем.
Ты все отдашь, и я отдам, и он, -
Все будет мало. С чем тут приниматься!
И только что обидим мы без пользы
Самих себя, а делу не поможем.
Кто нас послушает! В бедах и в горе
Сердца окаменели. О себе
Печется каждый, ближних забывая.
Так что же делать нам, Кузьма Захарьич?
Себя забудь и дел своих не делай!
Проси у Бога разума и слова,
Сухим очам проси источник слез!
На улицу, на площадь, на базары,
Где есть народ, туда и ты иди!
Высокая апостольская доля -
Будить от сна своих уснувших братий
И Божьим словом зажигать сердца!
Когда увидишь, что сердца и народе
Затеплятся, как свечи пред иконой,
Тогда сбирать казну на помощь ратным!
Сбирать людей на выручку Москвы!
Пошли, Господь, в моем дому начаться
Великому и праведному делу.
Хозяюшка, прощай! Пойдем, Аксеныч!
Пора идти на воеводский двор,
Сбирают нас и выборныих старост
О грамоте подумать патриарха
И рассудить, что делать, что начать.
Ступай вперед, я мигом за тобою.
Ну, уж не взыщите!
Ваши гости!
Уходят, кроме Аксенова и Поспелова.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Марфа Борисовна, Аксенов и Поспелов.
Ты, Алексей Михайлыч, на дорожку
Пожалуй, выпью,
Да не об меде речь! Мне слаще меда
Сказала-то? Она сказала: люб.
Ну, люб, так ладно! Вот спасибо, Марфа
Борисовна! Сказал бы я словечко
Еще тебе; боюсь - не прогневить бы.
Как не грешно тебе! Да чем же можешь
Ах!.. Нет... я, право... Что тебе смотреть
На гнев мой! Что же, разве что дурное
Ты говоришь! В любви обиды нет!
Благодарить тебя за это надо.
Да вот что, милый:
То нездоровится, то дела много
По дому, знаешь. Как-то все не время...
Поверишь ли, с ног сбилась от заботы.
Мы лучше уж немного подождем.
Ты не печалься, Алексей Михайлыч!
Голубушка! Зачем себя ты губишь?
В твоей поре тебе бы только ласку!
Тебя бы целовать, да миловать,
Да крепко к сердцу прижимать!
Ну, будет!
Мы после как-нибудь поговорим.
Не до того мне, Алексей Михайлыч!
Так голова с чего-то разболелась,
Уж и не знаю. Лучше не тревожь.
Бог даст, коль живы будем,
Ну, как не увидаться!
Поспелов и Аксенов уходят.
Какие речи! Господи, помилуй!
Не слушать бы! А как же их не слушать!
В миру живешь, с людями; по-мирски
И надо жить, - все видеть и все слышать.
Куда бежать от суеты мирской?
О юность, юность, молодое время!
Куда бежать мне! Господи, помилуй!
СЦЕНА ВТОРАЯ
ЛИЦА:
Биркин.
Семенов.
Минин.
Аксенов.
Несколько дворян, боярских детей и посадских.
Место в Кремле, близ воеводского дома.
Аксенов, несколько дворян, боярских детей и посадских выходят из воеводского дома.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
[Аксенов, дворяне, боярские дети и посадские.]
Вот грамоту прочли от патриарха,
А толку что! О деле позабыли,
Про земскую беду помину нет,
И что у них на Минина за злоба!
Кузьме и рта разинуть не дают.
Ругательски ругали. Дьяк Семенов
Озлобился, и не уймешь, а Биркин,
Кажись, его зубами бы загрыз.
Наместо дела, ссоры да отписки:
Пошлем в Казань, казанцы к пермичам.
Гонцы гоняют, дело не спорится.
Из воеводского дома выходят Биркин, Семенов и Минин.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
[Те же, Биркин, Семенов и Минин.]
Наслушались мы вдоволь разговору
Сегодня. Сыт ли ты, Иван Иваныч?
По горло сыт. От ваших разговоров
Ну, Кузьма Захарьев,
Спасибо за науку! Угостил
Нас, дураков, разумными речами,
Так и сидели все, развеся уши,
Ну, как его не слушать,
Он всех умней! Ишь краснобай какой!
Не помню я, что говорил; быть может,
Кого обидел словом. Не вините;
Не сам я говорил, кровь говорила.
Обидеть не обидел, грех сказать;
А насказал довольно, не уложишь
Да кто же виноват?
Мы сами дали волю, так и слушай!
Да кто же запретит
За веру православную стою,
Не за дурное что. Молчать нельзя мне.
Ведь ты еще не воевода! Скажут,
Чтоб говорил - так говори что хочешь;
А скажут: замолчи! - так замолчишь!
Не замолчу. На то мне дан язык,
Чтоб говорить. И говорить я буду
По улицам, на площади, в избе,
И пробуждать, как колокол воскресный,
Уснувшие сердца. Вы подождите,
Я зазвоню не так. Не хочешь слушать,
Я не неволю: не любо - не слушай;
А замолчать меня заставить трудно.
Я не свои вам речи говорил:
Великий господин наш, патриарх,
Велит нам быть в любви, соединенье
И промышлять, как душу положить
За веру. Нас с тобой Господь рассудит,
Кто прав, кто виноват. Вы не хотели
Послушаться; смотрите, не пришлось бы
Послушаться тебя!
Чего ты захотел! Ты будь доволен,
Что слушали, молчать не заставляли.
Да из избы не выгнали тебя.
Уходят, и за ними все, исключая Минина и Аксенова.
Знать, им не жаль ни крови христианской,
Ни душ своих. Какая им корысть!
Самим тепло, а братию меньшую
Пусть враг сечет и рубит, да и души
Насильным крестным целованьем губит.
Просил я их со многими слезами,
Какую ни на есть, придумать помощь, -
И слышать не хотят. Не их, вишь, дело!
И вправду. Нам теперь одна надежда -
На Бога. Помощи откуда ждать!
Кто на Руси за правду ополчится?
Кто чист пред Богом? Только чистый может
Святое дело честно совершить.
Народ страдает, кровь отмщенья просит,
На небо вопиет. А кто подымет,
Кто поведет народ? Он без вождя,
Как стадо робкое, рассеян розно.
Нет помощи земной - попросим чуда;
И сотворит Господь по нашей вере.
Молиться надо! В старину бывало,
Что в годы тяжкие народных бедствий
Бог воздвигал вождей и из народа.
Возможно ли, чтоб попустил погибнуть
Такому царству праведный Господь!
Вон огоньки зажглись по берегам.
Бурлаки, труд тяжелый забывая,
Убогую себе готовят пищу.
Вон песню затянули. Нет, не радость
Сложила эту песню, а неволя,
Неволя тяжкая и труд безмерный,
Разгром войны, пожары деревень,
Житье без кровли, ночи без ночлега,
О, пойте! Громче пойте! Соберите
Все слезы с матушки широкой Руси,
Новогородские, псковские слезы,
С Оки и с Клязьмы, с Дона и с Москвы,
От Волхова и до широкой Камы.
Пусть все они в одну сольются песню
И рвут мне сердце, душу жгут огнем
И слабый дух на подвиг утверждают.
О Господи! Благослови меня!
Я чувствую неведомые силы,
Готов один поднять всю Русь на плечи,
Готов орлом лететь на супостата,
Забрать под крылья угнетенных братий
И грудью в бой кровавый и последний.
Час близок! Смерть злодеям! Трепещите!
Из дальнего Кремля грозит вам Минин.
А если Бог отступит от меня
И за гордыню покарать захочет,
Успеха гордым замыслам не даст,
Чтоб я не мнил, что я его избранник, -
Тогда я к вам приду, бурлаки-братья,
И с вами запою по Волге песню,
Печальную и длинную затянем,
И зашумят ракитовы кусты,
По берегам песчаным нагибаясь;
И позабудет бросить сеть рыбак
И в тихом плёсе на челне заплачет;
И девка с ведрами на коромысле,
Идя домой извилистой тропинкой,
Оглянется с горы и станет слушать
И, рукавами слезы утирая,
Широкие измочит рукава;
Бурлаки запоют ее под лямкой
И балахонцы за своей работой
Над новою расшивой, с топорами.
И понесется песня, и прольется
Из века в век, пока стоит земля.
О Господи! Грешу я; мал я духом,
Смел усомниться в благости твоей!
Нет, прочь сомненья! Перст твой вижу ясно.
Со всех сторон мне шепчут голоса:
"Восстань за Русь, на то есть воля Божья!"
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
(Октябрь 1611 года)
СЦЕНА ПЕРВАЯ
ЛИЦА:
Биркин.
Минин.
Поспелов.
Аксенов.
Темкин
Губанин.
Лыткин.
Нефед, сын Минина.
Павлик.
Марфа Борисовна.
Немец.
Всякие люди Нижнего Новгорода.
Небольшая площадь в Кремле, недалеко от собора. К концу, в пятом явлении, начинает смеркаться.
Выходит Лыткин; Павлик крадется к нему из-за угла.
Спаси меня! Я влез в беду такую,
Того и жди в застенок поведут.
Ты не бывал, так страсти-то не знаешь,
Я раз висел на дыбе под кнутом
И с той поры застенок обегаю.
Не дай Господь и недругу и другу.
За добрые дела.
Ты приюти меня к себе до ночи,
А ночью я за Волгу убегу.
О, горе мне! Велико окаянство
Провинился
И вымолвить боюсь.
Послал меня Иван Иваныч наспех,
Куда, к кому, тебе не надо знать.
Проездил я без мала три недели
И с грамоткой вернулся нынче утром,
Да хмелен был, идти к нему боялся.
На грех стрелец-приятель подвернулся,
В царев кабак мы с ним и завернули,
Винца купили, разговор пошел.