т туда всякого звания люди.
1-й. Так, так, понял теперь.
2-й. И всякого чину.
1-й. И арапы?
2 - и. И арапы.
1 - и. А это, братец ты мой, что такое?
2-й. А это литовское разорение3. Битва - видишь? Как наши с
Литвой бились.
1-й. Что ж это такое - Литва?
2 - и. Так она Литва и есть.
1 - и. А говорят, братец ты мой, она на нас с неба упала.
2-й. Не умею тебе сказать. С неба так с неба.
Женщина. Толкуй еще! Все знают, что с неба; и где был какой бой с ней,
там для памяти курганы насыпаны.
1 -и. А что, братец ты мой! Ведь это так точно!
Входят Дикой и за ним К у л и г и н без шапки. Все кланяются и
принимают почтительное .положение.
Те же, Дикой и Кулигин.
Дикой. Ишь ты, замочило всего. (Кулигину.) Отстань ты от меня! Отстань!
(С сердцем.) Глупый человек!
Кулигин. Савел Прокофьич, ведь от этого, ваше степенство ', для всех
вообще обывателей польза.
Дикой. Поди ты прочь! Какая польза! Кому нужна эта польза?
Кулигин. Да хоть бы для вас, ваше степенство, Савел Прокофьич. Вот бы,
сударь, на бульваре, на чистом месте, и поставить. А какой расход? Расход
пустой: столбик каменный (показывает жестами размер каждой вещи), дощечку
медную, такую круглую, да шпильку, вот шпильку прямую (показывает жестом),
простую самую. Уж я все это прилажу и цифры вырежу уже все сам. Теперь вы,
ваше степенство, когда изволите гулять или прочие которые гуляющие, сейчас
подойдете и видите, который час. А то этакое место прекрасное, и вид, и все,
а как будто пусто. У нас тоже, ваше степенство, и проезжие бывают, ходят
туда наши виды смотреть, все-таки украшение - для глаз оно приятней.
Дикой. Да что ты ко мне лезешь со всяким вздором! Может, я с тобой и
говорить-то не хочу. Ты должен был прежде узнать, в расположении ли я тебя
слушать, дурака, или нет. Что я тебе - ровный, что ли! Ишь ты, какое дело
нашел важное! Так прямо с рылом-то и лезет разговаривать.
Кулигин. Кабы я со своим делом лез, ну тогда был бы я виноват. А то я
для общей пользы, ваше. степенство. Ну что значит для общества каких-нибудь
рублей десять! Больше, сударь, не понадобится.
Дикой. А может, ты украсть хочешь; кто тебя знает.
Кулигин. Коли я свои труды хочу даром положить, что же я могу украсть,
ваше степенство? Да меня здесь все знают, про меня никто дурно не скажет.
Дикой. Ну и пущай знают, а я тебя знать не хочу.
Кулигин. За что, сударь Савел Прокофьич, честного человека обижать
изволите?
Дикой. Отчет, что ли, я стану тебе давать! Я и поважней тебя никому
отчета не даю. Хочу так думать о тебе, так и думаю. Для других ты честный
человек, а я думаю, что ты разбойник, вот и все. Хотелось тебе это слышать
от меня? Так вот слушай! Говорю, что разбойник, и конец! Что ж ты, судиться,
что ли, со мной будешь? Так ты знай, что ты червяк. Захочу - помилую,
захочу - раздавлю.
Кулигин. Бог с вами, Савел Прокофьич! Я, сударь, маленький человек,
меня обидеть недолго. А я вам вот что доложу, ваше степенство: "И в рубище
почтенна добродетель!"'
Дикой. Ты у меня грубить не смей! Слышишь ты/
Кулигин. Никакой я грубости вам, сударь, не делаю; а говорю вам потому,
что, может быть, вы и вздумаете когда что-нибудь для города сделать. Силы у
вас, ваше степенство, много; была б только воля на доброе дело. Вот хоть бы
теперь то возьмем: у нас грозы частые, а не заведем мы громовых отводов
2.
Дикой (гордо). Все суета!
Кулигин. Да какая же суета, когда опыты были?
Дикой. Какие-такие там у тебя громовые отводы?
К у лиги п. Стальные.
Дикой (с гневом). Ну, еще что?
К у л и г и н. Шесты стальные.
Дикой (сердясь более и более). Слышал, что шесты, аспид ты этакой; да
еще-то что? Наладил: шесты! Ну, а еще что?
К у л и г и н. Ничего больше.
Дикой. Да гроза-то что такое, по-твоему, а? Ну, говори.
Кулигин. Электричество.
Дикой (топнув ногой). Какое еще там елестричество! Ну, как же ты не
разбойник! Гроза-то нам в наказание посылается, чтобы мы чувствовали, а ты
хочешь шестами да рожнами какими-то, прости господи, обороняться. Что ты,
татарин, что ли? Татарин ты? А, говори! Татарин?
Кулигин. Савел Прокофьич, ваше степенство, Державин сказал:
Я телом в прахе истлеваю, Умом громам повелеваю 3.
Дикой. А за эти слова тебя к городничему отправить, так он тебе задаст!
Эй, почтенные, прислушайте-ко, что он говорит!
Кулигин. Нечего делать, надо покориться! А вот когда будет у меня
миллион, тогда я поговорю. (Махнув рукой, уходит.)
Дикой. Что ж ты, украдешь, что ли, у кого! Держите его! Этакой
фальшивый мужичонко! С этим народом какому надо
быть человеку? Я уж не знаю. (Обращаясь к народу.) Да вы, проклятые,
хоть кого в грех введете! Вот не хотел нынче сердиться, а он, как нарочно,
рассердил-таки. Чтоб ему провалиться! (Сердито.) Перестал, что ль,
дождик-то?
1-й. Кажется, перестал.
Дикой. Кажется! А ты, дурак, сходи да посмотри. А то - кажется!
1-й (выйдя из-под сводов). Перестал!
Дикой уходит, и всв за ним. Сцена несколько времени пуста.
Под своды
быстро входит Варвара и, притаившись, высматривает.
Варвара и потом Борис.
Варвара. Кажется, он!
Борис проходит в глубине сцены.
Сс-сс!
Борис оглядывается.
Поди сюда. (Манит рукой.)
Борис входит.
Что нам с Катериной-то делать? Скажи на милость!
Борис. А что?
Варвара. Беда ведь, да и только. Муж приехал, ты знаешь ли это? И не
ждали его, а он приехал.
Борис. Нет, я не знал.;
Варвара. Она просто сама не своя сделалась!
Борис. Видно, только я и пожил десяток деньков, пока! его не было. Уж
теперь не увидишь ее!
Варвара. Ах ты какой! Да ты слушай! Дрожит вся, точно ее лихорадка
бьет; бледная такая, мечется по дому, точно чего ищет. Глаза, как у
помешанной! Давеча утром плакат принялась, так и рыдает. Батюшки мои! что
мне с ней делать?
Борис. Да, может быть, пройдет это у нее!
Варвара. Ну, уж едва ли. На мужа не смеет глаз поднять. Маменька
замечать это стала, ходит да все ,на нее косится, так змеей и смотрит; а она
от этого еще хуже. Просто мука глядеть-то на нее! Да и боюсь я.
Борис. Чего же ты боишься?
В а р в а р а. Ты ее не знаешь! Она ведь чудная какая-то у нас. От нее
все станется! Таких дел наделает, что...
Борис. Ах, боже мой! Что же делать-то? Ты бы с ней поговорила
хорошенько. Неужели уж нельзя ее уговорить?
Варвара. Пробовала. И не слушает ничего. Лучше и не подходи.
Борис. Ну, как же ты думаешь, что она может сделать?
Варвара. А вот что: бухнет мужу в ноги да и расскажет все. Вот чего я
боюсь.
Борис (с испугом). Может ли это быть?
Варвара. От нее все может быть.
Борис. Где она теперь?
Варвара. Сейчас с мужем на бульвар пошли, и маменька с ними. Пройди и
ты, коли хочешь. Да нет, лучше не ходи, а то она, пожалуй, н вовсе
растеряется.
Вдали удар грома.
Никак, гроза? (Выглядывает.) Да и дождик. А вот и народ повалил.
Спрячься там где-нибудь, а я тут на виду стану, чтоб не подумали чего.
Входят несколько лиц разного звания и пола.
Разные лица и потом Кабанова, Кабанов, Катерина и Кулигин.
1-й. Должно быть, бабочка-то очень боится, что так торопится
спрятаться.
Женщина. Да уж как ни прячься! Коли кому на роду написано, так никуда
не уйдешь.
Катерина (вбегая). Ах, Варвара! (Хватает ее за руку и держит крепко.)
Варвара. Полно, что ты!
Катерина. Смерть моя!
Варвара. Да ты одумайся! Соберись с мыслями!
Катерина. Нет! Не могу. Ничего не могу. У меня уж очень сердце болит.
Кабанова (входя). То-то вот, надо жить-то так, чтобы всегда быть
готовой ко всему; страху-то бы такого не было.
Кабанов. Да какие ж, маменька, у нее грехи такие могут быть особенные:
все такие же, как и у всех у нас, а это так уж она от природы боится.
Кабанова. А ты почем знаешь? Чужая душа потемки.
Кабанов (шутя). Уж разве без меня что-нибудь, а при мне, кажись, ничего
не было.
Кабанова. Может быть, и без тебя.
Кабанов (шутя). Катя, кайся, брат, лучше, коли в чем грешна. Ведь от
меня не скроешься: нет, шалишь! Все знаю!
Катерина (смотрит в глаза Кабанову). Голубчик мой!
Варвара. Ну, что ты пристаешь! Разве не видишь, что ей без тебя тяжело?
Борис выходит из толпы и раскланивается с Кабановым.
Катерина (вскрикивает). Ах!
Кабанов. Что ты испугалась! Ты думала-чужой? Это знакомый! Дядюшка
здоров ли?
Борис. Слава богу!
Катерина (Варваре). Что ему еще надо от меня?.. Или ему мало этого, что
я так мучаюсь. (Приклоняясь к Варваре, рыдает.)
Варвара (громко, чтобы мать слышала). Мы с ног сбились, не знаем, что
сделать с ней; а тут еще посторонние лезут! (Делает Борису знак, тот отходит
к самому выходу.)
Кулигин (выходит на середину, обращаясь к толпе). Ну, чего вы боитесь,
скажите на милость! Каждая теперь травка, каждый цветок радуется, а мы
прячемся, боимся, точно напасти какой! Гроза убьет! Не гроза это, а
благодать! Да, благодать! У вас все гроза! Северное сияние загорится,
любоваться бы надобно да дивиться премудрости: "с полночных стран встает
заря" ', а вы ужасаетесь да придумываете: к войне это или к мору. Комета ли
идет,- не отвел бы глаз! Красота! Звезды-то уж пригляделись, все одни и те
же, а это обновка; ну, смотрел бы да любовался! А вы боитесь и взглянуть-то
на небо, дрожь вас берет! Изо всего-то вы себе пугал наделали. Эх, народ! Я
вот не боюсь. Пойдемте, сударь!
Борис. Пойдемте! Здесь страшнее!
Те же без Бориса и Кулигина.
Кабанова. Ишь какие рацеи развел2. Есть что послушать, уж
нечего сказать! Вот времена-то пришли, какие-то учители появились. Коли
старик так рассуждает, чего уж от молодых-то требовать!
"С полночных стран встает заря..." - из оды М. В. Ломоносова
"Вечернее размышление".
2 Рацеи разводить - болтать пустое. Рацея - длинное
наставление, поучение.
Женщина. Ну, все небо обложило. Ровно шапкой, так и накрыло.
1-й. Эко, братец ты мой, точно клубком туча-то вьется, ров-
ао что в ней там живое ворочается. А так на нас и ползет, так и ползет,
как живая!
2-й. Уж ты помяни мое слово, что эта гроза даром не пройдет! Верно тебе
говорю; потому знаю. Либо уж убьет кого-нибудь, либо дом сгорит, вот
увидишь: потому, смотри, какой цвет необнаковенный \
Катерина (прислушиваясь). Что они говорят? Они говорят, что убьет
кого-нибудь.
К а б а н о в. Известно, так городят, зря, что в голову придет.
Кабанова. Ты не осуждай постарше себя! Они больше твоего знают. У
старых людей на все приметы есть. Старый человек на ветер слова не скажет.
Катерина (мужу). Тиша, я знаю, корВъ убьет.
Варвара (Катерине тихо). Ты уж хоть молчи.
К а б а н.о в а. Ты почем знаешь?
Катерина. Меня убьет. Молитесь тогда за меня.
Входит Барыня с лакеями. Катерина с криком прячется.
Те же и Б а р ы н я.
Барыня. Что прячешься? Нечего прятаться! Видно, боишься: умирать-то не
хочется! Пожить хочется! Как не хотеться! - видишь, какая красавица.
Ха-ха-ха! Красота! А ты молись богу, чтоб отнял красоту-то! Красота-то ведь
погибель наша! Себя погубишь, людей соблазнишь, вот тогда и радуйся
красоте-то своей. Много, много народу в грех введешь! Вертопрахи на поединки
выходят, шпагами колют друг друга. Весело! Старики старые, благочестивые об
смерти забывают, соблазняются на красоту-то! А кто отвечать будет? За все
тебе отвечать придется. В омут лучше с красотой-то! Да скорей, скорей!
Катерина прячется.
Куда прячешься, глупая? От бога-то не уйдешь! Все в огне гореть будете
в неугасимом! (Уходит.)
Катерина. Ах! Умираю!
В а-р в а р а. Что ты мучаешься-то, в самом деле? Стань к сторонке да
помолись: легче будет.
Катерина (подходит к стене и опускается на колени, потом быстро
вскакивает). Ах! Ад! Ад! Геенна огненная!
Кабанов, Кабанова и Варвара окружают ее.
Все сердце изорвалось! Не могу я больше терпеть! Матушка! Тихон! Грешна
я перед богом и перед вами! Не я ли клялась тебе, что не взгляну ни на кого
без тебя! Помнишь, помнишь? А знаешь ли, что я, беспутная, без тебя делала?
В первую же ночь я ушла из дому...
Кабанов (растерявшись, в слезах, дергает ее за рукав). Не надо, не
надо, не говори! Что ты! Матушка здесь!
Кабанова (строго). Ну, ну, говори, коли уж начала.^ Катерина. И все-то
десять ночей я гуляла... (Рыдает.)
Кабанов хочет обнять ее.
Кабанова. Брось ее! С кем?
Варвара. Врет она, она сама не знает, что говорит. Кабанова. Молчи ты!
Вот оно что! Ну, с кем же? Катерина. С Борисом Григорьичем.
Удар грома.
Ах! (Падает без чувств на руки мужа.)
Кабанова. Что, сынок! Куда воля-то ведет! Говорила
я, так ты слушать не
хотел. Вот и дождался!
Декорация первого действия. Сумерки.
К у л и г и н (сидит на лавочке), Кабанов (идет по
бульвару).
Кулигин (поет).
Ночною темнотою покрылись небеса. Все люди для покою закрыли уж
глаза...' и пр.
(Увидав Кабанова.) Здравствуйте, сударь! Далеко ли изволите?
Кабанов. Домой. Слышал, братец, дела-то наши? Вся, братец, семья в
расстройство пришла.
К у л и г и н. Слышал, слышал, сударь.
Кабанов. Я в Москву ездил, ты знаешь? На дорогу-то маменька читала,
читала мне наставления-то, а я как выехал, так загулял. Уж очень рад, что на
волю-то вырвался. И всю дорогу пил, и в Москве все пил, так это кучу, что
на-поди! Так, чтобы уж на целый год отгуляться. Ни разу про дом-то и не
вспомнил. Да хоть бы и вспомнил-то, так мне бы и в ум не пришло, что
делается. Слышал?
К у л и г и н. Слышал, сударь.
Кабанов. Несчастный я теперь, братец, человек! Так ни за что я погибаю,
ни за грош!
К v л и г и н. Маменька-то у вас больно крута.
Кабанов. Ну да. Она-то всему и причина. А я за что погибаю, скажи ты
мне на милость? Я вот зашел к Дикому, ну, выпили; думал - легче будет, нет,
хуже, Кулигин! Уж что жена против меня сделала! Уж хуже нельзя...
Кулигин. Мудреное дело, сударь. Мудрено вас судить.
Кабанов. Нет, постой! Уж на что еще хуже этого. Убить ее за это мало.
Вот маменька говорит: ее надо живую в землю закопать, чтобы она казнилась!
А. я ее люблю, мне ее жаль пальцем тронуть. Побил немножко, да и то маменька
приказала. Жаль мне смотреть-то на нее, пойми ты это, Кулигин. Маменька ее
поедом ест, а она, как тень какая, ходит безответная. Только плачет да тает,
как воск. Вот я и убиваюсь, глядя на нее.
Кулигин. Как бы нибудь, сударь, ладком дело-то сделать! Вы бы простили
ей, да и не поминали никогда. Сами-то, чай, тоже не без греха!
Кабанов. Уж что говорить!
Кулигин. Да уж так, чтобы и под пьяную руку не попрекать. Она бы вам,
сударь, была хорошая жена; гляди - лучше всякой.
Кабанов. Да пойми ты, Кулигин: я-то бы ничего, а маменька-то... разве с
ней сговоришь!..
Кулигин. Пора бы уж вам, сударь, своим умом жить.
Кабанов. Что ж мне, разорваться, что ли! Нет, говорят, своего-то ума.
И, значит, живи век чужим. Я вот возьму да последний-то, какой есть, пропью;
пусть маменька тогда со мной, как с дураком, и нянчится.
Кулигин. Эх, сударь! Дела, дела! Ну, а Борис-то Григорьич, сударь, что?
Кабанов. А его, подлеца, в Тяхту', к китайцам. Дядя к знакомому купцу
какому-то посылает туда на контору. На три года его туды.
Кулагин. Ну, что же он, сударь?
К а б а н о в. Мечется тоже, плачет. Накинулись мы давеча на него с
дядей, уж ругали, ругали,- молчит. Точно дикий какой сделался. Со мной,
говорит, что хотите, делайте, только ее не мучьте! И он к ней тоже жалость
имеет.
К у л и г и н. Хороший он человек, сударь.
Кабанов. Собрался совсем, и лошади уж готовы. Так тоскует, беда! Уж я
вижу, что ему проститься хочется. Ну, да мало ли чего! Будет с него. Враг
ведь он мне, Кулигин! Расказнить его надобно на части, чтобы знал...
К у л и г и н. Врагам-то прощать надо, сударь!
Кабанов. Поди-ка, поговори с маменькой, что она тебе на это скажет.
Так, братец Кулигин, все наше семейство теперь врозь расшиблось. Не то что
родные, а точно вороги друг другу. Варвару маменька точила-точила, а та не
стерпела, да и была такова,- взяла да и ушла.
Кулигин. Куда ушла?
Кабанов. Кто ее знает. Говорят, с Кудряшом с Ванькой убежала, и того
также нигде не найдут. Уж это, Кулигин, надо прямо сказать, что от маменьки;
потому стала ее тиранить и на замок запирать. "Не запирайте,-говорит,-хуже
будет!" Вот так и вышло. Что ж мне теперь делать, скажи ты мне? Научи ты
меня, как мне жить теперь? Дом мне опостылел, людей совестно, за дело
возмусь - руки отваливаются. Вот теперь домой иду: на радость, что ль, иду?
Входит Г л а ш а.
Г л а ш а. Тихон Иваныч, батюшка!
Кабанов. Что еще?
Г л а ш а. Дома у нас нездорово, батюшка!
Кабанов. Господи! Так уж одно к одному! Говори, что там такое?
Г л а ш а. Да хозяюшка ваша...
Кабанов. Ну что ж? Умерла, что ль?
Глаша. Нет, батюшка; ушла куда-то, не найдем нигде. Сбились с ног
искамши.
Кабанов. Кулигин, надо, брат, бежать искать ее. Я, брат, знаешь, чего
боюсь? Как бы она с тоски-то на себя руки не наложила! Уж так тоскует, так
тоскует, что ах! На нее-то глядя, сердце рвется. Чего же вы смотрели-то?
Давно ль она ушла-то?
Глаша. Недавнушко, батюшка! Уж наш грех, недоглядели. Да и то сказать:
на всякий час не остережешься.
Кабанов. Ну, что стоишь-то, беги? Глаша уходит.
И мы пойдем, Кулигин!
Уходят.
Сцена несколько времени пуста. С противоположной стороны выходит
Катерина и тихо идет по сцене.
Катерина (одна)'. Нет, нигде нет! Что-то он теперь, бедный, делает? Мне
только проститься с ним, а там... а там хоть умирать. За что я его в беду
ввела? Ведь мне не легче от того! Погибать бы мне одной! А то себя погубила,
его погубила, себе бесчестье - ему вечный покор!2 Да! Себе
бесчестье - ему вечный покор. (Молчание.) Вспомнить бы мне, что он
говорил-то? Как он жалел-то меня? Какие слова-то говорил? (Берет себя за
голову.) Не помню, все забыла. Ночи, ночи мне тяжелы! Все пойдут спать, и я
пойду; всем ничего, а мне -как в могилу. Так страшно в потемках! Шум
какой-то сделается, и поют, точно кого хоронят; только так тихо, чуть
слышно, далеко-далеко от меня... Свету-то так рада сделаешься! А вставать не
хочется: опять те же люди, те же разговоры, та же мука. Зачем они так
смотрят на меня? Отчего это нынче не убивают? Зачем так сделали? Прежде,
говорят, убивали. Взяли бы да и бросили меня в Волгу; я бы рада была.
"Казнить-то тебя,- говорят,- так с тебя грех снимется, а ты живи да
мучайся своим грехом". Да уж измучилась я! Долго ль еще мне мучиться? Для
чего мне теперь жить? Ну, для чего? Ничего мне не надо, ничего мне не мило,
и свет божий не мил! А смерть не приходит. Ты ее кличешь, а она не приходит.
Что ни увижу, что ни услышу, только тут (показывает на сердце) больно. Еще
кабы с ним жить, может быть, радость бы какую я и видела... Что ж: уж все
равно, уж душу свою я ведь погубила. Как мне по нем скучно! Ах, как мне по
нем скучно! Уж коли не увижу я тебя, так хоть услышь ты меня издали! Ветры
буйные, перенесите вы ему мою печаль-тоску! Батюшки, скучно мне, скучно!
(Подходит к берегу и громко, во весь голос.) Радость моя, жизнь моя, душа
моя, люблю тебя! Откликнись! (Плачет.)
Катерина и Борис.
Борис (не видя Катерины). Боже мой! Ведь это ее голос! Где же она?
(Оглядывается.)
Катерина (подбегает к нему и падает на шею). Увидела-таки я тебя!
(Плачет на груди у него.)
Молчание.
Борис. Ну, вот и поплакали вместе, привел бог.
Катерина. Ты не забыл меня?
Борис. Как забыть, что ты!
Катерина. Ах, нет, не то, не то! Ты не сердишься?
Борис. За что мне сердиться?
Катерина. Ну, прости меня! Не хотела я тебе зла сделать; да в себе не
вольна была. Что говорила, что делала, себя не помнила.
Борис. Полно, что ты! что ты!
Катерина. Ну, как же ты? Теперь-то ты как?
Борис. Еду.
Катерина. Куда едешь?
Борис. Далеко, Катя, в Сибирь.
Катерина. Возьми меня с собой отсюда!
Борис. Нельзя мне, Катя. Не по своей я воле еду: дядя посылает, уж и
лошади готовы; я только отпросился у дяди на минуточку, хотел хоть с
местом-то тем проститься, где мы с тобой виделись.
Катерина. Поезжай с богом! Не тужи обо мне. Сначала только разве скучно
будет тебе, бедному, а там и позабудешь.
Борис. Что обо мне-то толковать! Я - вольная птица. Ты-то как? Что
свекровь-то?
Катерина. Мучает меня, запирает. Всем говорит и мужу говорит: "Не верь
ей, она хитрая". Все и ходят за мной целый день и смеются мне прямо в глаза.
На каждом слове все тобой попрекают.
Борис. А муж-то?
Катерина. То ласков, то сердится, да пьет все. Да постыл он мне,
постыл, ласка-то его мне хуже побоев.
Борис. Тяжело тебе, Катя?
Катерина. Уж так тяжело, так тяжело, что умереть легче!
Борис. Кто ж это знал, что нам за любовь нашу так мучиться с тобой!
Лучше б бежать мне тогда!
Катерина. На беду я увидала тебя. Радости видела мало,' а горя-то,
горя-то что! Да еще впереди-то сколько! Ну, да что думать о том, что будет!
Вот теперь тебя видела, этого они у меня не отнимут; а больше мне ничего не
надо. Только ведь мне и нужно было увядать тебя. Вот мне теперь гораздо
легче сделалось; точно гора с плеч свалилась. А я все думала, что ты на меня
сердишься, проклинаешь меня...
Борис. Что ты, что ты!
Катерина. Да нет, все не то я говорю; не то я хотела сказать! Скучно
мне было по тебе, вот что, ну, вот я тебя увидала...
Борис. Не застали б нас здесь!
Катерина. Постой, постой! Что-то я тебе хотела сказать... Вот забыла!
Что-то нужно было сказать! В голове-то все путается, не вспомню ничего.
Борис. Время мне, Катя!
Катерина. Погоди, погоди!
Борис. Ну, что же ты сказать-то хотела?
Катерина. Сейчас скажу. (Подумав.) Да! Поедешь ты дорогой, ни одного ты
нищего так не пропускай, всякому подай да прикажи, чтоб молились за мою
грешную душу.
Борис. Ах, кабы знали эти люди, каково мне прощаться с тобой! Боже мой!
Дай бог, чтоб им когда-нибудь так же сладко было, как мне теперь. Прощай,
Катя! (Обнимает и хочет уйти.) Злодеи вы! Изверги! Эх, кабы сила!
Катерина. Постой, постой! Дай мне поглядеть на тебя в последний раз.
(Смотрит ему в глаза.) Ну, будет с меня! Теперь бог с тобой, поезжай.
Ступай, скорее ступай!
Борис (отходит несколько шагов и останавливается). Катя, нехорошо
что-то! Не задумала ли ты чего? Измучусь я дорогой-то, думавши о тебе.
Катерина. Ничего, ничего. Поезжай с богом!
Борис хочет подойти к ней.
Не надо, не надо, довольно!
Борис (рыдая). Ну, бог с тобой! Только одного и надо у бога просить,
чтоб она умерла поскорее, чтоб ей не мучиться долго! Прощай! (Кланяется.)
Катерина. Прощай!
Борис уходит. Катерина провожает его глазами и стоит несколько времени
задумавшись.
Катерина (одна). Куда теперь? Домой идти? Нет, мне что домой, что в
могилу - все равно. Да, что домой, что в могилу!.. что в могилу! В могиле
лучше... Под деревцом могилушка... как хорошо!.. Солнышко ее греет,
дождичком ее мочит... весной на ней травка вырастет, мягкая такая... птицы
прилетят на дерево, будут петь, детей выведут, цветочки расцветут:
желтенькие, красненькие, голубенькие... всякие (задумывается), всякие... Так
тихо, так хорошо! Мне как будто легче! А о жизни и думать не хочется. Опять
жить? Нет, нет, не надо... нехорошо! И люди мне противны, и дом мне
противен, и стены противны! Не пойду туда! Нет, нет, не пойду... Придешь к
ним, они ходят, говорят, а на что мне это? Ах, темно стало! И опять поют
где-то! Что поют? Не разберешь... Умереть бы теперь... Что поют? Все равно,
что смерть придет, что сама... а жить нельзя! Грех! Молиться не будут? Кто
любит, тот будет молиться... Руки крест-накрест складывают... в гробу? Да,
так... я вспомнила. А поймают меня да воротят домой насильно... Ах, скорей,
скорей! (Подходит к берегу. Громко.) Друг мой! Радость моя! Прощай!
(Уходит.)
Входят Кабанова,Кабанов, Кулигин и работник с фонарем.
Кабанов, Кабанова и Кулигин.
Кулигин. Говорят, здесь видели.
Кабанов. Да это верно?
Кулигин. Прямо па нее говорят.
Кабанов. Ну, слава богу, хоть живую видели-то.
Кабанова. А ты уж испугался, расплакался! Есть о чем. Не беспокойся:
еще долго нам с ней маяться будет.
Кабанов. Кто ж это знал, что она сюда пойдет! Место такое людное. Кому
в голову придет здесь прятаться.
Кабанова. Видишь, что она делает! Вот какое зелье! Как она характер-то
свой хочет выдержать!
С разных сторон собирается народ с фонарями.
Один из народа. Что, нашли? Кабанова. То-то что нет. Точно провалилась
куда.
Несколько голосов. Эка притча!' Вот оказия-то!
И куда б ей деться!
Один из народа. Да найдется! Другой. Как не найтись! Третий. Гляди,
сама придет.
Голоса за сценой: "Эй, лодку!" Кулигин (с берега). Кто кричит? Что там?
Голос: "Женщина в воду бросилась!" Кулигин и за ним несколько человек
убегают.
Те же, без Кулигина.
Кабанов. Батюшки, она ведь это! (Хочет бежать.) Кабанова удерживает его
за руку.
Маменька, пустите, смерть моя! Я ее вытащу, а то так и сам... Что мне
без нее!
Кабанова. Не пущу, и не думай! Из-за нее да себя губить, стоит ли она
того! Мало она нам страму-то наделала, еще что затеяла!
Кабанов. Пустите!
Кабанова. Без тебя есть кому. Прокляну, коли пойдешь!
Кабанов (падая на колени). Хоть взглянуть-то мне на нее!
Кабанова. Вытащат - взглянешь.
Кабанов (встает. К народу). Что, голубчики, не видать ли чего?
1-й. Темно внизу-то, не видать ничего.
Шум за сценой.
2-й. Словно кричат что-то, да ничего не разберешь.
1-й. Да это Кулигина голос.
2-й. Вон с фонарем по берегу ходят. 1-й. Сюда идут. Вон и ее несут.
Несколько народу возвращается.
Один из возвратившихся. Молодец Кулигин! Тут близехонько, в омуточке, у
берега с огнем-то оно в воду-то далеко видно; он платье и увидал и вытащил
ее.
Кабанов. Жива?
Другой. Где уж жива! Высоко бросилась-то: тут обрыв, да, должно быть,
на якорь попала, ушиблась, бедная! А точно, ребяты, как живая! Только на
виске маленькая ранка, и одна только, как есть одна, капелька крови.
Кабанов бросается бежать; навстречу ему Кулагин с народом несут
Катерину.
Те же и К у л и г и н.
Кулигин. Вот вам ваша Катерина. Делайте с ней, что хотите! Тело ее
здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша: она теперь перед судией, который
милосерднее вас! (Кладет на землю и убегает.)
Кабанов (бросается к Катерине). Катя! Катя!
Кабанова. Полно! Об ней плакать-то грех!
Кабанов. Маменька, вы ее погубили, вы, вы, вы...
Кабанова. Что ты? Аль себя не помнишь? Забыл, с кем говоришь?
Кабанов. Вы ее погубили! Вы! Вы!
Кабанова (сыну). Ну, я с тобой дома поговорю. (Низко кланяется народу.)
Спасибо вам, люди добрые, за вашу услугу!
Все кланяются.
Кабанов. Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да
мучиться! (Падает на труп жены.)