Некрасов Николай Алексеевич - Петербургский ростовщик

морщились и сычом на меня смотрите...- а?

   Лоскутков. Ничего-с, удивляюсь вашему красноречию, глубокомыслию, так сказать...

   Ростомахов. Напрасно, почтеннейший... ничего не получите... Я за такую дрянь не плачу... а вот картину, пожалуй, куплю, если собаки хорошо сделаны... Ну что ж, продадите?

   Лоскутков. К крайнему моему сожалению, не могу-с... уж продана.

   Ростомахов. А, ну, продана? нечего и толковать... жаль! Я люблю картины, где этак изображают собак... у меня, я вам скажу... пропасть таких картин... даже живописца нанимаю... чуть отличится собака какая-нибудь, тотчас с нее портрет!.. десять тысяч ему в год плачу!

   Лоскутков (в сторону). Десять тысяч!

   Ростомахов. Чудесно делает, бестия, собак... просто собаку съел... у меня четыре комнаты увешаны собаками его работы... богатейшая галерея... слышите ли вы, черт вас возьми! (Хлопает его по плечу.) Восемьсот картин - и на всех собаки одна другой лучше... даже один кобель с желтыми подпалинами так сделан, что я в натуре лучше никогда не встречал... двухсот тысяч за него не возьму!..

   Лоскутков (в сторону). Двухсот тысяч! У! какой туз!

   Ростомахов.

  

   Уж, как я, такого парня

   Нет и не бывало встарь,

   Весь мой дом - большая псарня,

   И я сам - отличный псарь!

   Широки мои владенья -

   У меня с давнишних пор

   Десять тысяч душ именья

   И осьмнадцать тысяч свор!

   Дорога моя забава -

   Да зато и веселит,-

   Об моей охоте слава

   По губернии гремит!

   Как кубарь, матерый заяц

   Чистым лугом подерет

   И ушами, как китаец,

   Хлопать в ужасе начнет,

   Тут последняя копейка

   Мне не стоит пустяка,

   Только б Сокол или Змейка

   Подхватили русака!

   Лучшим псам и стол особый,

   А отличных так люблю,

   Что рядком с своей особой

   И с женой своей кормлю!

   Уж, как я, такого парня

   Нет и не бывало встарь,

   Весь мой дом - большая псарня,

   И я сам - отличный псарь!

  

   Слышите ли вы, черт вас возьми! а? Вот, не хотите ли, я вам расскажу, как мы охотимся... собаки лают... гам... гам... гам... на все голоса... охотники кричат: го-го-го-го!.. трубят в рога... бррр! И вдруг заяц летит на чистое поле... Ату его, ату!.. Слышите ли вы, черт вас возьми? ну да, я вижу, вы - дрянь!.. совсем не имеете страсти к охоте... Прощайте! (Идет и останавливается перед картиной.) Эту картину вы продавали?

   Лоскутков. Она самая.

   Ростомахов (сам с собою). Я таких собак сроду не видывал... живые, просто живые; надо их непременно в мою свору... в мою галерею... Ха-ха-ха! (Лоскуткову.) Вы мне непременно должны этих собак продать.

   Лоскутков. Не могу-с. Я уже имел вам счастие докладывать, что эта картина продана.

   Ростомахов. Продана! Ну так вы мне вырежьте одних только собак, а картина останется у вас, я вам за собак хорошие деньги дам.

   Лоскутков. Нельзя-с.

   Ростомахов. Можно... слышите ли вы, можно, черт вас возьми! я без этих собак от вас не уйду!

   Лоскутков. Как угодно-с... а я уж и задаток получил... Вот уж скоро за ней пришлют.

   Ростомахов. А вы не отдавайте... задаток можете возвратить. Я пяти тысяч не пожалею.

   Лоскуков. Пять тысяч! Да я за восемь ее продал.

   Ростомахов. Ну так я вам шестнадцать дам.

   Лоскутков (сам с собою). Батюшки! Что я наделал! шестнадцать тысяч! А я за пять продал!.. он меня ограбил... он меня разорил! (Ростомахову.) Вы, верно, изволите шутить?

   Ростомахов. Убирайтесь вы к черту с шутками!.. Я, мой почтеннейший, шутить не люблю!.. Стану я с вашей братьей шутить... вот вам и задаток тысяча пятьсот рублей ассигнациями,- остальные четырнадцать тысяч пятьсот рублей сейчас привезу и картину возьму. Ну?

   Лоскутков (в сильном волнении). Батюшки! Что тут делать?., не возьмешь - пять тысяч потеряешь; возьмешь - тот, чего доброго, пожалуй, в полицию тебя на старости потащит... процесс затеет с тобой... Никогда еще такой оказии со мной не случалось, деньги к тебе в руки сами идут, а взять боишься.

   Ростомахов. Ну?..

   Лоскутков (сам с собой). Если бы хоть мне прежде с тем увидаться, можно бы как-нибудь его надуть... задаток возвратить... прибавить ему что-нибудь.

   Ростомахов. Ну что же вы, черт вас возьми... берете, что ли, деньги-то?., а не то прощайте!

   Лоскутков (кидаясь за ним). А! была не была! Извольте... уж нечего делать... решаюсь для вас... только вы уж пожалейте меня... ведь он может меня избить, в полицию отправить... прибавьте хоть целковичек.

   Ростомахов. Ну черт с вами! прибавлю хоть десять! вот задаток... Запишите мою фамилию: Савастьян Григорьев Ростомахов-Широколобов, отставной прапорщик, жительствую временно у Демута, номер четыреста пятьдесят девятый. Прощайте.

   Лоскутков. Всех благ жизни

  

  

  

   Лоскутков (один). Ай да картина! батюшки-светы! вот не ожидал этакого счастия!.. да я корюшки, да я икры с радости сегодня поем,- уж что себе жиденький тот художничек ни толкуй, я картины ему не отдам... задаток назад, да и только... уж хоть и поколотит, куда ни шла!.. за такую сумму можно побои снести... Ну, я сегодня точно пьян напился... удивительную радость чувствую на душе - как будто меня вдруг в статские советники пожаловали или этак купец Савастьянов, что заложил у меня сорок тысяч пудов сургучу, скоропостижно скончался... Вот оно, счастие-то! Не ожидал, не гадал, и вдруг, ни с того ни с сего, шестнадцать тысяч к тебе в карман.

  

  

   Вот опять кто-то идет,- право, даже уж не хочется сегодня и принимать!

  

  

  

   Подзатыльников. А, честная душа на костылях!

   Лоскутков. А! Ермолай Иваныч! Ермолай Иваныч! (Целует его.) Голубчик! Сколько лет, сколько зим не видались!.. Откуда бог принес?

   Подзатыльников. Ездил на побывку в свое место.

   Лоскутков. В свое место? Ну, слава богу! Слава богу!.. Домашние здоровы ли?

   Подзатыльников. Живут, пока мыши головы не отъели-с.

   Лоскутков. Ха-ха-ха! Всё такой же шутник!

   Подзатыльников. Я ведь к тебе, Потап Иваныч, за делом.

   Лоскуков. Знаю, знаю, уж тебя без дела не заманишь... ведь нет чтобы когда-нибудь зашел этак посидеть, покалякать да выпить бутылочку винца.

   Подзатыльников. Так что же-с? мы от евтого и теперь не прочь.

   Лоскутков. То-то вот и есть, что теперь вина-то дома нет, а посылать некого. А вот что: ты закусить не хочешь ли?

   Подзатыльников. От хлеба-соли николи не отказываюсь.

   Лоскуков. Вот и хорошо. Ты ведь икорку свежую любишь?

   Подзатыльников. Как же-с.

   Лоскутков. Ну а сижка копченого?

   Подзатыльников. Наша невестка всё трескает.

   Лоскутков. Так приходи на будущей неделе.

   Подзатыльников. Чего-с?

   Лоскутков. Приходи на будущей неделе, угощу! У меня занимает деньги рыбак из Никольского рынка, так хотел прислать на пробу и сига и икры.

   Подзатыльников (кланяясь). Оченно много милостей, уконтентован по самую макушку-с! А что, Потап Иваныч, пил ли ты хоть чай?

   Лоскутков. Чай? Эк хватился! Еще вчера утром пил; впрочем, если хочешь, пожалуй, напьемся, только мне бы не хотелось тебя разорять, ведь, я думаю, в дороге деньжонками-то поиздержался?

   Подзатыльников. Да, таки нечего таить, есть тот грешок!

   Лоскутков. Я знаю, что уж без этого нельзя.

   Подзатыльников. За этим-то больше я и к тебе завернул: будь друг, ссуди меня бабочками.

   Лоскутков. Как-с?

   Подзатыльников. Дай взаймы.

   Лоскутков. Взаймы. (Оглядывает его.) Гм!

   Подзатыльников. А я, как только определюсь к хозяину, так и отдам тебе с моим почтением.

   Лоскутков. Хорошо, хорошо... только ведь вот беда, денег-то у меня теперь нет.

   Подзатыльников. Полно, Потап Иваныч! у кого ж и деньгам быть, коли не у тебя?

   Лоскутков. Право нет! то есть они и есть, да не свои. Один приятель пускает их через меня в проценты; да такой жид, что не велел брать меньше, как капитал на капитал.

   Подзатыльников (в сторону). Мошенник! (Ему.) Потап Иваныч! Побойся бога! вспомни хоть мою прежнюю хлеб-соль.

   Лоскутков. Хлеб-соль ешь, а правду режь. Да и какую же я от тебя видел хлеб-соль?

   Подзатыльников. Как! Еще тебе мало? Да ты припомни только, что я в прошлом году хозяйскую-то лавку чуть-чуть не всю к тебе перетаскал.

   Лоскутков. Великая важность! А зато что за товар ты приносил? Вон гроднаплю-то два куска и до сих пор с рук нейдут, а уж, кажется, как дешево, по пяти с полтиной отдаю.

   Подзатыльников. Ты бы еще заломил по десяти! он и в Гостином-то по целковому продается.

   Лоскутков. А! то-то же и есть! А ты с меня почем брал?

   Подзатыльников. По полтора рубли!

   Лоскутков. Нет, извини, голубчик! по рублю по пятидесяти по две копейки. Впрочем, об этом толковать нечего; ты в нужде, а я, как добрый христианин, обязан помогать ближнему. Говори, сколько тебе надобно?

   Подзатыльников. Да мне бы покуле хошь рублев пятьдесят ассигнациями.

   Лоскутков. Пятьдесят... (Оглядывает его и не видя никакого заклада.) Да как же, разве уж у тебя ничего и нет?

   Подзатыльников. То-то, что ничего.

   Лоскутков. Да... (Подходит и рассматривает надетую на нем шубу.) Ну а на эту штуку нельзя дать пятидесяти рублей, потому мех-то уж повытерся, вон назади-то какие лысинки видны.

   Подзатыльников (смотрит на него с удивлением). Да кто ж тебе сказал, что я прошу у тебя под шубу?

   Лоскутков. А! Так у тебя есть что-нибудь другое?

   Подзатыльников. Ничего у меня нет; я думал, что ты, по старой памяти, дашь без заклада.

   Лоскутков (с испугом). Без заклада? Господи, твоя воля! Ведь есть же этакие разбойники! хотят взять деньги в долг и без заклада, да это Денной грабеж! Кровопийца! Что ты, головы моей ищешь, что ли?

   Подзатыльников. Так, видно, от тебя, как от козла, ни шерсти, ни молока не дождешься. Прощай! Обирало Аспидыч!

   Лоскутков. Прощай, прощай, голубчик!

   Подзатыльников. С чертом бы тебе только и знаться! (Уходит.)

   Лоскутков. Ну, ладно, ладно. Смотри же, чай за тобой.

  

  

  

   Неизвестный. Вот и я... извините, что немножко замешкался. Зато теперь мы в минуту кончим... деньги я вам сполна привез, у подъезда ждут двое моих людей, чтоб взять картину. Я сейчас позову.

   Лоскутков (делает печальную рожу и останавливает его). Не зовите.

   Неизвестный. Что такое?

   Лоскутков. Не прикажите казнить - выслушайте. Будьте отцом и благодетелем... имейте сострадание к несчастному.

   Неизвестный. Что вы хотите сказать?

   Лоскутков. Я бедный человек... у меня часто за обедом не только говядины, куска хлеба не бывает... Что делать- нужда! Дочь моя, прелестнейшая девушка, смею сказать, ходит в старых родительских сапогах и страдает губной болью от мерзлого картофеля... Всё утешение наше составляла эта картина, это великое произведение искусства, как вы изволите говорить... Поверите ли? мы так привыкли к ней, что делили с ней горести, нам с ней даже весенняя корюшка казалась вкуснее... дочь моя часто просиживала перед ней по целым часам. Я сам, как изволите видеть, на колени перед ней становился... Вдруг черт попутал меня, подлинно уж, видно, так судьбе было угодно... вздумалось картину продать, в надежде хоть сколько-нибудь поправить бедственное свое положение... вот и изволили вы сторговать и задатку пожаловали... как узнала дочь моя, что картину от нас возьмут, тотчас в слезы, и вот теперь она лежит уж больная, на одре страдания, может быть, умрет от печали... Сам я сначала ничего, а как подумал, что сегодня нам с картиной придется расставаться навеки, так меня, старика, за сердце и ущипнуло... благодетель, отец родной... не погубите... оставьте нам картину, наше единственное сокровище... возьмите задаток назад.

   Неизвестный. Вы, почтеннейший, затеяли вздор... я картину купил у вас... Вот остальные деньги, и картину сейчас возьму. (Идет к двери.)

   Лоскутков. Умилосердитесь! возвратите к жизни единственную дочь мою!

   Неизвестный. Э! пустяки! Берите деньги!

   Лоскутков. Не погубите! (Падает на колени.) Я вам десять лет без процентов буду в долг деньги давать... Я вам не только пятьсот рублей ваши назад отдам. Я вам еще пятьсот прибавлю своих.

   Неизвестный. Э! полноте комедию-то разыгрывать... отстаньте. Вот я сейчас велю брать картину. (Идет к двери.)

   Лоскутков (вставая и кидаясь за ним). Так нет же! Я не отдам картину! не отдам... что хотите со мной делайте... убейте меня! зарежьте!.. Я картину свою вам не отдам!

   Неизвестный. Что такое? Не отдадите? Да разве вы забыли, что вы ее мне уж продали и получили задаток... Это низко... знаете, как за такие поступки учат вашего брата?

   Лоскутков. Что вы говорите, что? Вы мне пощечину хотите дать... Бейте!.. Тогда вы от меня не отделаетесь!.. бесчестье взыщу!

   Неизвестный. Какая низость!

   Лоскутков. Что ж делать? Я человек небогатый! Бедному человеку надо же каким-нибудь образом хлеб доставать.

  

   Пощечина людей позорит,

   Так думал в старину народ,

   А в наши дни - никто не спорит -

   Бывает и наоборот.

   Был у меня бедняк знакомый

   С почтенным выпуклым лицом,

   Питался редькой и соломой

   И слыл в народе подлецом.

   Да вдруг столкнулся с богачом,

   Затеял ссору с ним пустую,

   Пощечину изволил съесть,

   Сто тысяч взял на мировую.

   И вдруг попал в почет и в честь,

   Все, кто <и> ведал и не ведал,

   К нему с почтением тотчас,

   И даже там вчера обедал

   Кой-кто, мне кажется, из вас.

   И что ж? Ведь было б безрассудно

   Сердиться, мщенье затевать:

   Боль усмирить в щеке нетрудно,-

   Сто тысяч мудрено достать,

   А с ними проживешь так чудно,

   Не встретишь горя целый век.

   Не сто, пожалуйте пять тысяч -

   Я сам, как честный человек,

   Себя сейчас позволю высечь!

  

   Неизвестный. Всё это очень хорошо, а картину-то я всё-таки у вас купил и сейчас возьму.

   Лоскутков. Благодетель! отступитесь! Именем дочери моей умоляю вас... отступитесь... я вам сверх задатку тысячу рублей дам.

   Неизвестный. Тысячу рублей!.. Да я сейчас пять тысяч барыша получу... только стоит свезти да показать...

   Лоскутков. Оставьте у меня... я вам, так и быть, две тысячи дам.

   Неизвестный. Пять тысяч.

   Лоскутков. Пять тысяч! Да у меня сроду столько денег не бывало.

   Неизвестный. Ну как хотите. Эй!

   Лоскутков. Три тысячи дам.

   Неизвестный. Четыре.

   Лоскутков (в сторону). Что тут делать?., четыре тысячи дам, ну всё-таки не буду в убытке. (Громко.) Будьте благодетелем несчастного, возьмите три тысячи с половиной.

   Неизвестный. Ничего меньше!

   Лоскутков. Ну так и быть, извольте,- завтра придется с кошелем идти, да, но крайней мере, картина будет с нами, и дочь моя будет спасена... у меня уж сердце такое чувствительное: всё для дочери. (Идет к шкафу.)

   Неизвестный (в сторону). Ну, что-то будет! Дело, кажется, хорошо обделалось.

   Лоскутков. Вот пятьсот рублей ваши, а вот еще четыре тысячи. Сжальтесь над разоренными... дайте хоть пять рублей... выпью с горя и... пропадай мои денежки.

   Неизвестный. Ну бог с вами! вот вам десять рублей... помните же меня... Прощайте... (Уходит )

   Лоскутков. Всех благ жизни!

  

  

  

   Лоскутков. Слава богу! Отделался! И не так чтоб очень дорого... (Берет счеты.) С первого получил задатку пятьсот рублей - пятьсот, со второго тысячу пятьсот - тысяча пятьсот - две тысячи... отдал четыре - две своих приложил... значит, картина пойдет за чатырнадцать тысяч рублей!.. Хорошо! очень хорошо! Ха-ха-ха! Вот дураков надул! Ха-ха-ха! (Подходит к картине и продолжает хохотать.) Ну думал ли я когда, чтобы за эту дрянь дали мне четырнадцать тысяч рублей!.. и что тут хорошего? пятака бы не дал... ей-богу, не дал бы пятака... еще баран сделан туда и сюда... а уж свиньи ни на что не похожи... настоящие свиньи. А собаки-то как смотрят, собаки-то... Точно хотят сказать: "Прощайте, Потап Иваныч! подарили мы вам четырнадцать тысяч рублей!" Ха-ха-ха! Ну спасибо, спасибо, собачонки!.. вот я вас косточками покормлю! Ха-ха-ха! Служите хорошенько своему новому господину... Спасибо... Недаром я перед вами на коленях стоял...

  

  

   Ну вот, видно, уж и идут... (Обращаясь к картине, иронически.) Жалко мне расстаться с тобой, великое произведение искусства... куда как жалко... (Отпирает дверь.)

   Слуга (входит с письмом.) От помещика Савастьяна Григорьевича Ростомахова.

   Лоскуков. За картиной?

   Слуга. А вот письмо-с.

   Лоскутков. Больше ничего-с?

   Слуга. Ничего. (Уходит.)

   Лоскутков (читает). "Милостивый государь! нахожусь вынужденным уведомить вас, что картина, которую я у вас сторговал, оказывается мне не нужна..." Что?.. Что?.. Не нужна? Не может быть!.. А задаток-то? (Читает.) "И потому, милостивый государь, предоставляя данный мною задаток в вашу пользу, прошу меня за оною с остальными деньгами не ожидать. Помещик Савастьян Григорьев, сын Ростомахов". Не надо? ему не надо картину? Он отказывается от задатка?.. А, я знаю, что делать!.. я утоплюсь! я повешусь!.. Вот люди! вот честь человеческая! Верь после того добродетели!.. Веревку! Веревку!

  

  

  

  

   Лиза. Что с вами, папенька? Вы кричите, как сапожник, что живет против нас...

   Лоскутков. Дочь моя! У тебя нет более отца!.. Я не отец тебе! Сапожник... точно, сапожник... Я дурак!.. я нищий!.. Были у меня деньги, дочь моя... были в руках... а теперь я разорен... ограблен!.. Я сойду с ума... теперь я глупее осла... беднее почтовой лошади... Прощай, дочь моя... я знаю, что мне делать! (Быстро убегает.)

   Лиза (одна). Что с ним сделалось? Он в самом деле ужасно встревожен... Я тут ничего не понимаю!

  

  

  

   Налимов. А! Лизавета Потаповна! Как вы можете? Позвольте поцеловать вашу ручку... отчего вы так встревожены?

   Лиза. Что сделалось с папенькой? Он всё кричал: я разорен, разорен! - рвал на себе волосы и теперь убежал, такой страшный!

   Налимов. Ничего, не бойтесь... Это не то чтобы к худу... Это просто к радости.

   Лиза. К радости? Что вы говорите?

   Налимов. А то, что все препятствия к нашему бракосочетанию, Лизавета Потаповна, уничтожены.

   Лиза. Разве вы достали денег?

   Налимов. В том-то и дело, что достал... Однако и; где же ваш папенька?., как бы он с собой не сделал чего-нибудь с отчаяния... немудрено! (Быстро уходит.)

   Лиза. У папеньки пропали деньги... Иван Федорыч достал денег... Я всё-таки ничего тут не понимаю... А сердцу что-то так весело... если Иван Федорыч в самом деле достал денег, папенька сейчас же согласится выдать меня за него! То-то будет весело!.. Наконец-то я уйду из этого проклятого дома, где мне было так скучно. Чудесно! чудесно! Нашью себе разных обнов, башмаков, салоп на лисьей меху... поеду с мужем на бал...

  

  

  

  

   Налимов (ведет под руку Лоскуткова, бледного и посинелого). Ну, Лизавета Потаповна! Еще б минуточку - и быть бы вам сиротой!.. Так вот какая оказия случилась с вами, почтеннейший Потап Иваныч... и на много они вас таким образом надули, мошенники?

   Лоскутков. На две тысячи... моих кровных трудовых денег отняли две тысячи!.. Ах, зачем вы помешали моему намерению?.. Я не хочу жить! Не хочу! Две тысячи!.. возвратите мне мои две тысячи, или я не хочу жить!

   Налимов. Усиокойтесь, почтеннейший Потап Иваныч... вас надули на две тысячи... вам всё равно с кого бы их ни взять, только бы возвратить. Согласитесь выдать за меня Лизавету Потаповну - и я вам сейчас дам две тысячи.

   Лоскутков. Благодетель! Вы меня воскрешаете! Дочь моя! ты жена этого великодушного человека... давайте же две тысячи... (Берет деньги.)

   Налимов. Соедините же нас, Потап Иванович.

   Лоскутков. Сейчас, сейчас! Дайте только мне сосчитать... Так... (Соединяет их руки.) Будьте счастливы, дети мои... Живите мирно и не забывайте своего отца!

   Лиза и Налимов. Добрый папенька!

   Лоскутков (разнеживаясь). Добрые дети! Иван Федорович, я не скуп, видит бог, я не скуп... Эта картина была причиной вашего счастья... возьмите ее: я отдаю ее за Лизой в приданое... Я не так скуп, как вы думаете...

   Налимов. Ну, слава богу! Теперь мы вполне счастливы.

   Лоскутков. И я счастлив, дети мои... А всё же мне хотелось бы узнать мошенников, которые меня так знатно надули.

   Налимов. Ну, это я, может быть, вам скажу после нашей свадьбы.

  

  

   Н. А. Некрасов никогда не включал свои драматические произведения в собрания сочинений. Мало того, они в большинстве, случаев вообще не печатались при его жизни. Из шестнадцати законченных пьес лишь семь были опубликованы самим автором; прочие остались в рукописях или списках и увидели свет преимущественно только в советское время.

   Как известно, Некрасов очень сурово относился к своему раннему творчеству, о чем свидетельствуют его автобиографические записи. Но если о прозе и рецензиях Некрасов все же вспоминал, то о драматургии в его автобиографических записках нет ни строки: очевидно, он не считал ее достойной даже упоминания. Однако нельзя недооценивать значения драматургии Некрасова в эволюции его творчества.

   В 1841-1843 гг. Некрасов активно выступает как театральный рецензент (см.: наст. изд., т. XI).

   Уже в первых статьях и рецензиях достаточно отчетливо проявились симпатии и антипатии молодого автора. Он высмеивает, например (и чем дальше, тем все последовательнее и резче), реакционное охранительное направление в драматургии, литераторов булгаринского лагеря и - в особенности - самого Ф. В. Булгарина. Постоянный иронический тон театральных рецензий и обзоров Некрасова вполне объясним. Репертуарный уровень русской сцены 1840-х гг. в целом был низким. Редкие постановки "Горя от ума" и "Ревизора" не меняли положения. Основное место на сцене занимал пустой развлекательный водевиль, вызывавший резко критические отзывы еще у Гоголя и Белинского. Некрасов не отрицал водевиля как жанра. Он сам, высмеивая ремесленные поделки, в эти же годы выступал как водевилист, предпринимая попытки изменить до известной степени жанр, создать новый водевиль, который соединял бы традиционную легкость, остроумные куплеты, забавный запутанный сюжет с более острым общественно-социальным содержанием.

   Первым значительным драматургическим произведением Некрасова было "Утро в редакции. Водевильные сцены из журнальной жизни" (1841). Эта пьеса решительно отличается от его так называемых "детских водевилей". Тема высокого назначения печати, общественного долга журналиста поставлена здесь прямо и открыто. В отличие от дидактики первых пьесок для детей "Утро в редакции" содержит живую картину рабочего дня редактора периодического издания. Здесь нет ни запутанной интриги, ни переодеваний, считавшихся обязательными признаками водевиля; зато созданы колоритные образы разнообразных посетителей редакции. Трудно сказать, желал ли Некрасов видеть это "вое произведение на сцене. Но всяком случае, это была его первая опубликованная пьеса, которой он, несомненно, придавал определенное значение.

   Через несколько месяцев на сцене был успешно поставлен водевиль "Шила в мешке не утаишь - девушки под замком не удержишь", являющийся переделкой драматизированной повести В. Т. Нарежного "Невеста под замком". В том же 1841 г. на сцене появился и оригинальный водевиль "Феоклист Онуфрич Боб, или Муж не в своей тарелке". Критика реакционной журналистики, литературы и драматургии, начавшаяся в "Утре в редакции", продолжалась и в новом водевиле. Появившийся спустя несколько месяцев на сцене некрасовский водевиль "Актер" в отличие от "Феоклиста Онуфрича Боба..." имел шумный театральный успех. Хотя и здесь была использована типично водевильная ситуация, связанная с переодеванием, по она позволила Некрасову воплотить в условной водевильной форме дорогую для него мысль о высоком призвании актера, о назначении искусства. Показательно, что комизм положений сочетается здесь с комизмом характеров: образы персонажей, в которых перевоплощается по ходу действия актер Стружкин, очень выразительны и обнаруживают в молодом драматурге хорошее знание не только сценических требований, по и самой жизни.

   В определенной степени к "Актеру" примыкает переводной водевиль Некрасова "Вот что значит влюбиться в актрису!", в котором также звучит тема высокого назначения искусства.

   Столь же плодотворным для деятельности Некрасова-драматурга был и следующий - 1842 - год. Некрасов продолжает работу над переводами водевилей ("Кольцо маркизы, или Ночь в хлопотах", "Волшебное Кокораку, или Бабушкина курочка"). Однако в это время, жанровый и тематический диапазон драматургии Некрасова заметно расширяется. Так, в соавторстве с П. И. Григорьевым и П. С. Федоровым он перекладывает для сцены роман Г. Ф. Квитки-Основьянеико "Похождения Петра Степанова сына Столбикова".

   После ряда водевилей, написанных Некрасовым в 1841-1842 гг., он впервые обращается к популярному в то время жанру мелодрамы, характерными чертами которого были занимательность интриги, патетика, четкое деление героев на "положительных" и "отрицательных", обязательное в конце торжество добродетели и посрамление порока.

   Характерно, что во французской мелодраме "Божья милость", которая в переделке Некрасова получила название "Материнское благословение, или Бедность и честь", его привлекали прежде всего демократические тенденции. Он не стремился переложит;. французский оригинал "на русские нравы". Но, рассказывая о французской жизни, Некрасов сознательно усилил антифеодальную направленность мелодрамы.

   К середине 1840-х гг. Некрасов все реже и реже создает драматические произведения. Назревает решительный перелом в его творчестве. Так, на протяжении 1843 г. Некрасов к драматургии не обращался, а в 1844 г. написал всего лишь один оригинальный водевиль ("Петербургский ростовщик"), оказавшийся очень важным явлением в его драматургическом творчестве. Используя опыт, накопленный в предыдущие годы ("Утро в редакции", "Актер"), Некрасов создает пьесу, которую необходимо поставить в прямую связь с произведениями формирующейся в то время "натуральной школы".

   Любовная интрига здесь отодвинута на второй план. По существу, тут мало что осталось от традиционного водевиля, хотя определенные жанровые признаки сохраняются. "Петербургский ростовщик" является до известной степени уже комедией характеров; композиция здесь строится по принципу обозрения.

   "Петербургский ростовщик" знаменовал определенный перелом не только в драматургии, но и во всем творчестве Некрасова, который в это время уже сблизился с Белинским и стал одним из организаторов "натуральной школы". Чрезвычайно показательно, что первоначально Некрасов намеревался опубликовать "Петербургского ростовщика" в сборнике "Физиология Петербурга", видя в нем, следовательно, произведение, характерное для новой школы в русской литературе 40-х годов XIX в., которая ориентировалась прежде всего на гоголевские традиции. Правда, в конечном счете водевиль в "Физиологию Петербурга" не попал, очевидно, потому, что не соответствовал бы все же общему контексту сборника в силу специфичности жанра.

   Новый этап в творчестве Некрасова, начавшийся с середины 40-х гг. XIX в., нашел отражение прежде всею в его поэзии. Но реалистические тенденции, которые начинают господствовать в его стихах, проявились и в комедии "Осенняя скука" (1848). Эта пьеса была логическим завершением того нового направления в драматургии Некрасова, которое ужо было намечено в "Петербургском ростовщике".

   Одноактная комедия "Осенняя скука" оказалась В полном смысле новаторским произведением, предвещавшим творческие поиски русской драматургии второй половины XIX в. Вполне вероятно, что Некрасов учитывал в данном случае опыт Тургенева (в частности, его пьесу "Безденежье. Сцены из петербургской жизни молодого дворянина", опубликованную в 1846 г.). Неоднократно отмечалось, что "Осенняя скука" предвосхищала некоторые особенности драматургии Чехова (естественное течение жизни, психологизм, новый характер ремарок, мастерское использование реалистических деталей и т. д.).

   Многие идеи, темы и образы, впервые появившиеся в драматургии Некрасова, были развиты в его последующем художественном творчестве. Так, в самой первой и во многом еще незрелой пьесе "Юность Ломоносова", которую автор назвал "драматической фантазией в стихах", содержится мысль ("На свете не без добрых, знать..."), послужившая основой известного стихотворения "Школьник" (1856). Много места театральным впечатлениям уделено в незаконченной повести "Жизнь и похождения Тихона Тростникова", романе "Мертвое озеро", сатире "Балет".

   Водевильные куплеты, замечательным мастером которых был Некрасов, помогли ему совершенствовать поэтическую технику, способствуя выработке оригинальных стихотворных форм; в особенности это ощущается в целом ряде его позднейших сатирических произведений, и прежде всего в крупнейшей сатирической поэме "Современники".

   Уже в ранний период своего творчества Некрасов овладевал искусством драматического повествования, что отразилось впоследствии в таких его значительных поэмах, как "Русские женщины" и "Кому на Руси жить хорошо" (драматические конфликты, мастерство диалога и т. д.).

   В прямой связи с драматургией Некрасова находятся "Сцены из лирической комедии "Медвежья охота"" (см.: наст. изд. т. III), где особенно проявился творческий опыт, накопленный им в процессе работы над драматическими произведениями.

  

  

   В отличие от предыдущего Полного собрания сочинений и писем Некрасова (двенадцатитомного) в настоящем издании среди драматических произведений не публикуется незаконченная пьеса "Как убить вечер".

   Редакция этого издания специально предупреждала: ""Медвежья охота" и "Забракованные" по существу не являются драматическими произведениями: первое - диалоги на общественно-политические темы; второе - сатира, пародирующая жанр высокой трагедии. Оба произведения напечатаны среди стихотворений Некрасова..." (ПСС, т. IV, с. 629).

   Что касается "Медвежьей охоты", то решение это было совершенно правильным. Но очевидно, что незаконченное произведение "Как убить вечер" должно печататься в том же самом томе, где опубликована "Медвежья охота". Разрывать их нет никаких оснований, учитывая теснейшую связь, существующую между ними (см.: наст. изд., т. III). Однако пьесу "Забракованные" надо печатать среди драматических произведений Некрасова, что и сделано в настоящем томе. То обстоятельство, что в "Забракованных" есть элементы пародии на жанр высокой трагедии, не может служить основанием для выведения этой пьесы за пределы драматургического творчества Некрасова.

   Не может быть принято предложение А. М. Гаркави о включении в раздел "Коллективное" пьесы "Звонарь", опубликованной в журнале "Пантеон русского и всех европейских театров" (1841, No 9) за подписью "Ф. Неведомский" (псевдоним Ф. М. Руднева). {Гаркави А. М. Состояние и задачи некрасовской текстологии. - В кн.: Некр. сб., V, с. 156 (примеч. 36).} Правда, 16 августа 1841 г. Некрасов писал Ф. А. Кони: "По совету Вашему, я, с помощию одного моего приятеля, переделал весьма плохой перевод этой драмы". Но далее в этом же письме Некрасов сообщал, что просит актера Толченова, которому передал пьесу "Звонарь" для бенефиса, "переделку <...> уничтожить...". Нет доказательств, что перевод драмы "Звонарь", опубликованный в "Пантеоне",- тот самый, в переделке которого участвовал Некрасов. Поэтому в настоящее издание этот текст не вошел. Судьба же той переделки, о которой упоминает Некрасов в письме к Ф. А. Кони, пока неизвестна.

   Предположение об участии Некрасова в создании водевиля "Потребность нового моста через Неву, или Расстроенный сговор", написанного к бенефису А. Е. Мартынова 16 января 1845 г., было высказано В. В. Успенским (Русский водевиль. Л.-М., 1969, с. 491). Дополнительных подтверждений эта атрибуция пока не получила.

   В настоящем томе сначала печатаются оригинальные пьесы Некрасова, затем переводы и переделки. Кроме того, выделены пьесы, над которыми Некрасов работал в соавторстве с другими лицами ("Коллективное"), Внутри каждого раздела тома материал располагается по хронологическому принципу.

   В основу академического издания драматических произведений Некрасова положен первопечатный текст (если пьеса была опубликована) или цензурованная рукопись. Источниками текста были также черновые и беловые рукописи (автографы или авторизованные копии), в том случае, если они сохранились. Что касается цензурованных рукописей, то имеется в виду театральная цензура, находившаяся в ведении III Отделения. Цензурованные пьесы сохранялись в библиотеке императорских театров.

   В предшествующих томах (см.: наст. изд., т. I, с. 461-462) было принято располагать варианты по отдельным рукописям (черновая, беловая, наборная и т. д.), т.е. в соответствии с основными этапами работы автора над текстом. К драматургии Некрасова этот принцип применим быть не может. Правка, которую он предпринимал (и варианты, возникающие как следствие этой правки), не соотносилась с разными видами или этапами работы (собирание материала, первоначальные наброски, планы, черновики и т. д.) и не была растянута во времени. Обычно эта правка осуществлялась очень быстро и была вызвана одними и теми же обстоятельствами - приспособлением к цензурным или театральным требованиям. Имела место, конечно, и стилистическая правка.

   К какому моменту относится правка, не всегда можно установить. Обычно она производилась уже в беловой рукописи перед тем, как с нее снимали копию для цензуры; цензурные купюры и поправки переносились снова в беловую рукопись. Если же пьеса предназначалась для печати, делалась еще одна копия, так как экземпляр, подписанный театральным цензором, нельзя было отдавать в типографию. В этих копиях (как правило, они до нас не дошли) нередко возникали новые варианты, в результате чего печатный текст часто не адекватен рукописи, побывавшей в театральной цензуре. В свою очередь, печатный текст мог быть тем источником, по которому вносились поправки в беловой автограф или цензурованную рукопись, использовавшиеся для театральных постановок. Иными словами, на протяжении всей сценической жизни пьесы текст ее не оставался неизменным. При этом порою невозможно установить, шла ли правка от белового автографа к печатной редакции, или было обратное движение: новый вариант, появившийся в печатном тексте, переносился в беловую или цензурованную рукопись.

   Беловой автограф (авторизованная рукопись) и цензурованная рукопись часто служили театральными экземплярами: их многократно выдавали из театральной библиотеки разным режиссерам и актерам на протяжении десятилетий. Многочисленные поправки, купюры делались в беловом тексте неустановленными лицами карандашом и чернилами разных цветов. Таким образом, только параллельное сопоставление автографа с цензурованной рукописью и первопечатным текстом (при его наличии) дает возможность хотя бы приблизительно выявить смысл и движение авторской правки. Если давать сначала варианты автографа (в отрыве от других источников текста), то установить принадлежность сокращений или изменений, понять их характер и назначение невозможно. Поэтому в настоящем томе дается свод вариантов к каждой строке или эпизоду, так как только обращение ко всем сохранившимся источникам (и прежде всего к цензурованной рукописи) помогает выявить авторский характер правки.

   В отличие от предыдущих томов в настоящем томе