Мольер Жан-Батист - Любовь-целительница

  

   Мольер. Полное собрание сочинений в одном томе. / Пер. с фр.- М.: "Издательство АЛЬФА-КНИГА", 2009. (Полное собрание в одном томе).

   Перевод Р. Венгеровой

   OCR Бычков М. Н.

  

  

   Пред вами всего только набросок карандашом, маленький экспромт, из которого угодно было королю сделать себе развлечение. Это самый спешный из всех заказов Его Величества: если я скажу, что заказ был получен, исполнен, разучен и поставлен на сцене в течение пяти дней, то это будет вполне согласно с действительностью. Нет надобности предупреждать вас о том, что многое здесь зависит от драматического действия, - вы и сами хорошо знаете, что комедии предназначаются только для сцены, почему я и не советую читать эту вещь тому, кто не обладает глазами, способными при чтении видеть всю игру так, как она происходит в театре. Могу еще прибавить, что было бы желательно, чтоб подобные пьесы давались всегда со всеми теми аксессуарами и прикрасами, с какими они даются в театре короля. Они явились бы вам тогда в гораздо более привлекательном виде. Несомненно, что арии и симфонии несравненного Люлли в соединении с красотой голосов и грацией танцоров создают этим пьесам ту благосклонность публики, без которой им так трудно обойтись.

  

  

   Сганарель - отец Люцинды.

   Люцинда - дочь Сганареля.

   Клитандр -возлюбленный Люцинды.

   Амин та - соседка Сганареля.

   Лукреция - племянница Сганареля.

   Лизетта - наперсница Люцинды.

   Гильом - продавец обоев.

   Жосс - ювелир.

   Нотариус.

   Шампань - слуга Сганареля.

   Томес |

   Дефонандрес |

   Макротон } доктора

   Баи |

   Филерен |

  

  

   Шампань - слуга Сганареля (танцует).

   Четыре доктора (танцуют).

  

  

   Площадной лекарь (поет).

   Шуты и скоморохи, сопровождающие площадного лекаря (танцуют).

  

  

   Комедия, Музыка, Балет.

   Игры, Шутки, Смех (танцуют).

  

  

  

  

   Комедия

  

   Бросим, бросим с этих пор

   О талантах глупый спор.

   В этот день иная слава

   Нас троих сплотить должна:

   Лишь монаршая забава

   Нам одна теперь важна.

  

   Все трое

  

   В этот день иная слава

   Нас троих сплотить должна:

   Лишь монаршая забава

   Нам одна теперь важна...

  

   Комедия

  

   От больших своих трудов

   Иногда король готов

   Разделить свой отдых с нами.

   Мы счастливыми устами

   Пьем веселья сладость...

   Слава - наша радость.

  

   Все трое

  

   В этот день иная слава

   Нас троих сплотить должна!

   Лишь монаршая забава

   Нам одна теперь важна...

  

  

  

   Сганарель. Ах, что за странная вещь - жизнь! Уж подлинно могу сказать словами великого профессора древности, что у кого земля, у того война что беда никогда не приходит одна. Всего одна у меня была жена, и та умерла.

   Гильом. А сколько же вам бы хотелось иметь?

   Сганарель. Она умерла, друг мой господин Гильом. Это для меня очень,,-тяжелая утрата, и я не могу о ней вспомнить без слез. Я не вполне был доволен.^ ее поведением, и между нами происходили по большей части крупные разговоры, но смерть в конце концов все примиряет, все оправдывает. Она умерла, и я ее оплакиваю; если бы она была жива, мы бы ссорились. Из всех детей, посланных мне небом, она оставила мне всего только одну дочь, и эта дочь составляете мое горе, мое сокрушение: я вижу свою единственную дочь погруженной в меланхолию самую мрачную, какая только когда-либо бывала на земле; я вижу ее безгранично и невыразимо печальной, и нет никаких средств вывести ее из этого, состояния; я не могу даже никак добиться причины напасти. Я совершенно теряю голову и нуждаюсь в добром, разумном совете. (Лукреции.) Вы, моя племянница, (Аминте) вы, моя соседка, (Гильому и Жоссу) и вы, кумовья и друзья мои, - к вам ко всем обращаюсь с просьбой: посоветуйте, научите меня, что мне делать, как поступить.

   Жосс. По моему мнению, ничем нельзя развеселить молодую девушку так, как новым нарядом или драгоценным украшением, и будь я на вашем месте, сегодня же купил бы я ей какой-нибудь великолепный убор из алмазов, рубинов, или изумрудов.

   Гильом. А я бы на вашем месте купил отменную штуку обоев с живописным зеленым видом или с изображением людей и приказал бы оклеить ими ее комнату, чтобы они веселили ее взор и душу.

   Аминта. Я бы совсем не стала затевать так много церемоний: просто-напросто выдала бы ее замуж как можно скорее за того человека, который, говорят, на днях присылал к вам просить ее руки.

   Лукреция. Что касается меня, то я полагаю, что дочь ваша совершенно неспособна к замужеству: она слишком нежного сложения, слишком слабого здоровья, и подвергать это хрупкое существо рождению детей можно только при желании спровадить ее как можно скорее со света. Она совсем не создана для мира, и я советую вам отдать ее в монастырь, где она найдет себе дело и забавы, более соответствующие ее природе.

   Сганарель. Все эти советы превосходны, без всякого сомнения; они кажутся мне только чуточку не совсем бескорыстными, и я нахожу их более соответствующими вашим собственным интересам, нежели моим. Вы, господин Жосс, ювелир, и в совете вашем чувствуется желание сбыть кое-что из своего товара. Вы, господин Гильом, торгуете обоями, и, видимо, у вас есть отменная штука, от которой вам хотелось бы отделаться. Говорят, что тот, которого вы, соседка, любите, не совсем равнодушен к моей дочери, и вы были бы не прочь видеть ее женою другого. Что касается вас, дорогая моя племянница, то могу сказать, что, как вам хорошо известно, я и не собираюсь выдавать свою дочь замуж за кого бы то ни было, - на то у меня есть свои причины; но ваш совет сделать из нее монахиню может исходить только из уст женщины, лелеющей великодушную мечту остаться безраздельной наследницей всего моего имущества. Итак, милостивые государи и государыни, хотя все ваши советы так превосходны, что лучших выдумать нельзя, не прогневайтесь, если я не последую ни одному из них. (Один.) Вот они каковы, мои советники!

  

  

  

   Сганарель. А! Вот и моя дочь вышла прогуляться! Она не видит меня. Она вздыхает, поднимает глаза к небу... (Люцинде.) Да хранит тебя Бог! Здравствуй, моя крошка! Ну что? Как ты поживаешь? Что же? Все та же меланхолия, та же печаль, и ты не хочешь мне сказать, в чем дело? Да ну же, открой мне твое сердечко! Живей, моя бедная крошка, скажи же, скажи, скажи свои думушки твоему папочке! Смелее! Хочешь, чтобы я тебя поцеловал? Ну подойди!.. (Про себя.) Это убийственное настроение начинает выводить меня из себя! (Люцинде.) Скажи же мне наконец, хочешь ты меня в гроб вогнать, что ли, своей тоской? Так-таки я и не узнаю, из-за чего ты чахнешь? Откройся мне, и я обещаю все для тебя сделать. Да-да, стоит тебе только сказать причину твоей грусти, и я тебя уверяю, клянусь тебе, что нет того на свете, чего бы я не сделал, чтобы только ты была довольна. Чего ж тебе еще? Быть может, кто-нибудь из сверстниц наряднее тебя одевается и ты ей завидуешь? Тебе хочется, может быть, что-нибудь из модных материй на платье? Нет. Твоя комната кажется тебе недостаточно эффектной и тебе хотелось бы приобрести новую обстановку на ярмарке святого Лаврентия? Нет, не то. Не хочешь ли ты учиться чему-нибудь, - не нанять ли учителя музыки, и ты будешь брать у него уроки на клавесине?.. Тоже нет. Ты любишь кого-нибудь и хотела бы выйти за него замуж?

  

  

  

  

   Лизетта. Ну что, сударь? Вы только что беседовали с вашей дочерью. Узнали вы причину ее меланхолии?

   Сганарель. Нет. Эта негодяйка меня совершенно с ума сводит...

   Лизетта. Предоставьте это дело мне, сударь. Я сейчас позондирую немножко почву.

   Сганарель. Не стоит: уж если ей непременно хочется оставаться в этом милом настроении, то и бог с ней!

   Лизетта. Говорю вам, предоставьте это дело мне. Может быть, со мной она будет чувствовать себя свободнее и объяснится скорее, чем с вами... Как, сударыня, вы так ни за что и не скажете нам, что с вами, и вы способны до такой степени огорчать всех своих близких и окружающих? Я полагаю, что так не поступает ни один человек в мире: если что-нибудь вас удерживает от объяснения с отцом, то можете совершенно свободно открыть свое сердце мне. Ну скажите же мне: вы чего-нибудь от него хотите? Он нам тысячу раз повторял, что ничего не пожалеет, лишь бы мы были довольны. Разве он не предоставляет вам полную свободу во всем, чего бы вы ни пожелали? Разве ни прогулки, ни подарки уж не способны развлечь вас? Вас, может быть, обидел кто-нибудь? Или уж не поселилось ли в вашем сердце тайное чувство к кому-нибудь, и не желаете ли вы, чтобы папенька выдал вас замуж за того, кто вам нравится? Ага, угадала, - так вот оно в чем дело! Так на какого же дьявола все эти штуки? Сударь, тайна открыта и...

   Сганарель. Уходи от меня, неблагодарная дочь, - я больше не желаю с тобой разговаривать. Оставайся при своем упрямстве.

   Люцинда. Папаша, если вы хотите, чтобы я вам сказала...

   Сганарель. Да, вся моя привязанность к тебе начинает проходить.

   Лизетта. Сударь, ее тоска...

   Сганарель. Это негодяйка, которая хочет меня уморить.

   Люцинда. Папаша, я хочу...

   Сганарель. Не такой награды заслуживает то воспитание, которое я тебе давал.

   Лизетта. Но послушайте, сударь...

   Сганарель. Нет, я сердит на нее безгранично...

   Люцинда. Папаша милый...

   Сганарель. Нет у меня к тебе больше ни малейшей нежности!

   Лизетта. Но...

   Сганарель. Это пакостница!

   Люцинда. Но...

   Сганарель. Неблагодарная!

   Люцинда. Но...

   Сганарель. Негодница не хочет мне сказать, чего она...

   Лизетта. Она хочет мужа.

   Сганарель (притворяясь, что не слышит). Я покидаю тебя.

   Лизетта. Мужа...

   Сганарель. Ненавижу тебя.

   Лизетта. Мужа...

   Сганарель. Отрекаюсь от тебя...

   Лизетта. Мужа...

   Сганарель. Не говорите мне больше ни о чем.

   Лизетта. Мужа...

   Сганарель. Не говорите мне больше ни о чем.

   Лизетта. Мужа...

   Сганарель. Не говорите мне больше ни о чем...

   Лизетта. Мужа! мужа! мужа!..

  

  

   Лизетта. Недаром говорится, что из всех глухих самые несносные те, которые не хотят слышать.

   Люцинда. Ну что, Лизетта, я была не права, что скрывала от отца причину своей грусти? Стоило мне только открыться ему, чтобы он сделал для меня все, чего бы я ни пожелала. Сама видишь!

   Лизетта. Клянусь честью, вот так гадкий человек! Откровенно вам сознаюсь, что мне доставило бы громадное удовольствие сыграть с ним какую-нибудь штуку. Но скажите мне, сударыня, как это могло случиться, что вы до сих пор скрывали причину вашего горя от меня?

   Люцинда. Ах, что пользы было бы в том, если б я открылась тебе раньше? Чего достигла я теперь? Не того ли самого, чего бы могла достигнуть, сохранив тайну в своей душе до самой смерти? Ты думаешь, я не предвидела всего того, что ты видишь теперь, что я не знала в точности чувств моего отца? Ты полагаешь, что отказ, которым он ответил человеку, просившему моей руки через своего друга, не погасил во мне последний луч надежды?

   Лизетта. Как?! Этот таинственный незнакомец, который прислал просить вашей руки, которого вы...

   Люцинда. Быть может, молодой девушке неприлично говорить так откровенно, но я все-таки сознаюсь тебе, что, будь мне позволено пожелать чего-нибудь, я пожелала бы его. Мы не объяснялись с ним ни разу, ни разу уста его не выдали той страсти, которую он питает ко мне; но взгляды его, все его движенья говорили со мной так нежно повсюду, где только он мог меня встретить. Наконец, он прислал к отцу моему просить моей руки, и этот поступок обрисовал его в моих глазах таким честным человеком, что я не могла более воспрепятствовать своему сердцу дать отклик на его пламенные чувства. И вместе с тем, как видишь, у отца моего хватает жестокости противиться столь нежной страсти...

   Лизетта. Ладно, предоставьте это дело мне. Хотя я и могу быть в претензии на вас за то, что вы от меня таились, но, так и быть, я уж не откажусь послужить вашей любви. Если у вас хватит достаточно решимости...

   Люцинда. Но что я могу поделать против власти отца? Если он останется непреклонным и неумолимым...

   Лизетта. Ну-ну, не надо давать водить себя как гусенка, и, так как мы ничего бесчестного не собираемся делать, можно позволить себе немножко освободиться от тирании отца. Чего же он от вас хочет? Не пора вам замуж, что ли? Или он полагает, что вы сделаны из мрамора? Повторяю вам, я хочу прийти на помощь вашей любви. С настоящей минуты я беру на себя заботы обо всех ее интересах, и вы увидите, как хорошо мне знакомы все ее уловки. Но вот ваш отец... Вернемся, и предоставьте мне действовать.

  

  

   Сганарель (один). Иной раз полезно не подавать вида, что слышишь что-нибудь, тогда как на самом деле слышишь очень хорошо, и я прекрасно сделал, что не допустил высказать желание, которое совершенно не намерен исполнить. Всю жизнь тяжкими трудами копить себе имущество, с величайшей тщательностью и любовью, не зная ни отдыха, ни покоя, вырастить и воспитать свою дочь, и все это затем, чтобы и то и другое досталось человеку, до которого вам нет никакого дела, - что может быть нелепее и смешнее такого положения? Что может быть деспотичнее этого обычая, которому отцы обязаны подчиняться? Нет-нет, я смеюсь над ним, - я хочу оставить свое добро и свою дочь при себе...

  

  

  

   Лизетта (вбегая на сцену и делая вид, что не замечает Сганареля). Ах, какое несчастье! Ах, какая напасть! Ах, бедный мой господин Сганарель! Где бы мне его найти?

   Сганарель (про себя). Что она там болтает?

   Лизетта (продолжая бегать). Ах, злосчастный отец! Что сделаешь ты, когда дойдет до тебя эта весть?

   Сганарель (про себя). О чем она толкует?

   Лизетта. Бедная моя госпожа!

   Сганарель (про себя). Я погиб!

   Лизетта. Ах!

   Сганарель (подбегая к Лизетте). Лизетта!

   Лизетта. Какая беда!

   Сганарель. Лизетта!

   Лизетта. Какой ужас!..

   Сганарель. Лизетта!

   Лизетта (останавливаясь). Ах, сударь!

   Сганарель. Что такое?

   Лизетта. Сударь!

   Сганарель. Что случилось?

   Лизетта. Ваша дочь...

   Сганарель. Ах! ах!

   Лизетта. Не плачьте же так, сударь, потому что вы заставите меня рассмеяться.

   Сганарель. Говори же скорее!

   Лизетта. Дочь ваша, потрясенная вашими словами, пораженная силой вашего гнева, быстро взбежала наверх, в свою комнату, и в порыве безграничного отчаяния распахнула окно, выходящее на реку...

   Сганарель. Ну?

   Лизетта. Потом она подняла глаза к небу. "Нет, - проговорила она, - жить с сознанием отцовского гнева невозможно; если он отрекается от меня, то я хочу умереть!"

   Сганарель. Она бросилась?

   Лизетта. Нет, сударь... Она тихонько закрыла окно и отправилась к себе на кровать. Улегшись, она принялась горько плакать. Как вдруг лицо ее побледнело, глаза внезапно закатились, сердце остановилось, и она осталась бездыханной у меня на руках.

   Сганарель. Ах, дочь моя! Она умерла?!

   Лизетта. Нет, сударь, я тормошила ее до тех пор, пока она не очнулась; но приступ угрожает возобновиться с минуты на минуты, и я полагаю, что она не переживет и сегодняшнего дня.

   Сганарель. Шампань! Шампань! Шампань!

  

  

  

   Сганарель. Скорее пусть бегут за докторами и приведут их как можно больше, - слишком много их не может оказаться при таком случае. Ах, моя дочь! бедная моя дочь!..

  

  

  

  

  

  

  

   Лизетта. Что ж это вы, сударь, собираетесь делать сразу с четырьмя докторами? Разве недостаточно одного, для того чтобы уморить кого-нибудь?

   Сганарель. Молчите! Совет - хорошо, четыре - лучше.

   Лизетта. Да разве ваша дочь не сумеет умереть без помощи этих господ?

   Сганарель. От врачей разве умирают?

   Лизетта. Само собой разумеется... Я знала одного человека, который уверял - и у него были на то весьма убедительные доказательства, - что никогда не следует говорить: "Такой-то умер от горячки или от воспаления легких", а надо сказать: "Он умер от четырех докторов и двух аптекарей".

   Сганарель. Тсс! Не оскорбляйте этих господ!

   Лизетта. Право же, сударь! Вот недавно наша кошка оправилась от прыжка с крыши прямо на улицу. Три дня лежала она, не принимая пищи, не будучи в состоянии шевельнуть ни ногой, ни лапой. Но на ее счастье не существует кошек-врачей, которые бы уж не поскупились на слабительные и кровопускания.

   Сганарель. Я вас спрашиваю, замолчите ли вы? Что за дерзость!.. Вот и они...

   Лизетта. Ну смотрите же, сейчас вы узнаете всю истину: они сообщат вам на латинском языке, что ваша дочь больна.

  

  

  

   Сганарель. Ну что, господа?

   Томес. Мы осмотрели больную. Без всякого сомнения, ее чистота сильно нарушена.

   Сганарель. Чистота моей дочери нарушена?

   Томес. Я хочу сказать, что в теле ее находится большое скопление нечистот, обилие гнойных соков...

   Сганарель. Ara, понимаю!

   Томес. Но... Сейчас на консилиуме мы все это обсудим сообща.

   Сганарель. Хорошо. Пусть подадут стулья!

   Лизетта (обращаясь к Томесу). А, это вы, сударь!

   Сганарель (Лизетте). Откуда вы знаете этого господина?

   Лизетта. Я его видела на днях у приятельницы вашей племянницы.

   Томес. Как поживает ее кучер?

   Лизетта. Очень хорошо. Он умер...

   Томес. Умер?

   Лизетта. Да.

   Томес. Не может быть!

   Лизетта. Не знаю, может ли это быть, но знаю наверное, что это так.

   Томес. Я вам говорю, что он не мог умереть!..

   Лизетта. Ая вам говорю, что он умер и похоронен...

   Томес. Вы ошибаетесь.

   Лизетта. Я видела собственными глазами.

   Томее. Это невозможно! Гиппократ говорит, что болезни подобного рода протекают в четырнадцать дней или же в двадцать один день, никак не меньше; а он заболел всего неделю тому назад...

   Лизетта. Пусть Гиппократ говорит все, что ему угодно, а кучер-то умер...

   Сганарель. Ну будет, болтушка! Идем отсюда. Умоляю вас, господа, посоветуйтесь между собой хорошенько! Хотя и не принято платить вперед, но на всякий случай, чтобы я не забыл, и вообще, чтобы с этим было покончено, вот... (Дает им деньги. Каждый из врачей, получая их, делает свой особенный жест, отличный от прочих.)

  

  

   Дефонандрес. Париж - невероятно большой город. Приходится делать громадные концы, если имеешь какую-нибудь практику...

   Томес. Скажу я вам, что у меня есть для этого мул. Трудно поверить, сколько я его гоняю в течение каждого дня!

   Дефонандрес. Ау меня есть чудесная лошадка - совершенно неутомимое животное...

   Томес. Знаете ли, какие концы проделал сегодня мой мул? Прежде всего я был прямо против Арсенала; от Арсенала отправился в конец Сен-Жерменского предместья; из Сен-Жерменского предместья в самый центр Маре; из самого Центра Маре к воротам Сент-Оноре; от ворот Сент-Оноре в предместье Сен-Жак; из предместья Сен-Жак к Ришельевским воротам; от Ришельевских ворот сюда, а отсюда мне надо еще поспеть на Королевскую площадь.

   Дефонандрес. Моя лошадка проделала сегодня совершенно все то же самое, и, кроме того, я еще заезжал в Рюэл к одному больному.

   Томес. Ах да, кстати, вы на чьей стороне в ссоре между Теофрастом и Артемиусом? Ведь это дело произвело великий раскол среди нашего медицинского мира.

   Дефонандрес. Я за Артемиуса.

   Томес. И я тоже. Совершенно ясно, что больной умер не от чего иного, как от его советов, да вряд ли многим лучше были и советы Теофраста; но он не прав в своих приемах: нельзя расходиться в мнении и способах лечения со старшим товарищем. Как по-вашему?

   Дефонандрес. Само собой разумеется. Чины и формальности должны быть соблюдены при всех обстоятельствах, не взирая ни на какие последствия.

   Томес. Уж у меня на этот счет чертовски строгие правила, особенно в отношениях с друзьями. Однажды меня пригласили на консилиум, где приходилось трем из наших консультировать с посторонним врачом, и я затормозил все дело, ни за что не допуская высказаться до тех пор, пока не будет соблюден должный порядок. Домашние пациента делали все, что было в их силах - болезнь требовала быстрых и энергичных мер, - а я стоял на своем. Так больной и скончался мужественно и стойко, пока длилась наша размолвка...

   Дефонандрес. И прекрасно! Людей следует учить, и не мешает иной раз утереть им нос так, чтобы они сами поняли свою бестактность...

   Томес. Умерший человек есть только умерший человек, и ничего больше, а несоблюденная формальность может причинить значительный ущерб всей нашей врачебной корпорации...

  

  

   Сганарель. Господа, угнетенное состояние моей дочери усиливается; прошу вас сказать мне поскорее, на чем вы порешили?

   Томес (обращаясь к Дефонандресу). Говорите.

   Дефонандрес. Нет, уж говорите вы, пожалуйста.

   Томес. Вы, сударь...

   Дефонандрес. Вы, сударь...

   Сганарель. Эх, господа, оставьте вы, ради бога, все эти церемонии; вспомните, что дело не терпит отлагательства.

   Томес. Болезнь вашей дочери...

   Дефонандрес. Общий совет всех этих господ...

   Все вместе.

   Макротон. Об-судив-вши хор-ро-шень-ко...

   Баи. Чтобы рассудить...

   Сганарель. Эх, господа, говорите поочередно, сделайте милость.

   Томес. Сударь, мы обсудили болезнь вашей дочери, и, по моему мнению* она происходит от слишком большого жара в крови. Поэтому я решил пустить ей кровь, и как можно скорее.

   Дефонандрес. А по-моему, болезнь ее происходит от скопления гнойных соков, образовавшихся вследствие чрезмерного переполнения желудка, почему я и решил дать ей рвотное.

   Томес. Я говорю и настаиваю на том, что рвотное ее убьет.

   Дефонандрес. Ая на том, что она умрет, если пустить ей кровь.

   Томес. Вам и книги в руки...

   Дефонандрес. Да, мне! И я могу еще потягаться с вами во всевозможных отраслях знания...

   Томес. Вспомните человека, который умер на днях по вашей милости!

   Дефонандрес. Вспомните даму, которую три дня тому назад вы отправили на тот свет!

   Томес (Сганарелю). Я вам сказал мой совет...

   Дефонандрес (Сганарелю). Я вам сказал мое мнение...

   Томес. Если вы тотчас же не пустите кровь своей дочери, ее можно считать уже мертвой!.. (Уходит.)

   Дефонандрес. Если вы ей пустите кровь, через четверть часа ее уж не будет в живых!.. (Уходит.)

  

  

   Сганарель. Кому из них верить? На каком остановиться из двух столь противоположных мнений? Господа, умоляю и заклинаю вас просветить мой разум: скажите мне, не горячась, что следует, по-вашему, сделать, чтобы спасти мою дочь?

   Макротон. В по-доб-ных с-лу-ча-ях сле-ду-ет по-сту-пать ос-мот-ри-тель-но и ни-че-го не де-лать, как го-во-рит-ся, на-о-бум, и-бо о-шиб-ки, в ко-то-рые тут мож-жно впасть, ве-дут, по сло-в-вам у-чи-те-ля на-ше-го Гип-по-кра-та, к оп-пас-сным по-след-стви-ям.

   Баи (быстро бормочет). Совершенно верно; тут надо быть весьма осторожным в своих действиях, потому что это не детские игрушки: раз ошибешься, потом ничем не поправишь и причиненного ущерба не вознаградишь, - experimentum periculosum. Вот почему прежде всего надлежит зрело обсудить обстоятельства, взвесить дело как следует, изучить темперамент человека, исследовать причины болезни и рассмотреть лекарства, которые следует дать.

   Сганарель (про себя). Один ползет как черепаха, другой мчится на почтовых.

   Макротон. И-так, пе-ре-хо-дя к делу, я на-хо-жу, что бо-л-езнь ва-шей до-че-ри но-сит хро-ни-чес-ский ха-рак-тер, и со-сто-я-ни-е ее мо-жет сде-лать-ся о-пас-сным, если не при-нять против э-то-го нуж-ных мер, и-бо сим-мп-пто-мы ука-зыва-ют на при-сут-ст-вие ед-ких га-зов, про-из-во-дящих дав-ле-ни-е на обо-лоч-ки мозга; газы же эти, ко-то-рые но-сят у нас гре-чес-кое на-зва-ние at-mos, про-ис-хо-дят от гной-ных со-ков, лип-ких и вяз-ких, за-клю-чен-ных в ниж-жней час-ти живо-та.

   Баи. И так как соки эти выделялись в течение очень долгого времени, то они успели перегореть, благодаря чему и образуют те газы злокачественного свойства, которые проникают в область мозга.

   Макротон. И-так, что-бы из-влечь, от-де-лить, выр-вать, ус-тра-нить, у-да-лить вы-ше-наз-ван-ны-е гной-ные соки, нужно о-чис-тить желу-док как мож-но осно-ва-тель-не-е. Пред-ва-ри-тель-но же я на-шел бы у-мес-стным и не о-со-бен-но за-труд-ни-тель-ным при-бег-нуть к несиль-ным боле-у-то-ля-ю-щим сред-ствам, ка-ко-вы: ма-лень-кие смяг-ча-ю-щие и успо-ка-и-ва-ю-щие клис-ти-ры, а также прохлаж-да-ю-щие на-пит-ки и осве-жа-ю-щие си-ро-пы, под-ме-шан-ные к от-ва-ру трав.

   Баи. А потом уже перейдем к очищению желудка и кровопусканию, которое можем повторить в случае надобности.

   Макротон. Это е-ще не зна-чит, что дочь ваша не мо-жет у-ме-реть при все-ех этих сред-ствах, но по край-ней ме-ре вы кое-что сде-ла-е-те для е-е спасе-нья и у вас ос-та-нет-ся у-те-ши-тельное со-зна-ни-е, что о-на у-мер-ла со-глас-но всем за-ко-нам на-у-ки...

   Баи. Лучше умереть по правилам, чем против правил выздороветь...

   Макротон. Мы го-во-рим ва-ам пря-мо и от-кро-вен-но сво-е мнение...

   Баи. Мы с вами говорили, как говорили бы с родным братом...

   Сганарель (Макротону, растягивая слова). Я ва-ас по-кор-ней-ше ола-го-да-рю... (Быстро бормочет, обращаясь к Баи.) И вам бесконечно обязан за ваш труд.

  

  

   Сганарель (один). Вот теперь я знаю немножко менее, чем знал раньше. Черт возьми! мне пришла идея: куплю-ка я орвьетану и дам ей принять. Это средство, которое помогало очень многим.

  

  

  

   Сганарель. Эй, послушайте-ка, дайте мне, пожалуйста, коробочку вашего лекарства; я вам сейчас принесу за нее деньги.

   Площадной врачеватель (поет)

   Вы спросили о цене,

   Я отвечу вам: "Вполне

   Оплатить мое лекарство

   Ни одно не в силах царство".

   От недугов, самых злых,

   Орвьетан людей больных

   Исцелит чудесно сразу:

   И чахотку, и проказу,

   И чесотку,

   И чуму!

   Лихорадку

   И подагру,

   Грыжу,

   Оспу,

   Рожу,

   Корь.

   С орвьетаном ты не спорь!

   Сганарель. Я полагаю, сударь, что всего золота в мире мало для того, чтобы заплатить за ваше лекарство, но все-таки вот вам монета в тридцать су, которую прошу вас принять от меня.

   Площадной врачеватель (поет)

   Нет конца моим щедротам.

   Станет вам теперь оплотом

   Дар, исполненный чудес,

   С ним не страшен гнев небес,

   Ни чахотка,

   Ни проказа,

   Ни чесотка,

   Ни чума!

   Лихорадка

   И подагра,

   Грыжа,

   Оспа,

   Рожа,

   Корь.

   С орвьетаном ты не спорь! {*}

   {* Перевод Зинаиды Ц.}

  

  

  

  

  

  

   Филерен. Не стыдно ли вам, господа, в вашем возрасте выказывать такое отсутствие благоразумия и ссориться, как какие-нибудь желторотые сорванцы? Разве вы сами не замечаете, как вредят нам в публике подобного рода ссоры? Не довольно разве того, что ученые указывают противоречия и разногласия у наших авторитетов и у старых учителей наших? К чему же нам еще своими спорами и раздорами разоблачать перед толпой всю шаткость и лживость нашего искусства? Я совершенно не понимаю нашего брата, прибегающего к такому зловредному приему. Надо сознаться, что благодаря всем этим пререканиям мы утрачиваем приобретенное нами положение и доверие с изумительной быстротой, и если мы не постараемся быть сдержаннее, то сами себя погубим. Я вам говорю не из личного интереса, так как собственные мои делишки, благодарение Господу, достаточно устроены. Пусть разразится буря, пусть пойдет дождь, пусть будет град, - мертвецы останутся мертвецами, а у меня есть чем просуществовать среди живых, но для медицины я вижу очень мало выгоды во всех этих раздорах. Если, по милости Небес, с незапамятных времен люди пребывают в страхе и почтении к нам, к чему же мы сами своими несогласиями станем раскрывать им глаза, вместо того чтобы тихо и мирно пользоваться их глупостью? Ведь вам известно, что не мы одни в этом мире стараемся обратить в свою пользу слабости наших ближних? Большинство смертных направляет все свои усилия именно в эту сторону, и каждый старается затронуть какие-нибудь слабые струны людей, чтобы извлекать из них свои выгоды. Для многих, например, похвалы составляют лучшую отраду жизни, и этим пользуются льстецы и обильно расточают похвалы, большей частью незаслуженные, но тем более желанные, и мы видим не одно значительное состояние, приобретенное именно таким искусством. Алхимики стараются воспользоваться страстью людей к материальным благам и обещают горы золота тому, кто их слушает; составитель гороскопа при помощи лживых предсказаний извлекает выгоды из суетности людей, из их стремления к почету и власти. Но величайшая слабость из всех слабостей на земле есть привязанность каждого смертного к жизни. Нам дано пользоваться этой слабостью при помощи чепухи высокопарной и бессмысленной, но произносимой с авторитетным и уверенным видом. И мы умели до сих пор строить свое благосостояние на том благоговейном отношении, какое страх смерти внушает людям к нашему ремеслу. Постараемся же и на будущее время сохранить то высокое почтение, которым нас наградила человеческая слабость: будем согласны между собой у постели больного, чтобы иметь возможность приписать себе благоприятный исход болезни и взвалить на природу все собственные промахи и все пробелы нашего искусства. Не станем, говорю я, неразумно разрушать те заблуждения и предрассудки, которые доставляют насущный хлеб стольким из нас.

   Томес. Все, что вы говорите, вполне верно и справедливо, но, право, иной раз так разгорячишься, что самого себя не помнишь...

   Филерен. Так вот и забудьте все свои счеты и тут же немедленно постарайтесь прийти к соглашению.

   Дефонандрес. Хорошо! Пусть он на этот раз согласится на мое рвотное, а я обещаю согласиться на все, что ему угодно будет у следующего больного.

   Фидерен. Лучше выдумать нельзя, - вот что значит взяться за ум.

   Дефонандрес. Значит, решено!

   Филерен. Решено и подписано! До свидания! В следующий раз советую вам быть благоразумнее...

  

  

   Лизетта. Как, господа, вы преспокойно остаетесь здесь и совсем не думаете восстановить честь медицины, так жестоко попранную сию минуту?

   Томес. Как? Что?