Либрович Сигизмунд Феликсович - Корней Чуковский как критик-карикатурист

   Зал петербургского литературного собрания битком набит т.н. интеллигентною публикою. Буквально яблоку негде упасть. Сидят и стоят даже на подоконниках, на ступеньках эстрады, на самой эстраде. Духота неимоверная. Повсюду мелькают лица литераторов, - известных и желающих считаться известными, - дам-писательниц, дам, интересующихся литературою, литературных меценатов и пр., и пр.

  

   Через эту толпу с трудом пробивается высокий, худой, молодой брюнет с небольшими черными усами на ехидно улыбающемся, но старающемся казаться серьезным лице. Прокладывая себе дорогу своими длинными, необычайно длинными, руками, он направляется к кафедре.

   Публика, самая разношерстная интеллигентная публика, моментально стихает. А высокий, худой брюнет звучным, красивым, ясным и громким, приятно вибрирующим голосом начинает читать свой доклад...

   И самый тон речи, и форма изложения - оригинальны, интересны. Публика, несмотря на духоту, не утомляется, не скучает, тем более что докладчик пересыпает свое чтение массою остроумных замечаний и неожиданных заключений, вызывающих то сдержанный смех, то громкий хохот...

  
"Такой-то и такой-то писатель, которого вы считаете беллетристом, просто бухгалтер", - читает докладчик и начинает приводить ряд доказательств, что писатель на самом деле бухгалтер. "А вот такие и такие-то - городские поэты, а такой-то - курортный гений и коммивояжер полуобразованной читательской волны, воспитанной газетными передовицами", а вот этот - "травянистый писатель", а Сологуб - то не кто иной как "поэт сквознячка" и т.д., и т.д.

   Но вот докладчик кончил. Одна часть публики неистово хлопает, другая - свистит, третья - недоумевающе пожимает плечами, четвертая - как-то странно озирается кругом, точно не зная, восторгаться ли ей или бранить...

   А докладчика окружают уже в это время тесным кольцом его ближайшие литературные друзья и литературные враги и завистники и начинают с ним спорить...

   Такова точная картина, снятая во время одного из литературных докладов Корнея Чуковского, - ибо высокий, худой брюнет, звучным голосом только что "отчитывавший" того или другого писателя, - это он, Корней Чуковский, enfant terrible современной русской критики.

   - Как вы находите сегодняшнего докладчика? - спрашивают друг друга слушатели.

   - Возмутительно! Разве это критика, разбор, доклад! - восклицают одни.

   - Превосходно! Остроумно! А главное - ново, живо и интересно! - заявляют другие.
- Во всяком случае, забавно! - добродушно улыбаясь, замечает убеленный сединой известный писатель-ветеран.

   Это слово "забавно" - едва ли не самая верная, самая меткая, самая что ни на есть правдивая оценка и критических приемов, и критического вкуса, и критического ценза Чуковского.

   Возмущаетесь ли вы разборами автора "От Чехова до наших дней", восторгаетесь ли ими, - вы должны признать, что Чуковский безусловно "забавный критик".

   Впрочем, критик ли вообще Корней Чуковский? Ведь он сам неоднократно, в разгаре прений, любит повторять, что он отнюдь не критик, а только фельетонист.

   - Я фельетонист, и горжусь этим! - воскликнул Чуковский после доклада о Гаршине, когда Линев бросил ему упрек, что его доклад не критика, а хлесткий фельетон. - Да, я фельетонист, и все вы, которые пришли меня слушать, знали или должны были знать, что идете слушать фельетониста!

   Заметьте, Чуковский не решился назвать себя даже "фельетонистом-критиком", а признал себя только "фельетонистом".

  
Я думаю, однако, что это и слишком скромно, и неверно. Жанр литературных разборов и оценок, который ввел Чуковский, едва ли можно считать одним только "фельетоном". Наряду с теми поверхностными взглядами и суждениями, которые принято называть "фельетонными", у него, как-никак, проглядывают тонкие, остроумные, настоящие критические замечания. И если бы кто-нибудь задал себе труд процедить все то, что написано Чуковским о русских писателях и русской литературе, процедить сквозь научно-литературное сито, то получил бы изрядную порцию настоящей, серьезной оценки, которая у Чуковского тонет в огромном количестве его "чуковщины" - того специфического жанра, который создан нашим "неистовым Корнеем".

   Как в хорошей, талантливой карикатуре, несмотря на ряд нарочно набросанных уродливых линий, остается, все-таки, основное сходство изображенного лица, так у Чуковского, в его "критиках-карикатурах", всегда набросан верный портрет писателя или литературного произведения. Нужно только уметь смотреть, уметь читать (или слушать) Чуковского.

   К сожалению, сам Чуковский за последнее время как будто начинает тяготиться своею ролью карикатуриста и делает попытки стать серьезным критиком. Я говорю "к сожалению", потому что у Чуковского именно талант карикатуриста, забавного карикатуриста. И он, изменяя этому таланту, может легко превратиться в скучного, заурядного... Кранихфельда. Не мешало бы помнить автору "От Чехова до наших дней", что и в литературе все жанры хороши, кроме... скучного.

   Я люблю, ценю, высоко ставлю Чуковского именно как забавного критика-карикатуриста и желаю, чтобы он таким и остался.

  

   Источник текста: Вестник литературы, No 1, 1910.

   Оригинал здесь: http://www.chukfamily.ru/Kornei/Biblio/biblio.htm