Лесков Николай Семенович - А. Н. Лесков. Жизнь Николая Лескова. Том 1, Страница 2 - Книги

венно актуальных сюжетах неукротимого "ересиарха" - в исторической прозе, "Чертовых куклах", "Зимнем дне". Ему принадлежит возрождение внимания к несправедливо забытым либо неизвестным первоклассным произведениям писателя - "Железная воля", "Обнищеванцы", "Лорд Уоронцов". Андрей Лесков - последовательный и страстный защитник социально-критической линии лесковского реализма. Он вновь и вновь (и справедливо) настаивает на общей содержательности неоднородной лесковской публицистики... Неоценим вклад А. Н. Лескова в эвристику - датировку лесковских писем, заметок, атрибутирование анонимных статей, переводов, художественных произведений, корреспонденций, выявление целого списка псевдонимов, прототипов.

Сумма сведений, извлекаемых читателем книги "Жизнь Николая Лескова", огромна: писатель предстает в бесчисленных общественных, личных встречах и за рабочим столом; в поисках хлеба насущного и литературно-дипломатических состязаниях с редакциями, в странствиях но России, в единстве бытовой и творческой ипостасей личности.

Под пером сына-биографа писатель велик, но не идеален. Его мысль то мирообъемлюща, разяща, то не может выбиться из колеи очевидных самому художнику заблуждений, слабостей. Лесков героически стоек в защите гражданственных принципов служения обществу, но подчас неожиданно уступчив в отношениях с явно временными попутчиками. Его натура тяжела, но тот же Лесков отмечен даром видеть в человеке лучшее, ценить мгновения духовного роста...

Откровенный в своем рассказе, Лесков-младший ищет в мемуарном и документальном материале единую жизненную основу.

Иногда противоречия чересчур резки, и автор вынужден сознаваться в непостижности поступков отца. Однако его объяснения нигде не подменяются беллетризованными гаданиями.

Сын-биограф достигает при воспроизведении лесковской жизни и мысли поразительного эффекта присутствия, ибо собственное его мышление находится внутри того же самого, что был у отца, - только исторически продвинувшегося - речевого строя. Творчество сына опирается на фамильную общность словесной культуры. Подобно отцу, Андрей Лесков любит украшенность и игровое начало речи, любит патинировать современный слог путем воссоединения живых элементов языка с контрастной им архаикой, ценит непринужденность сказово-разговорных интонаций. И через стихию авторской речи становится осязаемой выразительнейшая черта лесковского духовного мира - его сопритяженность с завораживавшей писателя культурой Древней Руси и XVIII столетия, - сопритяженность, в полной мере унаследованная биографом-мемуаристом. Перед нами оригинальный писатель лесковской литературной школы.

* * *

Судьба летописца рода Лесковых складывалась, по его признанию, отнюдь не литераторски: "Полжизни - на лошади, пол - за письмом, штабным столом, всегда на трудных и сложных должностях...".

Родился Андрей Николаевич Лесков в Петербурге 12 июля 1866 года. Его матерью была киевлянка Екатерина Степановна Бубнова (урожденная Савицкая), разорвавшая отношения с первым супругом, когда она уже была матерью четверых детей. В 1865 году Бубнова вступила в гражданский союз с гостившим в Киеве у брата петербургским литератором Николаем Семеновичем Лесковым, и новая семья переехала в столицу.

Родившийся от второго брака сын был назван в честь легендарного апостола Андрея Первозванного: этим именем освящен растреллиевский собор в Киеве, особенно любимый Лесковым-отцом. Первые годы Дронушки Лескова прошли на Фурштатской улице вблизи запустелого тогда Таврического дворца в тихой части города ("Форштадт" буквально и означает "предместье"). Прогулки в сопровождении бонны-француженки вблизи исторических памятников Петрополя, игры со старшими детьми в огромном, запущенном парке "полудержавного властелина" екатерининского века были идиллической порой раннего детства.

Но мальчик подрастает, и вот крутой отец, более чем непоследовательный в воспитательных приемах, не уравновешенный в гневе и ласке, самолично принимается учить ребенка начальной грамоте. Часы над страницами первых книг обращаются в муку. Лишь с возрастом приходит отчетливое понимание того, что писатель склонен был привносить в семейный быт эмоции, порожденные далекими от обитателей Фурштатской общественными и литературными терзательствами.

Родительский союз разладился. Семья распалась. Одиннадцатилетним подростком Андрей остался наедине с отцом. Сохранившиеся письма Е. С. Бубновой доносят пронзительную боль матери от разлуки с сыном ¹.

Близкие Лесковых видели семейную драму, и младший брат писателя Алексей Семенович скажет племяннику: "Особенно мне тяжело вспоминать твое исковерканное детство, издерганную юность с фальшивым отношением к родителям, с полным незнанием, как себя держать относительно одного, чтобы не понравилось это другому" ².

Нет, в биографии отца Андрей Лесков не сводит запоздалые счеты: он повествует о жизни родного по крови и во многом ближайшего по духу человека, о жизни одного из крупнейших русских писателей с объективностью и достоинством академического ученого, вместе с тем сострадая мятущейся натуре художника, жившего поистине в свете молний, в непрестанной борьбе за признание истинности своих мысли и слова, и притом постоянно мучимого собственной мнительностью, взрывчатостью импульсивного характера, настроениями минуты. К прямоте и правдивости Андрея Лескова обязывало и понимание того, что перо биографа - перо историка.

Но в процессе труда Андрей Николаевич Лесков, хорошо помнивший не только доброе, подчас испытывал настоящие муки: "Книга моя меня изнуряет и угнетает: местами веет чем-то близким к карамазовщине. Я этого всегда страшился и не сумел этого обойти или припудрить". Работа "у меня вышла очень неакафистная..." ³.

¹ Письма Е. С. Бубновой к А. Н. Лескову от 8 октября 1880 г. и 14 августа 1882 г. (ИРЛИ, ф. 612, N 4).

²Письмо А. С. Лескова А. Н. Лескову от 12 мая 1903 г. (ИРЛИ, ф. 612, N 5).

³Письмо А. Н. Лескова В. Д. Бонч-Бруевичу 7 декабря 1933 г. (цит. по ст. Громова В. А. "О книге А. Н. Лескова" в изд.: Лесков А. Н. Жизнь Николая Лескова. Тула, 1981, с. 640); Письмо А. Н. Лескова Б. В. Варнеке от 19 июля 1934 г. (ОГМТ, ф. N 6494).

Из частной школы подросток поступил в третью военную гимназию. По ее окончании - Николаевский кадетский корпус, далее - Киевское пехотное училище, второе военное Константиновское училище... Он стал профессионалом-"воителем". Выйдя впервые в отставку накануне империалистической войны полковником, служил затем защите отечества в корпусе пограничной стражи и командовал бригадой однополченцев.

После Октябрьской революции Андрей Николаевич в канун 1918 года вернулся из провинции в Петроград, а с июля 1919 по конец 1931 года находился на штабной работе в советских вооруженных силах, составил "Инструкцию по охране северо-западных границ" (1923). С момента введения в Советской армии новых званий - в период Великой Отечественной войны - числился генерал-лейтенантом в отставке.

Годы службы заставили Андрея Лескова немало "действовать пером" ¹. Исподволь у него выработался тождественный научному навык работы с документами.

Андрей Лесков был замечен в своей незаурядности не только отцом, но и зоркими сторонними наблюдателями. Чехов, например, уловил в нем артистические способности. У сына явно были возможности для иного профессионального самопроявления. Недаром же в "Жизни Николая Лескова" нам открывается писатель природный - с богатейшим ощущением родного слова и острым аналитическим умом, даром психолога, с несомненным талантом сюжетного повествования.

* * *

Чувство ответственности за сохранение рукописей Лескова, в котором Андрей Николаевич видел не только отца, но русского художника в ранге классика, пришло к нему тотчас после смерти писателя. Все более рачительно относясь к собиранию лесковских биографических материалов и реликвий ², к концу

¹ Одно из сравнительно ранних печатных свидетельств тому - составленная в соавторстве, ныне редчайшая книга: Лесков А., Николич Е. На границе и дома. Справочный календарь для низших чинов пограничной стражи на 1911 год. СПб., 1910.

² Крупной ошибкой была первоначальная продажа библиотеки Н. С. Лескова, с последующим неполным выкупом разошедшихся книг. Некоторые из них, в том числе древнерусские рукописи, и сейчас находятся у библиофилов.

20-х годов он имел право написать одному из исследователей, что "чтит память" Лескова-писателя "и серьезно работает над сбережением каждой его строки". Тем не менее на настойчивые побуждения написать воспоминания Андрей Николаевич не единожды отвечал: "Я всю жизнь прошел в тени, ревниво стараясь не пристегиваться к ни в чем лично не разделенным заслугам носимого имени. Не желаю выходить из нее и до конца дней". Поневоле, правда, Лесков-младший вынужден был реагировать на появление "воспоминательной дребедени г.г. Ясинских, Сувориных, Оболенских, Налимовых" и иных, чьи "имена ты, Господи, веси" ¹. По-видимому, этим объясняется сугубый лаконизм его первых мемуарных набросков ². И все же он исподволь стал готовиться к созданию обширной достоверно-документальной работы, представляя ее сначала свободной от личных мемуарных дополнений.

В двадцатые годы к Андрею Лескову обращаются за консультациями по биографии и творчеству отца маститые литературоведы А. И. Белецкий, Б. В. Варнеке, Л. П. Гроссман, П. П. Кудрявцев. Он снабжает их развернутыми библиографическими справками, комментарием к неопубликованным сочинениям, письмам Н. С. Лескова и его современников, бескорыстно делится находками. Взнос А. Лескова в хронику талантливого библиографа С. П. Шестерикова "Труды и дни Н. С. Лескова" составитель именовал "великокняжеским даром", благодаря за "каторжный труд" разыскания материалов "в газетном море" ³ Б. М. Эйхенбаум выражал признательность А. Н. Лескову за открытие бесподписного отклика отца на "Войну и мир" после шестидесятилетий забвения ⁴. Б. В. Варнеке напишет: "Ваше внимание и щедрость подавляют меня ⁵. Обмен найденными материалами и идеями будет интенсивно продолжен в 30-е годы ⁶. 24 февраля 1931 года письмом В. Д. Бонч-Бруевичу Андрей Лесков констатировал: библиографы не объемлют "гл<авным> образом газетного

¹ ОГМТ, ф. 8385.

²Н. С. Лесков по воспоминаниям сына. - "Вестник литературы", 1920, N 4-5, 7.

³ОГМТ, ф. 8385.

⁴Эйхенбаум Б. М. Лев Толстой. Кн. 2. 60-е годы. Л., 1931. с. 415, 257, 258.

⁵ ОГМТ, ф. 6528.

⁶ Примечательно признание Лескова-младшего в его письме Б. М. Другову от 15 декабря 1940 г. о том, что он "с удовольствием пошел бы на составление... новой полной библиографии по Лескову с С. П. Шестериковым: "...он не сделал бы со мной, а я с ним многих ошибок, возможных в каждой единоличной работе" (ОГМТ, ф. 8251).

Лескова, представляющего из себя нечто сов<ершенно> неведомое, но чрезв<ычайно> интересное". И далее мечтательно говорил о выпуске когда-либо в будущем Полного академического собрания сочинений отца: "А в общем Л<есков> оставил не 36 "нивских" книжек, а добрых 70, а то и больше. А ведь неминуемо придется же идти к "академическому" его изданию во всей полноте его творчества!" ¹ В. Д. Бонч-Бруевич ответил: "Я не сомневаюсь, что придет время, когда сочинения Лескова будут изданы совершенно академически" ².

Из "Автобиографии" Андрея Лескова мы узнаем, что по окончательной отставке, вызванной "напряженной работой предыдущих лет", он 1 сентября 1932 года, когда ему "шел 67-й год <...>, сел за монографию" об отце, "располагая шестнадцатью тысячами записей в своих картотеках по Лескову". Письмо А. Н. Лескова профессору Б. В. Варнеке поясняет, до чего "копотко, и минутами мучительно скучно", заполнялись они "по возвращении поздними вечерами из библиотеки по сделанным выборкам или по домашним раскопкам", когда автор "и не мнил... еще садиться за повесть о днях и трудах "тайнодума" и "маловера". <...> Да, я, - заключал он, - без такой подготовки материала и не сел бы никогда за связную повесть о нем ³.

"Необозримая начитанность" отца побуждала Андрея Лескова всю жизнь к заочному соревнованию с ним, в результате чего сын становился подлинным книжным эрудитом. Например, его углубление в далекую от Лесковианы "отреченную", притом не только русскую, литературу, позволяло ему подчас с налету разрешать загадки, ставившие в тупик осведомленнейших библиофилов Б. М. Эйхенбаума и Ю. Н. Тынянова ⁴.

Глубина и разнообразие подготовительной работы для будущей книги вводит Андрея Лескова на переломе от 20-х к 30-м годам в полосу подведения итогов предварительного труда, что засвидетельствовано его письмами к М. Горькому.

Поистине младший Лесков готовился к делу с тщательностью умудренного генштабиста, обеспечивающего проведение решающей операции. Находящиеся ныне в Пушкинском Доме Академии Наук универсально-энциклопедические - в масштабах решающейся задачи - картотеки А. Н. Лескова, что создавались при ост-

¹ОГМТ, ф. 34, оф. 8220/1.

²PO ГБЛ, ф. 369, к. 169, ед. хр. 20.

³ОГМТ, ф. 6529.

⁴ОГМТ, ф. 6534.

рой нехватке бумаги в стране (когда приходилось использовать для карточек в пол-осьмушку листа конторские книги, обложки тетрадей, фирменные бланки канувших в Лету учреждений типа Русско-азиатского банка), остаются и по сей день важнейшим научно-справочным пособием по Лескову-писателю. Они содержат сотни имен лиц, когда-либо упомянутых в сочинениях и статьях писателя или причастных к нему, включают сотни произведений, не отраженных дореволюционной библиографией, топографические реалии городов и местечек, где доводилось бывать Лескову, фиксируют своеобразные обороты речи - "лесковизмы", - и все с опорой на критически проверенные и перепроверенные перекрестные свидетельства архивов, журналистики, устные показания современников. На создание одной из капитальнейших в отечественном литературоведении мемуарно-синтетической монографии о русском классике XIX века (40 печатных листов - в первом отделанном варианте) Лесков-сын затратил три года.

"К осени 1935 года" книга "была почти написана, но, конечно, только "вдоль". Предстояло еще пройти ее "впоперек"... ("Автобиография"). Однако уже письмо Горькому от 27 июля 1934 года содержало слова: "Мною закончена (кроме примечаний) большая монографическая работа о Лескове, оглав и вступление к которой, "оправдание" которой прилагаю" ¹. А это позволяет думать, что, помимо архива, картотеки, А. Н. Лесков располагал к 1932 году значительными сюжетными фрагментами-набросками.

В 1930 и 1933 годах Андрей Лесков - в связи с заботами о переводе накопленных им материалов лесковского архива на государственное хранение - не раз пишет Максиму Горькому, делится впечатлениями от новых изданий произведений отца, протестует против псевдонаучного уравнения Лескова-писателя "в литературном значений и политической идеологии с Крестовским" (это случилось на одной выставке Пушкинского Дома). Вскоре в альманахе "Год XVII" (1934), издававшемся под редакцией Горького, публикуется откомментированный А. Н. Лесковым рассказ отца "Административная грация", направленный против провокаций охранки. Публикация сильно бьет по однобокому представлению тех лет о Лескове-"реакционере".

Шестнадцатого сентября к М. Горькому в Тессели уходит пакет с отработанными главами монографии и общим планом ее со-

¹ Письма А. П. Лескова М. Горькому цитируются по авторизованным копиям А. Н. Лескова (ОГМТ).

держания. Из описи вложения известно, что посылались: "Оглавление и вступление", глава 15-я части 1-й - "Нянька Степанна", глава 3-я части 2-й - "Предел учености", глава 3-я части 3-й - "Несколько слов о личном характере", глава 8-я части 6-й - "Царство мысли", "Послесловие".

Прочитав фрагменты труда, М. Горький охарактеризовал их как "замечательно своеобразную работу <...> талантливейшего человека" и просил своего помощника по руководству Пушкинским Домом Академии Наук профессора В. А. Десницкого помочь скорейшему изданию монографии. Он выражал уверенность, что "мощи" Николая Лескова, "будучи вскрыты, окажут чудодейственное влияние на оздоровление русского языка, на ознакомление с его красотой и остротой, гибкостью и хитростью" ¹.

В 1937 году читатели получили пять глав книги Андрея Лескова в журнале "Наш современник" (N 3). Но после смерти Горького биографу пришлось столкнуться с препятствиями в издании труда: вступила в действие сила инерции, о коей некогда Андрей Лесков писал именно Горькому: старые оценки "Некуда", "На ножах" "не дают критикам 1930-х годов видеть Лескова последних двадцати лет его работы!"

Авторское кредо Андрея Лескова было гармонизовано по авторитетнейшим горьковским суждениям. В полную силу звучало в книге мнение Горького о том, что, собственно, вся писательская жизнь была потрачена Лесковым на создание "положительного типа русского человека", на показ "огромных людей, ищущих упрямо некоей всесветной правды". Труд Андрея Николаевича Лескова изначально опирался на "самозиждущую" концепционную основу, которой в череде лет предстояло все более внушительно упрочиваться в литературоведческой Лесковиане: это была концепция восприятия лесковского творчества в его главном содержании - то есть как выражения необратимых освободительно-демократических тенденций в русском литературном сознании второй половины XIX века.

Но на исходе 1930-х годов взгляд этот не всем представлялся понятным и убедительным. Лишь осенью 1940 года, через пять лет после прочтения глав книги М. Горьким, издательством "Советский писатель" было предпринято редактирование работы для выпуска ее в двух томах.

¹ Горький М. Собр. соч. в 30-ти томах, т. 30. М., 1956, с. 582.

* * *

Четвертого июня 1941 года А. Н. Лесков сообщил Б. В. Варнеке, что 1-й том книги подписан к печати: "Обещают, если не произойдет ничего "привходящего", - выпустить в октябре - ноябре" ¹.

Непредвиденным "привходящим", отменившим все дискуссии по поводу издания книги, а вместе с тем похоронившим и ее самое, явилось грозное 22 июня 1941 года. Ровно через три месяца после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз фашистская бомба, попавшая в издательство, уничтожает экземпляр рукописи, подготовленной к печати. Полный авторский экземпляр погибает в блокадные мартовские дни 1942 года.

Сохранился лишь авторский архив с подготовительными материалами и вариантами глав книги. И когда Андрея Лескова летом 1942 г. принудительно - в связи с преклонным возрастом - эвакуируют из осажденного Ленинграда, ему удается вывезти с собой драгоценные машинописи.

Должно быть, недаром этот старый седой человек прошел жизнь солдата. Горчайшая личная утрата - одна из многих миллионов утрат военной поры - не сломила его. Рушились города, но духовная культура - эта внутренняя опора человечества - должна была жить и одерживать победы над смертью и вандализмом. Не смирившись с жестокостью судьбы, восьмидесятилетний старец замышляет возродить свою погибшую работу.

В мае 1946 года собранную из вывезенных материалов и частью возобновленную рукопись читает С. Н. Дурылин. Высокообразованный исследователь и литератор, пытливо вникавший в сложности духовного мира Лескова еще в начале XX века, так оценивает труд: "превосходный реалистический многокрасочный портрет, а не черный силуэт или иконописный лик"; "уникальное знание семейной хроники Лесковых, превосходное знакомство с "трудами и днями" самого писателя, необыкновенно богатый запас личных сведений о людях, в разное время окружавших Лескова"; "как писатель сын Н. С. Лескова - достойный ученик своего отца" ².

Вскоре Андрей Лесков снова в Ленинграде, и из его квар-

¹ ОГМТ, оф. 6549.

²Дурылин С. Н. Отзыв о сочинении А. Н. Лескова "Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемейным записям и памятям". 20 мая 1946 г. (копия) - ОГМТ.

тиры ¹ по-прежнему видна Нева, Петропавловский - еще не освобожденный от маскировки и потому тусклый - шпиль, плавная дуга Троицкого моста. Пробираясь по знакомым улицам, где рос сам, где дышал и творил его отец, всматриваясь в руины зданий, он слышит отовсюду постукивание штукатурных мастерков и крики каменщиков. Непобежденный город начинал залечивать страшные раны.

И старый человек "поостряет свое сердце мужеством"; недужно-усталый, он приводит мало-помалу "в рабочее состояние архив и библиотеку" ², а там собирается с силами и для довершения заветного труда.

Чудо, в которое нелегко поверить, происходит. 23 февраля 1948 года Андрей Лесков передает издательству "Художественная литература" рукопись 1 тома монографии "Жизнь Николая Лескова". 2 том закончен в июне 1949 года. Новая редакция работы значительно превосходит в объеме первую: 54 авторских листа.

А 5 ноября 1953 года автора не стало.

Книга вышла посмертно.

Начиная свой синтетический труд, Андрей Николаевич Лесков задавался целью "дать достоверную повесть дней и трудов" "тайнодума", вручить читателю книгу как "ключ к разумению истины" о судьбе отца.

Автор не исчерпал материала, которым сполна владел: об этом говорит емкость его картотеки, включающей различные факты, не уместившиеся и в обширной монографии (впрочем, для освещения ряда наиболее сложных проблем время было еще впереди). Но он достиг главной цели, потому что имел "охранную грамоту" от соблазнов непрямоты и "обобщающей" невразумительности, кои типичны для "жуирующих и благоуспевающих" "скорохватов", умельцев складывать небылицы о чужой жизни. Этой "охранной грамотой" Лескову-сыну служил на всей длинной дороге повествования отцовский наказ писать "живую правду".

К тем, кто стремится быть верным этому наказу, - несмотря на неизбежные субъективные оценки и невольные промахи - победа - рано или поздно, но непременно - приходит.

Пришла она и к Андрею Лескову, и он, - пусть не дождавшись выхода книги, - все-таки остался победителем.

Поистине облегчением изнесся в финале труда вздох 84-летнего мемуариста: "Тяготевший на мне долг - выполнен".

¹ До июня 1939 г. А. Н. Лесков жил в Ленинграде на Кирочной ул., дом 5, кв. 6, а затем на Петровской набережной, д. 1/2, кв. 46.

² ОГМТ, оф. 8251.

...После прихода монографии к читателю об авторе стали писать. Журналисты, начинающие лесковеды пытливо расспрашивали о нем Анну Ивановну Лескову - жену, верную спутницу Лескова-младшего, свидетельницу и участницу трудов недюжинного человека: это она по несколько раз отпечатывала на старинном "ундервуде" его статьи, страницы огромной рукописи и копии неопубликованных произведений писателя с комментариями сына.

Расспросить об Андрее Николаевиче можно и сегодня литературоведов и библиотекарей старшего поколения. Они нарисуют портрет беспокойно-скорого в движениях статного пожилого интеллигента, со строгостью одежды и выправкой истинного генерала, с язвительной и породистой русской речью.

А на фотографии 1950-х годов седой человек, одетый в черную академическую шапочку, стоит возле полки с книгами.

Ал. Горелов

ЖИЗНЬ НИКОЛАЯ ЛЕСКОВА ПО ЕГО ЛИЧНЫМ, СЕМЕЙНЫМ И НЕСЕМЕЙНЫМ ЗАПИСЯМ И ПАМЯТЯМ

ЧАСТИ ПЕРВАЯ - ЧЕТВЕРТАЯ

ВСТУПЛЕНИЕ

Мертвому тимпан - не погудка.

Пословица

On ne doit que la verite aux morts.

Voltaire *¹

Можно сделать правду столь же, даже более занимательной, чем вымысел.

Л. Толстой

(Письмо к Лескову

10 декабря 1893 г.) ²

"На похоронах моих прошу никаких речей обо мне не говорить. Я знаю, что во мне было очень много дурного и что я никаких похвал и сожалений не заслуживаю. Кто захочет порицать меня, тот должен знать, что я и сам себя порицал" ³.

Вволю натерпевшийся от критики, Лесков, за два года до своей смерти, такими словами своей "посмертной просьбы" положил запрет на какие-либо о себе суждения над открытой его могилой.

23 февраля (7 марта) 1895 года, в ранние сумерки мягкого, полувесенного петербургского дня, погребе-

* Ничего, кроме правды, о мертвых. Вольтер (фр.).

ние совершилось в заповеданной покойным немоте и ничем, благодаря ей, не нарушенной сосредоточенности.

Дальше все потекло чредою общей: по мере того как оседала могила писателя, росли разноречивые, нередко злоречивые, критические о нем отзывы и умозаключения, а попутно множились и во многом недостоверные "воспоминания".

Помимо вольных или невольных импровизаций в области якобы непосредственно личных воспоминаний или существенных биографических неверностей в них допускалось неряшливое цитирование его статей и, порою даже преднамеренное, искажение и перекраивание текста его писем *⁴.

Эти легковесные изделия всегда заставляли с горечью вспоминать нарочито злую на сей предмет сентенцию, приписываемую остромысленному Риваролю: ⁵

"Самая ужасная вещь для умерших писателей - воспоминания о них так называемых друзей и поклонников".

Само становится рядом, столетием позднейшее, речение и нашего отечественного острослова - А. Ф. Писемского:

"Умереть я не боюсь: боюсь того, что какой-нибудь щелкопер немедленно напишет обо мне в газетах биографическую статейку, наврет в ней с три короба, да еще деньги за нее получит".

Из многого, писанного о Лескове в послереволюционное время, самой яркой и проникновенной является вводная статья к изданию его произведений (1923 г.), в которой Горький называет его "волшебником слова", "достойным встать рядом с такими творцами литературы русской, каковы Л. Толстой, Гоголь, Тургенев, Гончаров", немногим уступающим "таланту любого из названных творцов священного писания о русской земле"; "а широтою охвата явлений жизни, глубиною понимания бытовых загадок ее, тонким знанием великорусского языка,

* Этим особенно грешат публикации А. И. Фаресова, а отчасти и Л. И. Веселитской (В. Микулич).

он, нередко, превышает названных предшественников и соратников своих" *⁶.

В области "воспоминаний", как водится, со дня смерти писателя нагромождено (и до недавних лет продолжало нагромождаться) немало, мягко сказать, бессодержательного, сомнительного и даже заведомо ложного (А. Алтаев, В. Русаков, Н. Козьмин; неопубликованные - Е. И. Борхсениус и многие другие) ⁷.

Этим повелительно ставится задача: дать достоверное для тщетно пока ожидаемого полноценного критико-исследовательского труда о Лескове.

Я знаю, что в некоторых отраслях полнее меня этого дать уже некому. Но я знаю и всегда знал также и то, как трудна и тяжела такая задача для близких большинства крупных, а с тем и сложных, людей.

"Сладок будешь - расклюют, горек будешь - расплюют", - говорила бабушка Лескова, Акилина Васильевна Алферьева.

Умильная иконопись не даст "ключа к разумению истины", по самой природе своей - жестокой и суровой.

Как же быть? А сделать что-то надо, давно пора. И времени впереди уже не избыточно: надо спешить, а то и не успеешь...

Кто же тогда, кто другой даст то, что, при большом насилии над собой, идя против многих канонов и держась только правды, какова бы она ни была, могу дать я - проживший с Лесковым двадцать лет нераздельно и еще восемь в постоянной близости к нему? И разве крупные люди в долготу дней принадлежат семье?

Итак, покорствую и иду на трудный искус: вместо бездоказательной "воспоминательной" трухи - дать достоверную повесть дней и трудов "тайнодума", "рассказ которого одухотворенная песнь" ⁸.

Начатые в июльской книжке "Вестника Европы" 1893 года воспоминания А. И. Фаресова об А. Н. Энгельгардте вызвали гневные указания Лескова их автору:

* См. также: Горький М. Несобранные литературно-критические статьи. М., 1941, с. 91.

"Статья напоминает блюдо, которое, как говорят, невкусно подано" (2 июля) ⁹.

"Повторяю вам: написать очерк характерного лица - дело очень трудное и мастеровитое" (7 июля) ¹⁰.

"Мастеровитые" очерки - дело писательское. Мое - дать то, что, "тлена убежав", может облегчить познание Лескова.

В своей биографической мозаике я буду, помимо своей памяти, широко пользоваться хранимыми мною семейными документами, письмами, заметками и даже некоторыми нескупо рассыпанными в произведениях Лескова данными, но исключительно только такими из них, в которых автобиографическая суть ни в чем и ни в какой мере не подчинена беллетристическим целям.

7 декабря 1890 года Лесков прочел в N 5308 "Нового времени" сравнительно умеренно хвалебный некролог скончавшемуся накануне Г. П. Данилевскому.

Не помню - в тот же или в другой ближайший день автор этого некролога, "милейший" и "обязательнейший" П. В. Быков, появился, при мне и других, в кабинете Лескова.

Дружески приветствовав гостя, хозяин исподволь перешел к суровым ему укорам за приукрашение в газетной поминке литературных заслуг и общечеловеческих достоинств умершего.

- Да ведь это же в некрологе, Николай Семенович!

- А в некрологах надо непременно говорить неправду?

- "Aut bene, aut nihil!" *

- В обоих случаях, следовательно, - лгать?

- Но другого же правила нет, Николай Семенович...

- Как нет? - мягко вмешался в угрожавший обостриться диалог "нарочито-искательный мелодик" В. Л. Величко. - Есть, и очень красивое и звучное, но почему-то никогда не вспоминаемое: "De mortuis - veritas!" **

* Или хорошо, или ничего (лат.).

** О мертвых - правду (лат.).

- Прекрасное правило! - воскликнул Лесков. - Вместо пошлой, приевшейся лжи - живая правда! Ведь только она, может быть, могла бы на что-нибудь пригодиться... Только страх перед нею мог бы поостеречь и поудержать ото многого кое-кого из жуирующих и благоуспевающих!

Беру этот горячий восклик себе в наказ и постараюсь его не нарушить.

Ленинград, сентябрь, 1932 г.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ИЗ СЕМЕЙНОЙ СТАРИНЫ

Но смерть не все взяла.

Средь этих урн и плит

Неизгладимый след

Минувшего таится.

Апухтин ¹

ГЛАВА 1

АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ НАБРОСКИ

"Говорить о себе - тонкое искусство, я не обладаю им" ², - сказал Горький *.

На самом деле он в совершенстве обладал этим искусством, при завидной к тому же решимости быть искренним.

При таком счастливом сочетании таланта и мужества становятся возможными достоверные дневники, автобиографии, записи - словом, все виды личных показаний.

По натуре "тайнодум", Лесков не вел дневников, не делал келейных записей. Это ему было не по духу...

Десятки лет он не останавливался на мысли о необходимости дать личное жизнеописание, разбрасывая в своих произведениях много автобиографичного, но почти всегда с творческой вольностью.

Беллетрист до мозга костей, он предпочитал художественность летописной точности.

С годами, в заботе о предотвращении слишком грубых погрешностей в будущих своих биографиях, он стал давать скупые и малоговорящие схемки своей жизни, проходившие в печать или остававшиеся у кого-нибудь на руках. Дальше дело не шло.

Но вот, в конце 1885 года, он решает набросать "автобиографическую заметку", которой, хотя бегло, очеркнуть свою жизнь.

Увы, писание ее неизбежно заслоняется задачами текущих дней.

* "Заметки из дневника". Собр. соч., т. X, 1947, с. 203.

После смерти Лескова, через его душеприказчика, она среди прочего поступает в издательство А. Ф. Маркса ³. Судьба автографа не ясна. По-видимому, он утрачен.

К счастью, около тридцати лет назад покойный А. А. Измайлов, имевший доступ к архиву этого издательства, хотя и вразнобивку и вперемежку с другими данными, не всегда четко, вводит ее в писавшуюся им работу - "Лесков и его время" ⁴.

Этим спасается драгоценнейший литературный документ, хотя, видимо, далеко не полностью.

Всем однородным, хотя бы и самым кратким, показаниям писателя о самом себе безраздельно предоставляется первая глава настоящего, первого, опыта возможно более полного и шире подтверждаемого описания "дней и трудов" Лескова.

Здесь говорит о Лескове только он сам.

"АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ ЗАМЕТКА"

Под давлением неодолимой скуки, которую ощущаю и с которой бесплодно борюся с осени 1881 г., хочу набросать кое-что на память о моей личности, если она может кого-нибудь занимать. Заметки эти могут быть интересны в том отношении, что покажут в моем лице, какие не приготовленные к литературе люди ⁵ могли в мое время получать хотя скромное, но все-таки не самое ничтожное место среди литературных деятелей моей поры. А это, мне кажется, стоит внимания.

По происхождению я принадлежу к потомственному дворянству Орловской губернии, но дворянство наше, молодое и незначительное, приобретено моим отцом по чину коллежского асессора. Род наш собственно происходит из духовенства, и тут за ним есть своего рода почетная линия. Мой дед, священник Димитрий Лесков, и его отец, дед и прадед, все были священниками в селе Лесках, которое находится в Карачевском или Трубчевском уезде Орловской губернии. От этого села "Лески" * и вышла наша родовая фамилия - Лесковы.

* По "Историческому описанию церквей, приходов и монастырей Орловской епархии", изд. Орловского церковно-исторического общества, 1905 г., колыбель лесковского рода село Лески стоит на речке Колохве, впадающей в реку Навлю. Оно терялось в дремучих лесах Карачевского уезда, в 80 верстах от Орла и в 35 от Карачева. Ныне в 30 километрах от станции Брасово Московско-Киевской ж.д. - А. Л.

Я никогда не бывал в этом селе и затрудняюсь с точностью определить его положение, но знаю, что оно в лесной полосе Орловской губернии, именно в Трубчевском или Карачевском уезде, где-то неподалеку от большого села Брасова, о котором я в детстве слыхал рассказы тетки моей, вдовой попадьи Пелагеи Дмитриевны.

Полагаю, что Лески было село бедное ⁶, потому что во всех воспоминаниях тетки об ее детстве и детстве моего отца главным образом всегда упоминалось о бедности и честности деда моего, священника Дмитрия Лескова.

Отец мой, Семен Дмитриевич Лесков, "не пошел в попы", а пресек свою духовную карьеру тотчас же по окончании курса наук в Севской семинарии. Это, говорили, будто очень огорчило деда и едва ли не свело его в могилу. Огорчение имело тем большее место, что места сдать было некому, потому что другой брат моего отца, а мой дядя, был убит в каком-то семинарском побоище и из-за какого-то ничтожного повода. Но отец мой был непреклонен в своих намерениях и ни за что не хотел надеть рясы, к которой всегда чувствовал неодолимое отвращение, хотя был человек очень хорошо богословски образованный и истинно религиозный. Место было передано "зятю", то есть мужу матушки Пелагеи Дмитриевны, который вскоре умер, и левитский ⁷ род Лесковых в селе Лесках пресекся, но зато появился Лесков в орловском приказничестве.

Выгнанный дедом из дома за отказ идти в духовное звание, отец мой бежал в Орел с сорока копейками меди, которые подала ему его покойная мать "через задние ворота".

Гнев деда был так велик, что он выгнал отца буквально безо всего, даже без куска хлеба за пазухой халата.

С сорока копейками отец пришел в Орел и "из-за хлеба" был взят в дом местного помещика Хлопова, у которого учил детей, и, должно быть, успешно, потому что от Хлопова его "переманул" к себе помещик Михаил Андреевич Страхов, служивший тогда орловским уездным предводителем дворянства. Тут отец опять учил детей в семье бежавших из Москвы от французов Алферьевых и получал уже какую-то плату - вероятно, очень ничтожную. Но замечательно, что в числе его

маленьких учениц была одна, которая потом стала его женою, а моею матерью.

На месте учителя в доме Страховых отец обратил на себя внимание своим прекрасным умом и честностью, которая составляла отменную черту всей его многострадальной жизни. Из учителей его упросили поступить на службу делопроизводителем дворянской опеки, - чем он и был, - не могу сказать, долго или коротко. Честность и ум отца обратили на него внимание кого-то из образованных орловских дворян, если не ошибаюсь, Сомова или Болотова, которые уговорили его ехать на службу в Петербург и дали ему для этого средства.

Здесь он служил недолго, где-то по министерству финансов, и был отправлен на Кавказ для ведения каких-то "винных операций". По собственным его рассказам, это было место такое "доходное", что на нем можно было "нажить сколько хочешь". Это же самое подтверждали его орловские приятели Тимонов и Богословский и другие, часто говорившие о "глупом бессребреничестве" моего отца. О том же свидетельствовали многие письма, оставшиеся после его смерти, последовавшей в 1848 году. Но отец мой при кавказских "винных операциях" не нажил ничего, кроме пяти тысяч ассигнациями, которые получил в награду при оставлении им этого места в 1830 году.

В 1830 году с этими маленькими деньгами он приехал в Орел, встретил мою мать шестнадцатилетней девушкой, влюбился в нее