Лажечников Иван Иванович - Горбун, Страница 2 - Книги

был хитрый, рассудительный, видел насквозь человека... нажил копейку, да и оставил своему сынку (наклонясь к Аполлону Павловичу, дружески мигает ему), только не в помощь богатство... хе, хе, хе! Дед ваш любил меня, часто беседу вел со мною, и зная, что я умею держать язык за зубами, сказывал мне про такие вещи, что ужас иного возьмет... Верьте, государь мой, или не верьте, а он умел делать золото.

Кремонов. Почему ж не передал сыну этого искусства?

Мошнин. Прошу не прогневаться, он знал, что промотаешь дельное золото, как промотал ты денежки, которые он тебе оставил. Где вам, батенька! На такие дела нужно фортель в голове, да бесстрашие, да труд. А вам бы манну с неба кушать... Знаем вас!.. И я то денежки свои не тебе верил, а на слово батюшке твоему во гробу... (Слышен стук в стене от мороза.) О, го, го! дает, видно, ответ: "заплачу". Вот кто мне порукой по вас!

Кремонов (встает и, озираясь со страхом, ходит по комнате).

Мошнин (тихо Аполлону Павловичу). Трус! мороза испугался.

Аполлон Павлович (тихо смеясь). Вот этак всего!.. (Вслух.) Прошу вас продолжать рассказ.

Мошнин. Таким-то хоботом понабрался я кое-чего у твоего дедушки, по милости его отпущен на волю, научился самоучкой грамоте; протекло много ли мало ли лет, бросил свое каменное мастерство, потом в приказчики на ситцевую фабрику, вышел в хозяева, начал ездить по ярмаркам, делать дела с немцами, армянами, жидами, и с крещеными и некрещеными... с русскими был русский, с татарином - татарин... где полз вьюном, где на четвереньках... Не взыщи, батенька, как же иначе наживать денежку! Не мне чета тоже делают и выходят в люди!.. И набил было я копейку, да вот почтеннейший нынче разоряет меня вконец... Однако ж прошу не прогневаться, речь-то я к тому вел, что твой дед научил меня по приметам различать сокола от вороны!.. Вот как бы мне пришлось с тобою дело иметь, так не стали бы зевать по батюшкиному.

Кремонов. Вот что должно терпеть несчастие. Ты обижаешь меня, Гаврила Силаич, грешно.

Mошнин. Грех правде поперечить, батенька! Плохонек был - дела говорят, не мы. Вот и теперь кабы ты хотел, мог бы поправиться... фортель есть...

Кремонов. Научи меня, будь моим благодетелем, моим спасителем.

Мошнин. Где!.. Ты слишком совестлив.

Кремонов. Готов хоть к сатане в услужение, лишь бы выпутаться из бед, которые меня со всех сторон осадили.

Мошнин (пришурясъ одним глазом). Право?.. хе, хе, хе! ну вот мне нужен на мою фабрику рисовальщик и гридыровщик... дорого бы дал... понимаешь меня?..

Кремонов. Это одне шутки... можно ли дворянину?

Мошнин. Опять за старую песню!.. Шутка, так шутка! (Задумывается и считает по пальцам про себя.) Пять - синюха, две синенькие - красная бумага, десять, десять и два раза десять - пятьдесят, четыре беленькие - сотенная! хорошо! А как тысячу сотенных?.. уж это не шутка!.. Ге, ге, ге, да и мы арихметику знаем... (Продолжает что-то считать по пальцам, между тем Кремонов, облокотясь на ручку канапе, сидит в задумчивости.)

Аполлон Павлович (дрожа, вскочив с кресел, в сторону). Я... я его понял... гениальная мысль! Она давно западала мне в душу... она не раз тревожила меня днем, будила ночью... почему же ей не осуществиться!.. Этот миг мой Рубикон... переступаю!.. (Подошедши к отцу, на ухо.) Оставьте нас... на часок... на полчаса... я постараюсь его уговорить...

Кремонов (тихо сыну). Как же мне от него улизнуть? готов хоть в овине просидеть.

Мошнин. Вам, батюшка, не нужно ли по делам хозяйственным?.. каков час!.. Извольте, извольте... ведь вы, чай, не убежите...

Кремонов. Помилуй, и убежать-то некуда. (Уходит.)

Явление XVI

Аполлон Павлович и Мошнин.

Mошнин. Слабый человек, мухи с носа не сгонит, а какое с тобою обращение!

Аполлон Павлович (хочет говорить).

Мошнин (перебивая его). Не говори мне... все знаю, батюшка, Аполлон Павлович... Так твое имечко, кажись?

Аполлон Павлович. Точно.

Мошнин. И болван-то и горбун?.. других имен тебе нет. Ох, ох! А кабы умели тебе цену дать, кабы родитель слушался тебя, или поручал тебе дела свои, так пошло бы иначе...

Аполлон Павлович. Благодарю покорно и понимаю цену ваших похвал. (Подвигается поближе к нему.)

Мошнин. Смекнул тотчас, что у тебя глаз верен, аки граненый алмаз. Говорят... (потирает руки с удовольствием) у вас и ручка золотая.

Аполлон Павлович. Могу похвалиться, нарисую живо, с чего угодно... а написать могу и скорописью, и по печатному так, что с книжным не узнаешь. Жаль, что не могу дать вам образчика.

Мошнин (качая головой). И ты, Аполлон Павлович, не пустишь такой золотой ручки в ход... грешите, родной!.. кабы у меня такая, нажил бы разом десятки тысяч.

Аполлон Павлович. Не имел случая и хорошего посредника...

Мошнин. Да, батюшка, надо верность, чтоб пустить в ход твою работу... А позволь спросить, еще что знаешь?

Аполлон Павлович. Жаль, что ничего более... могу только похвастаться осязанием... вы понимаете... закрыв глаза, ощупаю какая у вас... положим хоть... бумажка. (В сторону.) Кажется, в рот положил...

Мошнин (качая головой). Так, так, а ты бы?

Аполлон Павлович. Да... я бы...

Мошнин. Заприте-ка дверь, батюшка.

Аполлон Павлович (запирает дверь и потом, возвратившись, дрожа, схватывает его за руку). Запер... (Отведя его за ширмы.) Полно!.. не выдержу... В жилах моих не кровь, а свинец - ты растопил его! Играть долее нашу камедь невмочь. Мы поняли друг друга - так ли?

Мошнин. И гадать не надо.

Аполлон Павлович. Ты умный, хитрый мужик, пожалуй, и плут; я, как видишь, урод и не дурак. Соединим наши головы, и мы обманем сотни дураков. Да, мы можем разбогатеть.

Мошнин. Ладно!.. ты... я... (показывает рукой.)

Аполлон Павлович. Помни, мне терять нечего, кроме жизни, и ту я в грош не ставлю... Взвесь, что ты можешь потерять своею неосторожностью или изменой- жену, детей, которых ты, может быть, любишь, состояние, нажитое трудами многих лет, жизнь, для тебя дорогую.

Мошнин. Жену, троих детей, капитал, голову - кладу тебе в руки.

Аполлон Павлович. Хорошо. Но место? но...

Мошнин. Прошу не прогневаться, все уж давно придумал. Только тебя не доставало. Нечистый, прости Господи, или кто другой, нас свел, не ведаю, но лишь взглянул на твою милость, подумал: вот эта птица и нужна тебе. Слушай же. С незапамятных времен построен твоими прародителями, под этим домом, великий подвал со сводами. Дед твой доподлинно работал в этом подвале. А чтобы никто не видел его мастерства, так он заклал вход каменьями и засыпал землей, а из этой каморки провел в подвал тайник. Клали мы его с отцом под клятвой и великой наградой. Мы были крепки на слово, зато и отпущены на волю и милостиво одарены. Отец мой помер, помер и дед твой. Об этом тайнике никто не знал, кроме меня да разве домовых, прости Господи! Отец мой сказывал, что был другой тайник в подвале из другой каморки, да тот еще покойник заклал. Посмотри-ка, фортель какой, хитра штука! (Отвинчивает ножом два винта в чугунной плите камина, которая от этого действия вдруг опускается.) Нет ли свечи?

Аполлон Павлович. Мне часто не давали огня по ночам, а заниматься хотелось, так я крал восковые свечи. (Вынимает огарок из чемодана, высекает огонь и передает свечу Мошнину.)

Мошнин (берет свечу и входит в камин; сквозь отверстие его освещается свод подвала). Глянь-ка сюда, голубчик.

Аполлон Павлович (следуя за ними). Чудный храм для нашего божества! настоящая преисподняя!.. Солнце не пробьет этих сводов лучом своим. И ты, гром небесный, притупишь об них свои стрелы!.. О, Вельзевул не мог бы устроить для себя лучшей рабочей. Друг Мошнин, мы здесь потрудимся... мы наживем здесь миллионы.

Мошнин. О, го, го, миллионы!.. Прошу не прогневаться, батюшка: тише едешь - дальше будешь.

Аполлон Павлович. Заключим здесь союз на труд и верность. Обнимемся братски... (Обнимаются; Мошнин поднимает чугунную плиту и опять ее завинчивает. Оба выходят из камина.) Да забыл... а мастера другого... понимаешь.

Мошнин. Вот видишь, у меня на фабрике живет голенький немчура...

Аполлон Павлович. Каспар Иваныч. Лучше нельзя сыскать! Отец должен ему 10 тысяч. Согласится, так мы запрем его в этот подвал, пока нужно, и пошлем долг жене его в немецкую землю; не согласится - умирай голодною смертью, с женой и детьми. О, я уверен, эта рыбка пойдет разом на золотую удочку.

Мошнин. А там...

Аполлон Павлович. В кибитку и за границу.

Мошнин. А батюшка твой?

Аполлон Павлович. О, этот наш! ему теперь хоть в удавку. Чтобы спасти дочь и себя от стыда и голода, он готов на все.

Мошнин. Лишь только согласие даст, сниму опеку и пять тысяч ему задатку.

Аполлон Павлович. Распустим слухи, что батюшкины дела не были так плохи, как думали, что он привез денег из Питера, отдал мне имение в заведывание... а там разные обороты, покупки, продажи, как водится, от всего барыш.

Мошнин (треплет его по голове). Золотая голова!

Аполлон Павлович. Итак, до завтра.

Мошнин. Утро вечера мудренее. До радостного свидания, батюшка! (Уходит.)

Аполлон Павлович (один). Посмотрим, сумею ли править великим делом. За работу, Аполлон! я рассыплю на свой мир золотые лучи не хуже моего божественного тезки.

Деньги-вот архимедов рычаг! Нынче я нищий, унижен, презрен, а завтра - золото, господство, уважение!.. А сладостная месть?.. чем оценить ее?.. Отмстить за 30 лет унижения, отмстить людям за то, что в отношениях ко мне попирали законы природы, отмстить всему, что только презирало меня... разве это сокровище можно чем оценить?..

Итак, за работу, Аполлон!

АКТ II

С лишком через год.

В подвале; его разделяет полузадернутая занавеска. В углублении лежит Шаф на соломе. Дверь железная отпирается.

Явление I

Кремонов и Аполлон Павлович. У первого фонарь в руках, у другого салфетка, в которой завязаны съестные припасы и бутылка с вином; поставив свою ношу на пол, он запирает дверь и прячет ключ в карман.

Кремонов. Опять скажу, будто без меня нельзя?

Аполлон Павлович. Никак... извините, вы должны.

Кремонов. Разве я более года не лазил с тобою в эту кузницу? не оклеймил рук и лба своего ужасною каторжною работой?

Аполлон Павлович. Теперь ужасной!.. Однако ж вы чрез нее выручили 1000 душ из-под молотка заимодавцев и свою душу от самоубийства, от которого были на волосок! И душечка Вера обеспечена, устроена, снаряжена, как богатая невеста. Гм! Ужасной работой, какая неблагодарность! Скажите лучше, золотой, алмазной.

Кремонов. Аполлон, послушай отца...

Аполлон Павлович. Отца?.. В таких делах нет ни отца, ни сына, есть только товарищи.

Кремонов. Пожалуй, товарища, участника в вашем преступлении; мало? главного виновника его, потому что, без моей слабости, вы никогда не посягнули бы на такое злодеяние. Слушай: мы были в крайности, на краю пропасти и, очертя голову и совесть, шагнули через эту пропасть... благополучно... Уф, чего стоит это благополучие! Пора оглянуться и кончить... право, пора; послушай голоса рассудка.

Аполлон Павлович. Мой рассудок говорит: мало, еще! Он же шепчет мне на ухо: "попробуй, перестань - так опять втопчут тебя в грязь, опять закуют в прежние железа".

Кремонов. Верь мне, этого уж не будет, не может быть.

Аполлон Павлович. Верю только тридцати годам унижения. О! когда на объяснения пошло, я скажу вам вот что... Кто довел меня до этой адской кузницы? Не вы ли сами? Я по рождению был ваш сын: что ж вы сделали из меня? - хуже, чем последнего из ваших слуг. Вы не били меня, нет, но унижение, в котором вы меня держали, насмешки, брань, презрение, которым все в доме меня честили, кроме сестры, разве не хуже побоев? Вы забыли тогда, что вы отец мой; я теперь забыл, что я ваш сын. Мы поменялись только ролями... Теперь, я здесь в доме господин и повелитель... да, повелитель!

Кремонов. Послушайся хоть голоса совести.

Аполлон Павлович. Совести? ха, ха, ха! я до сих пор не знал этой госпожи в лицо. Право, смешно, батюшка, в ваши лета это говорить! Какая совесть у того, кто решается на такие дела?.. Вот вам мое последнее увещание. Пока вы меня слушались, дела шли и идут хорошо, прекрасно, как нельзя лучше. Ну, потяните еще немножко шнур, которым я правлю... еще,- и с Богом!

Кремонов. С Богом?.. с Богом?.. Ужасно!.. Здесь, наверно, нет Его. Умоляю тебя, друг мой, мой благодетель, если не хочешь называться сыном моим... в последний раз кончим, уничтожим орудия, все, все в прах... сожжем и дом, где производилась... Еще время... жених твоей сестры не приехал... Нет подозрений, честные люди, ни правительство еще не следят нас. Чего нам более? Мы и потомство наше обеспечены, как богатые люди...

Аполлон Павлович. Потомство мое в моем уродливом я; а границы этого я еще не отмежеваны. Ба! что-то скажет разве будущность!

Кремонов. О тебе-то я и хлопочу столько же, сколько и о себе.

Аполлон Павлович. Жаль, что я этого не слыхал за год с лишком назад.

Кремонов. Каюсь, я был виноват перед тобой... Нет мне оправданий. Теперь ты с твоим умом, с твоею прозорливостью...

Аполлон Павлович. Благодарю покорно.

Кремонов. Исправь мою вину и остановись на краю новой пропасти. Итак, в последний раз...

Аполлон Павлович. Буди по-вашему - в последний раз.

Кремонов. Обещаешься?

Аполлон Павлович. Обещаюсь, обещаюсь...

Кремонов. И бедного Каспара освободить?..

Аполлон Павлович. Освободить, освободить уж, конечно... Неужли мне из него ветчину коптить!.. Кончен ли наш торг?

Кремонов. Дай слово исполнить это теперь же... ко дню рожденья Веры... Утешь меня, осчастливь... Может быть, мне самому осталось недолго жить.

Аполлон Павлович. Хорошо... только не нынче... нынче было бы безрассудно... надо приготовить... а скоро, очень скоро... однако ж, не надо терять золотое время... Вспомните, что я ко дню рождения моей дорогой сестрицы выработал 300 душ и прочее и прочее. Надо же выручить денежки за них.

Кремонов (грустно качает головою и садится на стул.)

Аполлон Павлович (в сторону). Снова в битву против судьбы!.. Vas, банк! пасть, так пасть, миллионером! (Подходит к Шафу.) Добрый день, приятель!

Шаф. День?.. Разве здесь бывают дни, милостивый господин?.. Для меня одна нескончаемая ночь.

Аполлон Павлович. Ночь, день, часы, это только пустые слова, Каспар Иваныч; во времени их нет. Впрочем, мы иллюминуем твою ночь. (Зажигает несколько свечей; за занавеской лица становятся в такое положение: Кремонов то сидит на стуле, то прохаживается в раздумье по авансцене, то ложится на постель Шафа. Шаф и Аполлон Павлович по временам показываются из-за занавески.) Какой же обед я приготовил тебе нынче! цыпленок - деликатес, вино - нектар!

Шаф. Лучше б уморили меня голодом.

Кремонов. Утешься, добрый Каспар: сын мой обещает выпустить тебя скоро на свободу.

Шаф. О когда бы так!.. Жена, дети, мир Божий, я вас опять увижу - опять я буду свободен. И в самом деле, пора, Аполлон Павлович. Условие мое было на шесть месяцев. Бедность, кровные нужды, мысль, что я составлю счастье моего семейства, заставили меня решиться, я исполнил условие, как честный немец; но вы... извините, милостивый господин, вы поступаете со мной неблагородно: срок давно кончился, и я здесь...

Аполлон Павлович. Ты знаешь причину, любезный Каспар Иваныч: помнишь - мыши... Кто ж это предвидел?.. Жаль, мышей-то мы и пропустили в условии. Ну, ты такой добрый, честный немец... Ты сделал нам одолжение, и мы не останемся неблагодарны: к семейству твоему посланы 10 тысяч; доволен ли прибавкою пяти?

Шаф. Воли, воли прошу я, господин, а не денег. Деньги заменят ли мне воздух, свободу, семейство, все, что я имею там на земле?

Аполлон Павлович (будто не слыша его слов). Помоги-ка, добрый друг... Ты такой искусный механик.

Шаф. Здесь потеряешь и смысл человеческий. Духота, мрак, тоска давят меня, сокрушили мои кости, сердце изныло... видите, каков я стал... (Показывает свои руки.) Я не выдержу еще недели... Если долее, готов лучше на плаху... умоляю вас именем Создателя нашего, общего нашего Судьи и Отца, выпустите меня из этого заточения.

Аполлон Павлович. Я уж обещал батюшке; ты мне более не нужен.

Кремонов. Верь, он исполнит свое слово.

Шаф. Поклянитесь именем Бога.

Аполлон Павлович. Ну, пожалуй.

Шаф. Клянитесь им, страшным именем Бога!

Аполлон Павлович. Да... им... клянусь.

Шаф. Нет, нет, милостивый господин, на вашем языке имя Бога, а в голове, в сердце вашем нет Его.

Аполлон Павлович. О, это слишком дерзко! Не настроить же мне свой голос на твою дудку.

Шаф. Докажите ж, что вы клялись в правде: возьмите меня нынче же с собою.

Аполлон Павлович. Ты вовсе одурел, Каспар. Надо ж поосторожней приготовить твой выезд. Разве хочешь погубить себя и нас с тобою? Я дал слово тебе и батюшке, и свято исполню его. Дня три-четыре и... уходи, ускачи от нас, улетай, хоть к черту!

Шаф. Не сердитесь же, милостивый господин, верю, верю.

Аполлон Павлович. Давно бы так. Расскажи-ка нам лучше о твоем житье-бытье, на... какой бишь реке?

Шаф. На Рейне, первой реке в мире. Какое там небо! какое тепло! как весело ластятся виноградные лозы к стене нашей хижины!.. И теперь в глазах мерещатся они... солнышко играет на яхонтовых кистях...

Аполлон Павлович (в сторону). Вот этак лучше. Пускай померещатся.

Шаф. И теперь, как будто вижу кирку нашу: золотой петух словно хочет оторваться от шпиля и улететь на небо... (грустно) а подле кирки кладбище... там покоится прах моего отца... над могилой его каштановое дерево свесило густые ветви... (Задумывается.)

Аполлон Павлович. Ну, а женочка у тебя, чай, прехорошенькая?

Шаф. Настоящая роза. Так и звали ее в деревне.

Ах! милостивый господин, кабы вы знали, как она добра, как меня любит: четыре года прошло с нею, словно один день в раю. А детки...

Кремоне в. Сколько ж их у тебя?

Шаф. Трое, дочь и два сына: Луиза, Франц и Генрих... настоящие амурчики!

Аполлон Павлович. Ну, на каждого прибавлю по пятисот.

Шаф. Благодарю (задумывается). Ангелы мои, добрая моя Гретхен, мать-старушка... живы ли еще?.. И я мог вас покинуть?.. Нужда, нужда, чего ты не делаешь! Кабы вы знали, на какое ужасное дело я решился, чтоб видеть вас счастливыми... (Плачет.) Отпустите же меня ныне, Аполлон Павлович.

Аполлон Павлович. Я не прочь, только надо подождать.

Шаф. Боже, Боже мой! будь моим ходатаем... (Становится на колена.) Умоляю вас; сжальтесь надо мною... вспомните, что меня ждут старушка-мать, жена, трое детей... обнимаю ваши колена... целую ноги ваши.

Аполлон Павлович. Я сказал.

Кремонов. Разве с нас недовольно? Сжалься...

Аполлон Павлович (молчит).

Кремонов. Тронься, каменное сердце, участью этого несчастливца... Подумай: полгода в этом погребе... Хоть одно доброе дело, и в день страшного суда, на весах Бога, оно положено будет на выкуп твоих грехов.

Аполлон Павлович. Я сказал.

Кремонов. Так мое проклятие...

Аполлон Павлович. Я сказал. Полно-те, батюшка, с своей трагикомедией! Не угодно ли наверх? - Вспомните-ка лучше, завтра день рождения вашей Веры. Угодно ли будет поздравить ее от имени отца, делателя фальшивой монеты, и убить ее именно в этот день, или дать мне волю с Каспаром. Важность какая, грошовому немчуре потрудиться здесь лишний месяц. (Гасит свечи и берет фонарь.) Угодно ли вам за мною? (Отворяет дверь, отец следует за ним.)

Явление II

Шаф (один). Есть Бог, и злодей будет наказан... А ты, Каспар, разве не участник их злодеяний, разве не такой же фальшивый монетчик? Нужда, дети, скажешь ты в оправдание?.. Нет, нет, никакая цель не изменяет злодейства. Лучше б погибнуть мне телом, погибнуть детям, жене, чем пускаться на такое ужасное дело, чем погубить навеки душу свою... Господи! взгляни милосердым оком на мои несчастия, порази меня Своими громами, но хоть за мои страдания пощади невинных.

Грете, милые дети, матушка, над вами всходит теперь солнце; Рейн течет перед глазами вашими во всем великолепии своем; может быть, в эту самую минуту вы гуляете по саду, чистые делами и помыслом, вы спокойны и радуетесь, а я... под землею, в склепе, и С совестью злодея... И там, на свете, вы, может быть, отворотитесь от меня (плачет).

Хоть раз бы еще взглянуть на них и потом умереть! Но где надежда освободиться?.. Знаю, что есть отсюда другой выход: об этом проговорился раз Мошнин... но здесь нигде не видать такого выхода... осмотрю еще хорошенько свою тюрьму, перегляжу каждый камешек, каждую щель, каждый гвоздик... А если найду выход? куда он поведет меня?.. Не прямо ль в руки горбуна, или в западню?.. Что бы ни было, надо искать спасения или смерти.

Явление III

Утро, сад; посреди его павильон. На правой стороне небольшое здание; от него идет решетка с воротами. На левой стороне двухэтажный барский дом с террасою в нижнем этаже, ближе к авансцене; в конце этого дома башня. За решеткою видна толпа народа.

Аполлон Павлович сходит с террасы к воротам сада и ласково кланяется народу. При появлении его слышны голоса в толпе: "Вот родимый наш! Батюшка! Кормилец! Отец наш! Дай Бог ему многие лета здравствовать!"

Аполлон Павлович. Благодарю, благодарю, друзья! Есть ли тут из чужих деревень мужички?

Несколько мужиков и баб (кланяются). По милости твоей, сударь, званы на хлеб-соль твою.

Аполлон Павлович. Смотрите же, наши, гостей не забывай! Всего вдоволь им!

Несколько мужиков. Слушаем-ста, батюшка Аполлон Павлыч.

Аполлон Павлович. Где погорелые из Шемшурина? (Являются два старика и один пожилой крестьянин.) Сестра жалует вам на постройку изб и заведение двести рублей.

Старики. Денно и нощно будем молиться за тебя, отец наш.

Третий. Продли, Господь, живота твоего на многие лета, кормилец наш!

Аполлон Павлович. Не за меня, а за сестру молитесь, она вам жалует.

Крестьянин. За тебя и сестрицу твою, батюшка. Без тебя бы до нас не дошло.

Аполлон Павлович. У которых был скотский падеж? (Являются несколько крестьян и крестьянок.) Вам сестра жалует триста рублей на завод скота (крестьяне и крестьянки, получивши деньги, падают ему в ноги). Вы знаете, я не люблю этого, добрые мужички; я запретил это... Одному Царю Небесному да земному подобают земные поклоны.

Слышно со всех сторон: "Благослови его Господь!" Двое слуг приходят с кошельками и, по приказанию его, бросают деньги в народ. Слышны за оградою восклицания: "Многие лета новорожденной! Многие лета матушке и всему боярскому дому!" Аполлон Павлович скрывается в толпе народной.

Явление IV

Кремонов (один; он выходит из дома с правой стороны). Ныне 13-е число, день рождения дочери!.. роковое число!.. 13-го смерть жены моей! 13-го числа, восемнадцать месяцев тому назад, я решился на ужасное дело... день, записанный кровью на душе моей, хотя в него не было пролито крови. Но - будет!.. Головы нашей гидры начинают расти, надо будет отсекать их... Бедственный день! с него не знаю, что такое спокойный сон; каждый кусок напитан желчью, в каждом человеке таится враг; что шаг - то пропасть. Я чахну, я таю видимо: живой скелет!.. Муки нестерпимы! Вот и теперь, когда несу дочери дарственную запись, лишь только вздумаю, какими путями она приобретена, по коже пробегает мороз, сотни ножей роют в сердце моем. Каждая буква на этом листе говорит мне: ты даришь чужое добро, делатель фальшивой монеты!.. Есть ли имя позорнее этого? какими делами смоешь его? Добро это куплено на деньги, похищенные у государя, у отечества, у ближних... Я-вор... Нет другого имени в душе моей!

Роковой день! дорого бы дал, чтобы воротить тебя... Слабость, непростительная слабость!

Что ж было делать?.. Идти в тюрьму, это бы езде не беда; но поручить благодетельному призрению дворян мою дочь, мою Веру... нет, нет, этого нельзя было вынести! (Показывается Вера Павловна на террасе.) Вот иона!.. бывало, я благословлял ее, а теперь... боюсь... руками, которые делают... все равно, что окровавленными. (Вера Павловна сбегает с террасы навстречу отцу.)

Явление V

Кремонов и Вера Павловна. Она бросается в объятия отца.

Кремонов. Поздравляю тебя, милая, бесценная Вера! Господь да благословит тебя своими милостями и наградит счастием, которого ты вполне достойна!

Вера Павловна. О, я теперь совершенно счастлива!

Кремонов. Знаю, чего не достает для полного твоего счастия... Но Бог не без милостей. Кампания кончилась; жених твой здоров и нас не забыл. Сейчас я получил письмо от него. Александр пишет, что уволен в чистую отставку полковником и на днях прискачет к нам, чтоб узнать решение судьбы своей.

Вера Павловна. Боже мой, чем даришь ты меня нынче!.. Батюшка, теперь могу смело сказать: сердце мое никогда не переставало любить Александра и боялось только обстоятельств.

Кремонов. Теперь мы и по состоянию равны. А чтобы навсегда обеспечить тебя от обстоятельств, вот тебе подарок от меня и брата твоего.

Явление VI

Те же, Аполлон Павлович и мальчик.

Вера Павловна (принимая бумагу от отца и пробежав ее глазами). Что это? подарок в 300 душ?.. (Целует его.) Но... вы не затрудняли себя этим подарком?.. Батюшка, друг мой, не сделали ли долгу для меня?.. На чистые ли деньги?

Кремонов. Нет, нет, я не делал долга... все куплены на... свои... Благодари за все брата. Вот и он с поздравлением... (В сторону.) Кабы знала, на какие чистые деньги!.. (В это время вбегает мальчик лет восьми, одетый амуром.)

Аполлон Павлович (целует сестру и подводит мальчика). Вот этот божок поздравит тебя лучше нас, смертных.

Вера Павловна. Сережа, это ты, мой милый?

Мальчик (смешавшись). Нет, не я, не я... (Обращаясь к Аполлону Павловичу, грустно.) Что ж мне делать? Узнали.

Аполлон Павлович. Худой амур, который робеет и не умеет прикидываться! Где же у тебя бумажка?

Мальчик (подает Вере Павловне письмо).

Аполлон Павлович. Этот подарок, наверно, дороже наших.

Вера Павловна (развернув письмо). Подпись Лизы Радугиной. (Читает вслух дрожащим, прерывающимся голосом.) "Александр... приехал... Мы сейчас..." (Обращается к отцу.) Батюшка, он здесь... он сейчас будет... Господи, Господи! в состоянии ли я снести все, что ты мне нынче посылаешь... (Брату.) Милый брат, как и чем отблагодарить тебя?..

Аполлон Павлович. Когда этот мальчик оборотится в Гименея, не забыть дружбы.

Вера Павловна. О, никогда, никогда! могу ли забыть, чем тебе обязана? Твоими трудами, твоими заботами, мы пришли от бедности к довольству, батюшка на старости лет успокоен.

Кремонов (в сторону). Не дай Бог никому такого спокойствия!

Вера Павловна. А я... я уж не могу хорошенько объяснить все, что ты для меня сделал. Какой прекрасный для меня день! (Слышен стук экипажа.) Однако ж кто-то подъехал к крыльцу.

Аполлон Павлович (смотря в окно). Это он. У сердца, видно, тонкий слух.

Вера Павловна. Боже, поддержи меня! Сердце так и хочет выскочить! (К концу явления мальчик уходит.)

Явление VII

Те же, Радугин и Елисавета Андреевна.

Кремонов (идя Радугину навстречу). Александр Андреевич...

Радугин (обнимая его). Мой почтеннейший друг! Смею ли сказать по-прежнему, милая Вера Павловна!

Вера Павловна (подает ему руку). По-прежнему, Александр...

Радугин (целует руку Веры Павловны). Милая, бесценная Вера Павловна. И вы не забыли меня? Вы не переменились ко мне?

Вера Павловна. Разве можно перемениться? В моей ли это воле?

Радугин. Целых два года не видаться... ужасное время!.. целая вечность!

Вера Павловна. Помню, были два грустные, несносные года; но теперь, когда вижу вас, они представляются мне словно во сне. Мне кажется, только и было в моей жизни: первая минута нашего знакомства на бале у Солнцева и настоящая минута.

Радугин. О, как я счастлив!.. Нет слов выразить. Дайте ж мне теперь насмотреться на вас, налюбоваться вами!.. Как верно ни сохранял я, в эти два года, черты ваши в моей памяти и сердце, но вы все-таки лучше, чем: представлялись моему сердцу и памяти. Видно, вы с каждым часом хорошели. Теперь от Павла Иваныча будет зависеть вполне нас осчастливить.

Кремонов. Выбор ее сердца я давно утвердил. По письму вашему вижу, что вы не переменили своих отношений к нам. И так, без дальних объяснений, да благословит вас Бог вместе со мною! (Радугин целует у Веры Павловны руку.)

Елисавета Андреевна (которая до сих пор дружески беседовала с Аполлоном Павловичем). Позвольте мне напомнить вам, любезнейший братец, что вы, в чаду ваших нежностей, забыли вовсе приличия. И вам выговор, любезная Вера Павловна! Александр, рекомендую тебе брата твоей невесты.

Вера Павловна. Виновата.

Кремонов. Виноват, это я должен был сделать.

Радугин (бросается обнимать Аполлона Павловича). Вместо всех рекомендаций, полюбите меня, как брата, как друга.

Аполлон Павлович. Счастлив буду, если заслужу вашу родственную любовь.

Радугин. Все, что вы делали для своих, доказывает, что вы не будете чужды и новых ваших родственных связей.

Аполлон Павлович. Что такое мог я сделать для своих, чего бы не сделал другой на моем месте!

Радугин. Не скромничайте, я все знаю. В Петербурге, в здешней губернии и в соседних, чужие и родные, тетка, сестра, все говорят о трудах ваших как об диве. Вот слова молвы: "Павел Иваныч сделался стар, прихварывать начал, и потому запустил было дела свои; но как скоро Аполлон Павлович принял их в свои руки, то в полгода трудами необыкновенными, оборотами, заботливостью, хозяйственным гением, для которого также надо родиться, привел дела в цветущее положение.

Аполлон Павлович. Всегда молва любит преувеличивать худое и хорошее. Лишнее говорили насчет расстройства наших дел, теперь и об устройстве их. Много точности и немного энергии, вот мои заслуги.

Радугин. Прибавьте и горячую любовь к родным. Говорят, вы и ночи мало спите... Для кого ж, как не для отца, для сестры, тратите свое здоровье!

Аполлон Павлович. Кто прочел в сердце человеческом? Может быть, на дне этого колодца найдете один эгоизм.

Радугин. Позвольте вам не верить. (Обращаясь к Павлу Иванычу.) А чтобы не откладывать долее счастия вступить в такое дорогое семейство, я буду просить вас, Павел Иваныч... (Дает знак сестре, чтобы они удалились, жмет руку своей невесты.)

Елисавета Андреевна (тихо Вере Павловне). Оставим их одних. Пойдем-ка под тень освежиться: ты вся горишь!

Вера Павловна Мудрено ль!

Радугин. До свидания, милый друг!

Елисавета Андреевна. Да скоро ли выдадут меня замуж? Ведь это должно быть презанимательно и превесело. (Уходят; вслед за ними и Аполлон Павлович. Кремонов и Радугин направляются к дому с левой стороны.)

Радугин. Два мучительных года я был женихом вашей дочери. Сколько я выстрадал в это время! каких опасностей для себя не придумал! Вознаградите меня теперь за эти муки, за эти страдания, назначив скорее день, когда я могу назвать Веру Павловну моею перед лицом Бога и людей.

Кремонов. И для меня, чем скорее, тем лучше. Здоровье мое ненадежно. Кто поручится, что завтрашний день мой? И потому я желал бы хоть несколько времени насладиться счастием дочери.

Радугин. Почему ж и без тревожных мыслей не исполнить нашего общего желания? Что ж через месяц и свадьбу?

Кремонов. Согласен, но есть обязанности у отца, о которых нам удобнее говорить в доме. Милости просим. (Уходят через террасу в дом.)

Явление VIII

Вера Павловна, Елисавета Андреевна и Аполлон Павлович. Вера Павловна и Елисавета Андреевна гуляют по саду: то показываются на сцене, то скрываются между деревьями; Аполлон Павлович следит за ними, не отделяясь от дома.

Елисавета Андреевна (у башни). Зачем не сломают этой старой, мрачной башни? И окошечко-то в ней точно в тюрьме! Зачем не срубят этих угрюмых вязов, которые с нею так дружны? Они на меня всегда наводят скуку.

Вера Павловна. Извини, это вкус моего брата. Он говорит, что в этой башне и деревьях много поэзии.

Елисавета Андреевна. Поэзия Юнга! Признаюсь тебе, я не люблю ничего угрюмого и старого. То ли здесь?.. все так молодо, все так улыбается (скрывается между кустами.)

Аполлон Павлович. Меня хвалят, благословляют меня! Я устроил счастие крестьян, благосостояние домашних, счастие сестры... и если б не ты, змея подколодная, шевелилась в груди моей, если б не ты, сова полуночная, завывала здесь днем и ночью, я также был бы счастлив! По крайней мере, я имею понятие, как человек наслаждается благами жизни, узнал, хоть издали, что такое делать добро... Я этого не знал прежде! (Задумывается.) Кабы это было все чисто, не отравлено!.. Нет, это не был мой удел!.. Вот и теперь, когда все вокруг меня радуется, кроме участников моего преступления, я сам, творец их радости, стою здесь на страже: не откроет ли эта башня свои недра, чтоб рассказать тайны свои, прислушиваюсь, камень не заговорит ли против меня... Сердце невыносимо замирает... полно, перестану... послушаю отца... кончу, разорю все..., отпущу бедного Шафа на волю...

Елисавета Андреевна (бежит за бабочкой к башне). Воля твоя, я мотылька поймаю - такой хорошенький! Настоящий гусарчик, и стянут, и с усиками, и в блестящем ментике.

Вера Павловна. Перестань, не мучь бедняжку.

Елисавета Андреевна. Хоть немного подержу в плену, и отпущу; так приятно ловить!

Аполлон Павлович (с беспокойством следя за ней глазами). Что делает эта вертушка у башни? Зачем нелегкая ее туда занесла? А! что-то стукнуло?.. Еще...

Елисавета Андреевна (оглядываясь). Не вы ли, любезный Аполлон Павлович, забавляетесь пускать в меня камешки?

Аполлон Павлович. Кто?.. я?.. я... и не думаю...

Елисавета Андреевна. Да вот и billet-doux! (Поднимает что-то с земли и показывает камешек.) Хороша конфетка! (Развертывает бумажку.) Писано, видно, в большом душевном волнении... какие-то чудные каракульки!.. на какой-то красной бумажке... точно ассигнация...

Аполлон Павлович (бросается через кусты и цветы, топчет все ногами и прямо к Елисавете Андреевне, у которой вырывает бумажку из рук).

Елисавета Андреевна (вскрикнув, бежит к Вере Павловне). Ай!.. Защити, он... убьет меня.

Вера Павловна (прижимая к себе подругу). Что с тобою, Аполлон?.. Ты в каком-то исступлении... опомнись.

Аполлон Павлович. Да... я обезумел... простите меня, простите... я вам объясню... это я некогда... писал... это тайна... но когда-нибудь расскажу... Вероятно, мальчишка дворовый нашел... изволит забавляться!.. Я дам ему забаву!.. Простите, еще раз, простите, милая добрая, Елисавета Андреевна. Забудьте этот случай... ради Бога, не говорите об нем вашему брату...

Елисавета Андреевна. Не понимаю ничего, но если тут кроются серьезные тайны, нельзя не простить... Однако ж не забуду еще дня два, потому что мне напомнят мои изломанные пальцы... Вы точно бешеный самозванец Сумарокова!..

Аполлон Павлович. Да, бешеный, безумный, все, что вы хотите, но только не помните зла, ангел во плоти!

Елисавета Андреевна (подавая ему руку). Забвение всего и мир неразрывный!

Аполлон Павлович (сестре на ухо). Прошу тебя, удалитесь... я так смущен, что ваше присутствие меня убивает... хотел бы хоть провалиться в землю.

Вера Павловна (увлекает подругу).

Елисавета Андреевна (дружески кивнув Аполлону Павловичу). Ну если эта записка была?.. Ужас приятно!.. (Скрываются.)

Явление IX

Аполлон Павлович (развертывает бумажку). Рука Шафа... его злодейская рука!.. (Читает.)

"Сжальтесь над несчастным страдальцем. Шесть месяцев томлюсь в этой башне, в душном подземелье... здесь совершаются дела ужасные, которых я невольный участник: здесь делают... Пускай схватят горбуна... все откроют... Вы получите награду от правительства"...

Дошло же послание по верному адресу!.. Дурак! сам на себя наложил новую петлю и, может быть, мертвый узел... А я думал еще освободить его!.. Не для того ль, чтоб эту неподвижную трещотку сделать ходячею, чтобы в нашем золоте, в наших перьях гулял этот герольд и трубил о делах наших? Нет, дитя, запой-ка лучше свою колыбельную песнь о Рейне, матери-сырой земле, и усни сам под эту песню сном непробудным!

АКТ III

Старинный господский дом, с стриж