Клопшток Фридрих Готлиб - Архенгольц о Клопштоке

  

  

   Не вмѣшиваясь въ права будущаго Клопштокова Б³ографа, могу сказать нѣсколько словъ о семъ великомъ мужѣ, котораго лишилось отечество, и который въ течен³е многихъ лѣтъ удостоивалъ меня своего дружескаго обхожден³я. Какъ Журналистъ, замѣчающ³й важныя происшеств³я времени, имѣю обязанность говорить о смерти его, не только горестной для моего сердца, но ознаменованной и всеобщимъ участ³емъ.

   Не беру на себя опредѣлить достоинства Поэта Клопштока: Герман³я полвѣка удивлялась ему, и всѣ просвѣщенные народы, зная Месс³аду даже только по слабымъ переводамъ, отдаютъ справедливость его Ген³ю. Желаю говорить единственно о Патр³отѣ и человѣкъ-Клопшокъ. Въ вѣкѣ низкой личности онъ удивлялъ насъ сими двумя свойствами столь же, сколь и п³итическимъ талантомъ своимъ. Огненный Патр³отизмъ его не охладѣлъ до гроба, и во всякомъ случаѣ обнаруживался. За нѣсколько недѣль до смерти онъ читалъ съ живѣйшимъ удовольств³емъ предислов³е къ Дельфинѣ, въ которомъ Госпожа Сталь хвалитъ Нѣмцовъ.

   Естьли мы Германцы наконецъ хотя немного - къ нещаст³ю, весьма не немного! - уважаемъ себя, то отечество наше обязано тѣмъ Клопштоку болѣе, нежели кому нибудь. Изъ всѣхъ великихъ поэтовъ Герман³и только онъ и другъ его Глеймъ, не смотря на обыкновенную безполезность такихъ увѣщан³й, старались усовѣстить жалкихъ согражданъ и неутомимо прославляли любовь къ отечеству въ такой землѣ, гдѣ, еще за нѣсколько десятилѣт³й, нац³я уважала единственно чужестранное, и гдѣ знатные самые Владѣтели (дѣло безпримѣрное въ свѣтѣ!) изъявляли грубое презрѣн³е къ отечеству, къ его языку и нравамъ! С³е, едва вѣроятное, обыкновен³е Германцевъ 18 вѣка Клопштокъ сохранилъ для потомства въ одной изъ Одъ своихъ, говоря:

  

   За что ты, о глупецъ! Отечества не любишь?

             Когда при имени его

             Не бьется сердце y тебя,

             То я гнушаюся тобою!

  

   Так³е стихи, написанные въ 1766 году, когда Герман³я отдыхала послѣ семилѣтней кровопролитной войны, и когда всѣ молодые и старые, мущины и женщины, плѣнялись Месс³адою, - так³е стихи, говорю, имѣли свое дѣйств³е, и сѣмя благороднаго Патр³отизма распустилось въ новомъ поколѣн³и. Какъ Дворы Нѣмецк³е ни старались истребить его дѣломъ и насмѣшками, какъ ни презирали достоинство Нѣмцовъ, чтобы величать только иностранное, справедливо и ложно; но пламенные юноши Герман³и, образомъ мыслей и трогательными пѣснями Клопштока одушевленные, съ благородною ревност³ю противились сей заразѣ. Велик³й Поэтъ заставилъ ихъ гордиться своими предками, страшными для самаго Рима; ихъ древними народными добродѣтелями, Героями во всѣхъ вѣкахъ и климатахъ, мужами великими во всѣхъ родахъ, и языкомъ ихъ, богатымъ, сильнымъ, благороднымъ. Наконецъ и самые Владѣтели устыдились не знать его, и велѣли дѣтей своихъ учить по-Нѣмецки.

   Клопштокъ, подобно всѣмъ искреннимъ филантропамъ, всѣмъ людямъ ума необыкновеннаго, не эгоистамъ, но друзьямъ общаго добра, былъ другомъ Французской Революц³и, когда она казалась благодѣтельною перемѣною судьбы человѣческой во Франц³и. Онъ вмѣстѣ съ другими надѣялся, что народъ сильный и просвѣщенный можетъ быть для себя мудрымъ законодателемъ; многое, особливо вдали, имѣло тогда видъ плѣнительный. Всего же болѣе человѣколюбивое сердце его восхитилось славнымъ опредѣлен³емъ Народнаго Собран³я, что Франц³я навѣки отказывается отъ завоеван³й; опредѣлен³е сдѣланное на зарѣ сего великаго происшеств³я, но скоро осмѣянное и забытое новыми правителями Франц³и. Тогда, какъ благородныя сердца съ жаромъ хвалили его, Клопштокъ въ Одѣ своей къ Лудовику XVI сказалъ:

  

   Вѣкъ щастливый: и щастливъ я,

   Что видѣлъ я тебя.

  

   Но с³я ревностная любовь къ новой свободѣ французовъ отъ слѣдующихъ происшеств³й мало по малу угасала, и наконецъ, во время ужасовъ Конвента, совершенно исчезла. Онъ перемѣнилъ образъ мыслей своихъ, и стыдился права гражданства, даннаго ему французами за его Оды къ свободѣ, не къ Якобинскому ихъ равенству, но свободѣ истинной и государственной, человѣческой и гражданской. Видя гнусныя злодѣйства, Клопштокъ однажды навсегда составилъ себѣ понят³я о государственныхъ измѣнен³яхъ и революц³яхъ, понят³я, которыхъ совершенную истину доказали время и случаи. Можно сказать, что онъ предвидѣлъ будущее:

   Патр³отъ Клопштокъ оскорбился въ душѣ своей, когда Нѣмцы вошли въ бѣдственную Революц³онную войну: ибо онъ, вмѣстѣ со всѣми благоразумными Политиками, предвидѣлъ ея слѣдств³я. Сей вел³ик³й мужъ писалъ даже письма къ Государямъ и Министрамъ; но умы были тогда въ ослѣплен³и отъ страстей - побѣды, завоеван³я казались легкими - и совѣты семидесятилѣтняго старца (не пылкаго юноши, обманутаго воображен³емъ) остались безъ всякаго дѣйств³я...

   Въ послѣдн³й разъ Клопштокъ доказалъ Патр³отизмъ свой тогда, какъ французск³й Институтъ избралъ его въ Члены свои. Въ письмѣ къ сему ученому собран³ю онъ съ великимъ жаромъ изъяснялъ преимущества Нѣмецкаго, страстно имъ любимаго языка, его силу и выразительную краткость, будучи увѣренъ, что с³я истина не полюбится французамъ. - Такъ мыслилъ и дѣйствовалъ сей велик³й мужъ какъ Патр³отъ.

   Въ домашней жизни своей, въ кругу друзей и знакомыхъ Клопштокъ былъ не менѣе любезенъ и добродѣтеленъ. Воспоминан³е о благородныхъ, прекрасныхъ свойствахъ его останется навсегда пр³ятнѣйшею для меня мысл³ю. Онъ былъ удивительно нѣженъ въ своихъ чувствахъ, и твердъ характеромъ; всею душею любилъ друзей, и не хладѣлъ отъ времени. Старѣйшимъ другомъ его былъ Стихотворецъ Глеймъ. Въ одно время они занемогли, умирали, и еще переписывались. Послѣднее письмо Глеймово напечатано въ Енскяхъ Вѣдомостяхъ; оно начинается сими словами: "Я умираю, любезной Клопштокъ, вашимъ нѣжнымъ другомъ и до конца страстнымъ любителемъ Поэз³и, которая, вмѣстѣ съ вашею дружбою, дѣлала меня щастливымъ въ жизни." Они думали о многомъ несогласно. На примѣръ: Глеймъ не уважалъ бѣлыхъ стиховъ, a Клопштокъ презиралъ риѳмы; первый обожалъ Фридриха Великаго, a Клопштокъ не весьма любилъ его, за то, что сей Государь не отдавалъ справедливости народу своему и гнушался языкомъ Нѣмецкимъ. Но такой различной образъ мыслей не имѣлъ никакого вл³ян³я на ихъ дружбу, постоянную и нѣжную. Ген³й, дарован³я, слава, знан³я и лѣта безъ сомнѣн³я давали Клопштоку право судить рѣшительно во всемъ, что касалось до ума, вкуса и таланта; но онъ весьма рѣдко пользовался симъ, такъ сказать, законнымъ правомъ: всегда охотно слушалъ другихъ, всегда съ искреннимъ любопытствомъ разспрашивалъ, чтобы узнать основан³е каждой ихъ мысли, и даже при самыхъ ложныхъ заключен³яхъ, при самыхъ глупостяхъ и нелѣпостяхъ никогда не изъявлялъ грубаго презрѣн³я. Слыша мнѣн³е, несогласное съ его мыслями, онъ часто съ видетъ добродуш³я говаривалъ людямъ: "Это для меня совершенно ново и любопытно; продолжайте." Иногда, разговаривая съ удовольств³емъ и жаромъ, вдругъ останавливался и забывалъ все, естьли кому нибудь въ горницѣ случалось охнуть, зашибить себѣ палецъ или только поморщиться. Доброй Клопштокъ уподоблялся тогда самой чувствительной женщинѣ, безпокоился, заботился, не изъ модной учтивости, не притворно, но искренно: ибо онъ въ важномъ и неважномъ слѣдовалъ однимъ движен³ямъ сердца и не зналъ никакихъ хитростей свѣтскаго искусства.

   Въ послѣдн³я 12 лѣтъ Клопштокъ никого не славилъ такъ усердно, какъ Вашингтона, Лафаета и Росс³йскаго Императора АЛЕКСАНДРА. Вашингтонъ, въ которомъ истинный Патр³отизмъ соединялся съ геройствомъ, съ холодною мудрост³ю, съ великимъ характеромъ и съ рѣдкими добродѣтелями, долженъ былъ сильно дѣйствовать на душу Поэта и филантропа Клопштока; до самой кончины своей онъ любилъ говорить объ немъ. Любилъ за так³я же свойства и Лафаета, благороднаго, рѣдкаго человѣка; страдалъ съ нимъ во время его заключен³я; ужасался отъ слуха, что Вѣнск³й Дворъ отправятъ его въ Росс³ю для вѣчной ссылки въ Сибирь; плѣнялся героическою добродѣтел³ю Лафаетовой супруги, которая, видѣвъ казнь матери и сестры своей, и сама едва избѣжавъ гильйотины, спѣшила изъ темницы въ темнищу, чтобы сколько нибудь утѣшить нещастнаго супруга - терпѣла все, на что осуждаютъ только злодѣевъ, и съ древнимъ Римскимъ мужествомъ выпила с³ю горькую чашу до послѣдней капли. Клопштокъ обрадовался сердечно, когда узналъ, что Лафаетъ, возвратясь въ отечество, рѣшился заключить жизнь свою въ тишинѣ и бѣдности; отказался отъ всѣхъ выгодныхъ мѣстъ, ему предложенныхъ, и писалъ къ друзьямъ своимъ, что правила его не дозволяютъ ему быть оруд³емъ власти, столь несогласной съ любезнѣйшею его мысл³ю, которой онъ всѣмъ пожертвовалъ. Клопштокъ, любя сего Героя всею душею, осуждалъ въ немъ единственно то, что онъ не зналъ французовъ, и считалъ ихъ способными наслаждаться свободою подобно Американцамъ и Англачанамъ.

   Императоръ АЛЕКСАНДРЪ, плѣнивш³й сердца не только въ Росс³и, но и въ чужихъ земляхъ, великими добродѣтелями Своими сдѣлалъ глубокое впечатлѣн³е въ душѣ Клопштоковой. Живъ долго и замѣтивъ, что почти всѣ Государи начинаютъ свое правлен³е хорошими дѣлами, но скоро оставляютъ сей путь и слѣдуютъ совсѣмъ иной системѣ, онъ долго медлилъ въ своемъ заключен³и. Видя же наконецъ, что добродѣтели Росс³йскаго Монарха не суть дѣйств³е минутной Политики, но, какъ благотворная и величественная рѣка, неизмѣнно и безпрестанно изливаются на сильнѣйшее Государство въ свѣтѣ, Клопштокъ сдѣлался обожателемъ сего рѣдкаго Государя, и сочинилъ Ему оду; напечаталъ ее въ Минервѣ, но никакъ не хотѣлъ послать въ Петербургъ, чтобы не уподобиться обыкновеннымъ льстецамъ.

   Клоштоковы мысли о Кантовой философ³и напечатаны въ его Грамматическихъ разговорахъ. Онъ не боялся нажить непр³ятелей, но думалъ, что ему, какъ современнику, надлежитъ дать отчетъ потомству въ своемъ мнѣн³и о сей новой философической системѣ. Слыша его, въ 179й году, рѣшительно говорящаго о семъ предметѣ, я спросилъ: всѣ ли Кантовы творен³я читалъ онъ? Клопштокъ вскочилъ съ креселъ и съ великою живост³ю сказалъ мнѣ: "Я старался вникнуть въ каждую мысль, разбиралъ всю цѣпь заключен³й и слѣдств³й; иначе не сталъ бы такъ говорить:" Онъ утверждалъ, что с³е волнен³е умовъ совсѣмъ не есть новый феноменъ; что въ Круз³ево время такъ же славили сего философа, такъ же до небесъ превозносили его систему, и думали, что всѣ примутъ ее, и что она будетъ имѣть щастливое вл³ян³е на судьбу рода человѣческаго.

   Клопштокъ, между разными познан³ями, имѣлъ и так³я, которыхъ не льзя было предполагать въ немъ. На примѣръ, онъ совершенно зналъ Тактику и методу всѣхъ великихъ новыхъ полководцевъ, хотя, по своему человѣколюбивому характеру, ненавидѣлъ войну. Въ 18 пѣсни Месс³ады сказано, что

  

   Она есть стыдъ людей въ течен³и вѣковъ

   И торжество ужаснѣйшее ада:

  

   Въ 1794 году онъ пѣлъ, что

  

   Безумствовать и воевать одно.

  

   Клопштокъ зналъ всѣ подробности семилѣтней войны и говорилъ о каждомъ дѣлѣ какъ самый ученый Генералъ; даже и въ послѣдн³е годы жизни своей не забылъ ни малѣйшаго обстоятельства сей донынѣ безпримѣрной войны, и, родясь подданнымъ Фридриха Великаго, хотѣлъ нѣкогда описать ее для славы своего народа; но долговременное пребыван³е въ Копенгагенѣ и друг³е случаи не дозволили ему исполнить сего намѣрен³я.

   Твердость характера Клопштокова была удивительна даже и въ старости. Я разскажу здѣсь два примѣра. Извѣстно, что Адмиралъ Нельсонъ считался нѣсколько времени первымъ Героемъ Европы. Сего человѣка знали по одному дѣлу, но безпримѣрному въ Истор³и, и рѣшившему на тотъ разъ судьбу м³ра. Нельсонъ, пр³ѣхавъ въ Гамбургъ, спѣшилъ видѣть творца Месс³ады, дружески пожалъ руку его, и съ жаромъ увѣрялъ Клопштока въ особенномъ своемъ къ нему уважен³и. Поэтъ и самъ былъ y Нельсона. Лади Гамильтонъ {Жена Англ³йскаго Министра при Неаполитанскомъ Дворъ. Она Итал³янка, подлаго роду, но весьма искусная въ пантомимахъ; чѣмъ прельстила и Гамильтона и Нельсона.} старалась всячески плѣнить его своимъ пантомимическимъ искусствомъ, и такъ успѣла, что Клопштокъ съ удивлен³емъ говорилъ послѣ о чрезвычайномъ ея талантѣ - и разстался съ ними, какъ другъ съ друзьями. Но когда, черезъ нѣкоторое время, узналъ Нельсоновы жестокости и злодѣйства Лади Гамильтонъ въ Неаполѣ, то, любя справедливость и человѣколюб³е болѣе всего на свѣтѣ въ одну минуту отказался отъ своего пристраст³я, и сказалъ мнѣ съ твердост³ю: "я выгналъ ихъ навѣки изъ моего сердца!" - Другая черта Клопштоково характера еще достойнѣе примѣчан³я. Подъ именемъ Памятннковъ онъ сочинялъ стихи на главные случаи Революц³и, съ великимъ жаромъ - и прекрасные; не щадилъ Якобинцевъ и славилъ добродѣтель, въ комъ она еще являлась во Франц³и. Когда нояды и гильйотинады довели ужасы до высочайшей степени, Клопштокъ бросилъ перо, но хотѣлъ напечатать свои Памятники, одно изъ лучшихъ произведен³й его Ген³я. Между тѣмъ печальныя слѣдств³я Революц³и болѣе и болѣе оказывались для Герман³и, и наконецъ увѣнчались самымъ постыднымъ миромъ, какого, со временъ Карла Великаго, никогда еще Нѣмецкая земля не заключала. Тогда Клопштокъ закаялся говорить о Революц³и, и сказалъ мнѣ однажды, что бросилъ въ огонь написанные имъ стихи на эпохи ея. Я счелъ это слово дѣйств³емъ минутной досады, и черезъ нѣсколько времени, вмѣстѣ съ Глеймомъ, приступилъ къ нему, чтобы онъ отдалъ намъ Памятники для издан³я; но они уже были сожжены, тайно отъ насъ и даже отъ самой почтенной супруги его! Едва ли какой нибудь Авторъ истреблялъ такимъ образомъ свое творен³е, написанное для вѣчности.

   Не мудрено, что Ген³й, воспитанный духомъ Древнихъ, былъ скупъ на похвалу въ Искусствахъ и въ Наукахъ; но когда онъ не могъ хвалить, то молчалъ, или критиковалъ съ великою умѣренностью. Естьли же находилъ, что Авторъ унижаетъ предметы важные для блага людей или поноситъ великихъ Писателей, то бросалъ книгу съ презрѣн³емъ и не хотѣлъ говорить объ ней. Ни особенное уважен³е къ Сочинителямъ, ни слава ихъ, ни дружеск³я связи не имѣли никакого вл³ян³я на судъ его, когда дѣло шло о Литтературѣ и красотахъ Искусства; одна истина и вкусъ казались ему священными. Клопштокъ и Виландъ были на Парнассѣ совершенными антиподами, однакожь всегда уважали другъ друга, какъ всѣ истинно велик³е Ген³и, не смотря на различ³е талантовъ. Виландъ всѣхъ лучше и тонѣе похвалилъ Клопштока въ своемъ Журналѣ; a Клопштокъ, читая его Аристиппа, сказалъ мнѣ: "я не могу разстаться съ этою книгою."

   Имѣя рѣдк³я свѣдѣн³я, онъ никогда не хотѣлъ быть Профессоромъ, ибо любилъ заниматься и работать свободно, безъ всякаго принужден³я; не могъ также писать много, и жить трудами своими. Слѣдственно Герман³я могла опять представить ужасное и постыдное зрѣлище Ген³я въ бѣдности. Сколько великихъ людей въ нашемъ отечествѣ имѣли сей жреб³й, отъ Кеппеля до Лессинга! Но и въ другихъ земляхъ, къ нещастн³е, тоже бывало, особенно въ разсужден³и великихъ Поэтовъ. Гомеръ былъ нищ³й, Шекспиръ съ великимъ трудомъ могъ жить, Мильтонъ умеръ въ бѣдности, a Ботлеръ съ голоду, хотя недостойный Карлъ ²² зналъ наизусть стихи его. Но судьба пеклась о Клопштокѣ; надлежало сдѣлаться чуду: оно сдѣлалось.

   Извѣстно, что Государя рѣдко по собственному побужден³ю награждаютъ Авторск³е таланты, не имѣя времени думать объ нихъ. Надобно любить чтен³е или народную славу, чтобы давать пенс³и людямъ съ дарован³емъ и тѣмъ освобождать ихъ отъ трудовъ принужденныхъ, убивственныхъ для таланта. Однакожь добродушный Датск³й Король и Несторъ Нѣмецкихъ Принцовъ, Маргграфъ Баденск³й, опредѣлили Клопштоку так³я пенс³и, что онъ могъ жить независимо. Безъ сего похвальнаго великодуш³я какая судьба ожидала славнѣйшаго изъ Поэтовъ Герман³и?

   Клопштокъ умеръ такъ, какъ жилъ: съ твердост³ю и спокойств³емъ философа, въ объят³яхъ милаго семейства, которое нѣжнѣйшими попечен³ями платило ему за любовь его. Онъ ни мало не ослабѣлъ въ душевныхъ силахъ своихъ; сохранилъ до гроба ясность ума, жаръ воображен³я и всѣ чувства; только память его въ послѣдн³е годы была уже не такъ хороша, какъ прежде. Подобно Сократу, Клопштокъ передъ смерт³ю занимался единственно безсмерт³емъ и заставлялъ читать себѣ вторую-надесять пѣснь Месс³ады, въ которой смерть, могила и будущая жизнь описаны утѣшительно и пр³ятно. Что юноша пѣлъ нѣкогда въ небесномъ вдохновен³и, то сдѣлалось отрадою умирающаго старца.

   Два города, различные законами и нравами, соединились при погребен³и великаго Пѣвца Герман³и, не для его славы (и безъ того вѣчной), но для ихъ собственной и для чести вѣка. Чиновники, ученые, купцы, художники, Генералы, прелестныя женщины, сыпали цвѣты на его могилу; одно чувство всѣхъ одушевляло: глубокое почтен³е къ безсмертному таланту, славному для Герман³и и человѣчества.

   Такъ онъ мыслилъ, жилъ и скончался для сего м³ра!