Ходасевич В. Ф. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. Записная книжка. Статьи о русской поэзии. Литературная критика 1922-1939. - М.: Согласие, 1996.
Брюсовские "Эротопегнии" были впервые отпечатаны в Москве, в 1917 году. Выпущенное без обозначения типографии, "на правах рукописи", в количестве 305 нумерованных экземпляров, это издание, претендующее на изящество, но, в сущности, довольно небрежное, вскоре сделалось необходимою принадлежностью всякой снобической и нуворишской библиотеки. Болыневицкие вельможи считали его признаком тонкого вкуса и культурного лоска. Благодаря надписи: "Издание в продажу не поступает", "Эротопегнии" продавались очень успешно, а в голодные годы, 1918-1922-й, принадлежали к числу тех "валютных" книг, которые без труда разменивались на муку, масло, сахар. В 1921 году, в Петербурге, я сам просуществовал на "Эротопегнии" чуть ли не целый месяц, продав их первому петербургскому дэнди той поры: айсору, чистильщику сапог, сидевшему со своим ящиком на углу Мойки и Невского. Уже в те времена скептики высказывали подозрение, что истинный тираж "Эротопегнии" значительно превосходит триста пять экземпляров. Кажется, они были правы. Недаром теперь, через пятнадцать лет после того, как издание было исчерпано, "Эротопегнии" в изобилии появились на книжном рынке эмиграции: по-видимому, рынок советский ими перенасыщен. Как бы то ни было, они "омолодились", заняли место среди парижских книжных новинок - и это дает мне повод сказать о них несколько слов.
"Эротопегнии" суть собрание эротических стихотворений латинских авторов в переводе Валерия Брюсова. Брюсов был знатоком латинской литературы, - не случайно над переводом "Энеиды" трудился он много лет. Будучи по самой литературной природе своей склонен ко всякой эротике, он, разумеется, не мог пройти мимо "отреченных", "запретных" произведений латинской Музы. Приступая к их переводу, он оставался верен себе. Но вот, я вновь перелистываю книгу через пятнадцать лет после ее выхода, и вновь, как тогда, мне становится как-то грустно: брюсовский труд представляется мне глубоко ненужным, затраченная поэтом энергия - совершенно напрасной.
В эту книгу вошли отрывки из Овидия, Петрония, Сенеки, Марциала, Пентадия, Авсония, Клавдиана, Луксория, а также из анонимных Приапеевых песен. Как видит читатель, большинство авторов принадлежит к числу тех, кого принято называть poetae minores. К тому же Пентадий, Авсоний, Клавдиан и Луксорий относятся уже к эпохам упадочным. В предисловии к своим переводам Брюсов говорит, что им избранные стихи "сохраняют до сих пор все очарование, всю силу, всю убедительность художественных созданий". К несчастию, именно с этим мнением согласиться всего труднее. "Эротопегнии" могут служить выразительным документом эпохи или, точнее, - нескольких эпох, психологически нам уже одинаково чуждых. Но как "художественные создания" все эти стихи, в том числе (да простит меня Аполлон!) Овидиевы, - право же, не Бог весть как художественны. Боюсь даже, что они не художественны вовсе.
Теория словесности - область темная и все еще недостаточно разработанная. Может быть, окончательная ясность в ней и недостижима, - но это уже вопрос особый. В теории словесности разница между поэзией любовной и поэзией специфически эротической не установлена. Однако ж, на практике мы эту разницу научились чувствовать, и нужно думать - настанет такое время, когда чистая эротика, вместе с чистою порнографией, будет исключена из поэтической области вовсе. В лучшем для нее случае она будет отнесена к разряду скандированной дидактики.
Поэзия религиозна по самой своей природе. Художественно лишь то, что корнями уходит в миф, христианский или какой угодно. Отрыв от земли всегда свойственен истинной любовной поэзии, независимо от того, каков состав положительных верований поэта, и даже независимо от того, сознает ли он себя человеком таких верований. Здесь культурная традиция оказывается сильнее и действеннее прямого религиозного сознания. Вся любовная лирика христианской эпохи в той или иной степени готична. В ней нет или почти нет чистой эротики, бескрылой, приземистой, материалистической, а потому и неизбежно нехудожественной. Я вовсе не хочу, разумеется, сказать, что художественна только христианская, послеготическая любовная лирика. Но я хочу сказать, что в любовном стихотворстве латинского мира художественно лишь то, что не дидактично и не эротично в специфическом смысле этого слова. Прекрасны, например, любовные стихи Виргилия и Катулла, но это потому, что в них присутствует, так сказать, готика античности. Очень сомнительно, чтобы Виргилий или Катулл веровали в Венеру или Амора. Но миф о Венере и Аморе был для них жив, как он опять жив для нас. Из этого кладезя черпали они те самые вполне религиозного строя переживания, которые черпаем и мы. Зато решительно никакого мифа не существовало для Лукреция: потому-то и трудно увидеть что-либо поэтическое в его гексаметрах, посвященных эротической теме. Есть прекрасное и в иных любовных стихах того же Овидия, найдется оно и у Марциала, - но как раз не в тех грубо эротических, всего только эротических пьесах, которые выбрал Брюсов. Конечно, он был в своем выборе совершенно последователен, ибо его целью было составить сборник именно эротических стихов. Но в том и заключается вся беда, что самая цель оказалась не художественная. Поэты, которых пришлось привлечь Брюсову, принадлежат к эпохе воистину мрачной. Свет античный для них померк, христианский еще не зажегся. В любви нет для них ничего, кроме факта и акта. Их страсть рассудительна, их улыбка груба и уныла. О любви они говорят с угнетающей деловитостью, их стихи так же скучны и прозаичны, как чувства, лежащие в основе этих стихов. Что же остается? Блеск чисто внешний, я бы сказал - даже не поэтический, а филологический, очарование латинской речи, впрочем кое-где уже тронутой порчею. Но и это очарование дается только тому читателю, которому доступен напечатанный тут же латинский текст. Самые переводы Брюсова - добросовестны, точны - и совершенно не поэтичны. В погоне за точностью он на каждом шагу прибегает к инверсиям, до такой степени затемняющим смысл, что для понимания стихов порою приходится обращаться к подлиннику. По-видимому, он стремился к тому же повторить по-русски строй речи латинской - задача оказалась невыполнима. Читать эти стихи, судорожно-стиснутые, скрюченные, как обгорелые трупы, - сущее наказание. Любители поэзии не получат от этой книги никакой радости. Любители эротических изданий - тоже, потому что приложенные к книге картинки, заимствованные из книг восемнадцатого столетия, довольно банальны, а главное - воспроизведены чрезвычайно неудачно: до такой степени неразборчиво, что иной раз трудно и понять, в чем дело.
В заключение прибавлю, что самое появление этого издания на эмигрантском книжном рынке кажется мне прискорбным. Известно, что зарубежные издательства переживают очень тяжелые времена. Было бы слишком прискорбно и даже отчасти стыдно видеть, как на второсортное старье, привозимое из советской России, покупатели тратят средства, которые с большей пользой для них самих могли бы они истратить на приобретение книг, выпускаемых здесь, сейчас.
Состав 2-го тома Собрания сочинений В. Ф. Ходасевича - это, помимо архивной Записной книжки 1921-1922 гг., статьи на литературные и отчасти общественно-политические темы, напечатанные им в российской и зарубежной прессе за 1915-1939 гг. Пять из них - российского периода на темы истории русской литературы вместе с пушкинской речью 1921 г. "Колеблемый треножник" - Ходасевич объединил в книгу "Статьи о русской поэзии" (Пг., 1922). Все остальные опубликованы после отъезда из России (июнь 1922 г.) в газетах и журналах русского зарубежья.
Большая часть этих зарубежных статей Ходасевича - критика современной литературы. С ней соседствуют историко-литературные этюды, среди которых первое место занимают статьи на пушкинские темы. Мы не сочли нужным отделять историко-литературные очерки, в том числе пушкинистику Ходасевича, от общего потока его критической работы: они появлялись на тех же газетных страницах, где печатались и его актуальные критические выступления; современные и историко-литературные темы переплетались в критике Ходасевича, и представляется ценным сохранить этот живой контекст и единый поток его размышления о литературе - классической и текущей, прошлой и современной. Что касается пушкиноведения Ходасевича, оно, помимо книги 1937 г. "О Пушкине" (см. т. 3 наст. изд.) и глав из ненаписанной биографической книги "Пушкин" (см. там же), достаточно скромно представлено в нашем четырехтомнике; это особое и специальное дело - научное комментированное издание пушкинистики Ходасевича, и такое трехтомное издание в настоящее время уже подготовлено И. З. Сурат.
Комментаторы тома: "Записная книжка" - С. И. Богатырева; основной комментатор раздела "Литературная критика 1922-1939" - М. Г. Ратгауз; ряд статей в этом разделе комментировали И. А. Бочарова (статьи "Все - на писателей!" и "Научный камуфляж. - Советский Державин. - Горький о поэзии"), С. Г. Бочаров ("О чтении Пушкина", "Пушкин в жизни", "Девяностая годовщина", "Поэзия Игната Лебядкина", "Достоевский за рулеткой", "Памяти Гоголя", "По поводу "Ревизора", "Автор, герой, поэт", "Жребий Пушкина, статья о. С. Н. Булгакова", "Освобождение Толстого", "Тайна Императора Александра I", "Умирание искусства", "Казаки", "Богданович"), А. Ю. Галушкин ("О формализме и формалистах").
Erotopaegnia. - В. 1932. 29 сентября.
С. 234. Брюсовские "Эротопегнии"... в 1917 году. - Брюсов В.Я. Erotopaegnia. M.: Альциона, 1917. Частично эти переводы Брюсова перепечатаны в книге "Поздняя латинская поэзия" (Сост. и вступ. статья М. Л. Гаспарова. М., 1982); см. там же о неосуществленных замыслах Брюсова - книге "Золотой Рим: очерки жизни и литературы IV в. по Р. X." и поэтической антологии "Римские цветы" (с. 5-6, 609).
..."Эротопегнии" продавались очень успешно... без труда разменивались на муку, масло, сахар. - Характерно, что с чтением переводов из "Эротопегнии" Брюсов выступал в апреле 1918 г. в кафе "Музыкальная табакерка"; см. об этом: Высоцкий В. Вечер эротики // Новости дня. 1918. 3 апреля (21 марта); С. На "вечере эротики" // Наше время. 1918. 3 апреля (21 марта).
...айсору... - Айссоры (ассирийцы) - народ, говорящий на новосирийском языке; в России жили в основном в Закавказье.
...над переводом "Энеиды" трудился он много лет. - Брюсов начал переводить "Энеиду" Вергилия еще в гимназическом возрасте. Впервые отрывки из перевода появились в 1913 г., однако полностью те семь песен "Энеиды", которые успел перевести Брюсов, были напечатаны лишь в 1933 г. (Вергилий. Энеида / Перевод Валерия Брюсова и Сергея Соловьева. Ред., вступ. статья и коммент. Н. Ф. Дератани. М.-Л.: Academia, 1933). "Брюсов <...> поставил себе очень ответственную и трудную задачу - выразить в русском стихотворном переводе всю звукопись, всю эвфонию стиха Вергилия. <...> Этой трудной задачей, вероятно, и объясняется медленность работ Брюсова" (Н. Д[ератани]. К переводу "Энеиды" // Там же. С. 38).
С. 235. ...Пентадия, Авсония... Луксория, а также из анонимных Приапеевых песен. - Ходасевич перечисляет позднелатинских поэтов Децима Магна Авсония (ок. 310 - ок. 394), Клавдия Клавдиана (писал в 395-404 гг.), Пентадия (конец III - начало IV в.), Луксория (VI в.). "Приапеи" - анонимный сборник непристойных стихотворений, обращенных к богу Приапу (I в. н. э.), - Брюсов переводил по изданию: Petronii Satirae et Liber Priapeorum / Tertium edidit Fr. Buecheler. Berlin, 1895.
..."сохраняют... убедительность художественных созданий". - Брюсов В. Я. Erotopaegnia. С. 5.
С. 237. ...картинки, заимствованные из книг восемнадцатого столетия... - Фронтиспис и украшения для книги Брюсова взяты из изданий: Les Monuments de la vie privИe des Douze CИsars (Rome, 1785); Les Monuments du culte secret des dames Romaines (Rome, 1787).