Иловайский Дмитрий Иванович - История России. Том 2. Московско-Литовский период или собиратели Руси

детей и разным женским работам. При ней находилось большое число девиц, которые под ее надзором ткали, вышивали и вместе с ней ходили на церковную службу. "Были мы в придворной церкви во время обедни, - пишет Немец, - придворные женщины находились на верхней галерее (на церковных полатях или хорах), завешенной зеленой сеткой, так что можно было видеть только их тени". На том месте, где были преданы смерти три помянутые выше мученика, великая княгиня Ульяна заложила храм во имя св. Троицы, и здесь потом некоторое время покоились тела этих мучеников, признанных святыми православной церковью. Ольгерд, подобно Галицким князьям, хлопотал, как мы видели, получить особого митрополита для Западной России, чтобы разъединить ее с Москвой в церковном отношении. Хлопоты эти при нем еще не увенчались успехом. Предание говорит, что митрополит Алексей во время своих объездов по русским областям посетил также Вильну и здесь лично освятил вновь построенный храм Пресвятой Девы (впоследствии Пречистенский собор).

   За исключением помянутых трех мучеников, сделавшихся жертвой собственно Виленских жрецов, не видно, чтобы православие подвергалось гонению от Литвы, и оно мирно, постепенно распространялось в княжеской семье и дружине. Но рядом с Русским православием уже давно вторгалось в Литву Римское католичество, со стороны Польши и двух Немецких Орденов. Атак как последние распространяли его мечом и огнем, порабощением и разорением туземцев,- то католичество слыло на Литве под именем "Немецкой веры" и было ненавистно народу. Возбуждению против католичества, вероятно, способствовало отчасти и распространившееся на Литву влияние Русской гражданственности с ее нерасположением к папизму. Однако усилия Римской курии и католических соседей, особенно Поляков, не оставались бесплодны. И великие князья Литовские, давая льготы многим немецким переселенцам, тем самым способствовали водворению католичества в своих городах, а иногда из политических видов прямо ему покровительствовали, и даже в минуты опасности от Немцев принимали хотя на время католическую религию (Миндовг) или манили папских агентов обещанием принять ее (Гедимин и Кейстут). В Вильне еще при Гедимине мы видели существование двух католических монастырей; дальнейшая судьба их неизвестна; но в начале Ольгердова княжения они, кажется, уже не существовали. Во вторую половину его княжения католические монахи водворились здесь вновь, с помощью одного из любимцев великого князя, по имени Гаштольда.

   Этот последний, после завоевания Подолии, был поставлен старостой или наместником в Каменце. Влюбленный в дочь одного польского пана (Бучацкого), он получил ее руку под условием принятия христианства по католическому обряду, и в крещении назван Петром. Потом Ольгерд поставил его воеводой в городе Вильне. Петр Гаштольд, сделавшийся ревностным католиком, призвал в Вильну четырнадцать Францисканских монахов и, с дозволения Ольгерда, заложил для них монастырь Богородицы на своем дворе, на том месте, где после стоял дворец католических епископов (ныне генерал-губернаторский), около 1365 года. Присутствие этих монахов, занимавшихся, конечно, насаждением католичества в Литовской столице, одновременно с жестокими войнами против Немцев, возбудило сильное неудовольствие в языческой толпе. Она воспользовалась однажды отсутствием Ольгерда и Гаштольда, отправившихся в поход на Москву (в 1368 г.), напала на монастырь и сожгла его. Семь монахов были убиты на месте, а другие семеро привязаны к деревянным крестам и пущены вниз по Вилии, с словами: "вы пришли к нам с заката солнечного, - на запад и ступайте". По возвращении из похода, по жалобе Гаштольда, великий князь жестоко наказал граждан Вильны за возмущение и убийство монахов; говорят, было казнено тогда до пятисот человек. Очевидно, Ольгерд на этот раз чувствовал себя так крепко на престоле, что не опасался неудовольствия язычников. После того Гаштольд опять призвал в Вильну Францисканских монахов; но построил им вновь монастырь Богородицы не на прежнем месте, в центре Нижнего города, а на окраине его, "на песках", где у него также был двор.

   Сам Ольгерд умер не только в православной вере, но и принял перед смертью схиму, по увещанию своей супруги Юлиании и ее духовника печорского архимандрита Давида. Он был погребен в помянутом выше храме Пречистенском, который, по словам Русской летописи, был им самим построен. Несмотря на это христианское погребение, если верить другому известию, Литовские язычники, с своей стороны, справляли похороны великого князя по своим старым обычаям; причем сожгли на костре много лошадей с разными дорогими вещами.

   Указанная выше записка неизвестного нам Немецкого крестоносца, посетившего Вильну при Ольгерде во вторую половину его княжения, так описывает его наружность: "Князь имеет величавый вид, румяное, продолговатое лицо, большой нос, глаза голубые и выразительные, брови густые, светлые, бороду длинную, светло-русую, с проседью, такого же цвета волосы на голове, спереди уже выпавшие, чело высокое. Он выше среднего роста, ни толст, ни худощав; говорит звучным и приятным голосом, отлично сидит на коне, но ходит немного прихрамывая на правую ногу, почему опирается на трость или на отрока. По-немецки хорошо понимает и может объясняться, но в беседах с нами всегда имеет при себе переводчика". По словам той же записки, когда Ольгерд не был в походах, которые обыкновенно предпринимал в начале каждой весны, то лето проводил в замке Медники, лежавшем на восток от Вильны*.

   ______________________

   * О крещении Ольгерда в православную веру, в молодости, говорят летописи, Быховца (20 Стр.), Густынская (349) и Никонов. (III. 178). Первые две указывают, что он принял православие именно при своем браке с Витебскою княжною. О посхимлении его перед смертью из летописи, приведенной Карамзиным в прим. 50 к т. V (причем, очевидно, неверно прибавляется о крещении его тоже перед смертью). Православное исповедание Ольгерда ясно свидетельствует и так наз. Дневник графа Кибурга. (Записки Новорос. Универс. Т. II. Од. 1868. "Ягелло-Яков Владислав" Смирнова. Приложение, стр. 30. Но этот источник спорный). Отрывок о наружности Ольгерда и богослужении в придворном храме извлечен Нарбутом из рукописи, о которой, к сожалению, он не дает подробных сведений. (Dzieje naroda Litewskiego. Т. V. 236 - 237). О трех мучениках православия в Литве повествует Минея Макария, откуда рассказ заимствован в Четь-минеи Димитрия Ростовского. О них же упоминает Софийская перв. летопись под 1341 г. О Петре Гаштольде и избиении францисканских монахов известно только из Летописи Быховца. См. также Васильевского "Очерк Истории города Вильны" стр. 13 - 16. Елагина "Первые христианские мученики в Литве". Ж. М. Н. Пр. 1843. N 6.

   ______________________

  

   Ольгерд, несомненно, в высокой степени обладал теми качествами, которыми отличаются основатели и распространители какой-либо новой политической силы, нового государства, выступавшего на историческую сцену. Вместе искусный, осторожный политик и неутомимый ратный вождь, умный организатор и ловкий дипломат, он является непосредственным продолжателем Гедимина и, несмотря на многие препятствия, на необходимость одновременно вести борьбу с соседями в разных сторонах, успел почти докончить собрание Западной Руси под Литовской династией и раздвинуть пределы Литовско-Русского государства от Балтийского моря до Черного и от Западного Буга до верхней Оки.

  

  

   Почти в одно время с кончиною Ивана II Московского произошла перемена в Золотой Орде. Свирепый отцеубийца Бердибек, в свою очередь, пал от руки заговорщиков вместе с своим любимцем темником Товлубием (собственно Тоглубегом). Это убийство было началом "великой замятии" (по выражению наших летописей), т.е. целого ряда кровавых переворотов: ханы, один за другим, вступают на престол через трупы своих предшественников. В это время могущество Золотой Орды, конечно, пошатнулось и стало клониться к упадку. После Бердибека ордынские князья посадили на престол хана Кулпу, но, спустя шесть месяцев, он уже был свержен и убит новым ханом Небрусом. Некоторые Русские князья, по своей обязанности являться на поклон каждому новому хану и за новыми ярлыками, успели прибыть в Орду при Кулпе и были свидетелями его свержения. Другие прибыли уже при Неврусе. Этому хану и пришлось решать вопрос о том, кому должно достаться великое княжение Владимирское. В Орде съехались князья Тверские, Рязанские, Ростовские, Ярославские, Суздальские и пр. Димитрий Иванович Московский, по своему малолетству, не явился, а прислал своих бояр просить хана о ярлыке на великое княжение.

   Как по смерти Симеона Гордого соперником его брату Ивану явился суздальский князь Константин, так теперь соперником Димитрию Московскому выступил сын Суздальского князя Димитрий Константинович. После Константина его княжение разделилось между сыновьями: старший Андрей взял Нижний Новгород, второй Димитрий получил Суздаль, а третьему Борису достался Городец. Но не старший брат Андрей Константинович явился соискателем великого княжения, а второй - Димитрий. Если верить некоторым нашим летописцам, хан, недовольный отсутствием Димитрия Московского, предложил это княжение Андрею Константиновичу. Но тот по своему смирному характеру, не желал ссориться с сильной Москвой, отказался и ограничился ярлыком на собственное княжение. Тогда честолюбивый брат его Димитрий Нижегородский начал сильно хлопотать в свою пользу, раздавая дары ханше и ордынским князьям. В этом случае ему помогли Новгородцы, уже с опасением смотревшие на возвышение Москвы. Хан склонился на его просьбу и дал ему великое княжение. Димитрий Константинович прибыл во Владимир, сопровождаемый ханским послом, и сел на великом столе "не по отчине и не по дедине", как выражается летопись. Отсюда он послал своих наместников в Новгород (1360). Но торжество его было непродолжительно.

   В том же 1360 году на Волжскую или Саранскую Орду пришел хан Синей или Заяицкой Орды Хидырь-бег; Неврус, преданный своими мурзами, был побежден и убит. Пришлось Русским князьям опять ехать в Орду на поклон хану Хидырю; в числе их на этот раз был и Димитрий Московский. Он успел благополучно выбраться в обратный путь; но другие князья Северо-Восточной Руси были застигнуты в Орде новым кровавым переворотом: Хидырь-хана сверг с престола и убил собственный его сын Темирхоза (1361). Прошел еще с небольшим месяц, и новый отцеубийца был уже низвержен. Начальник Донской орды темник Мамай выставил хана Абдула. Но у последнего явилось несколько соперников; главным из них был брат Хидырь-бега Амурата которого признали Саранские мурзы и Волжская Орда. Русские князья также склонились на сторону этого последнего. К нему обратились оба Димитрия, Суздальский и Московский, за ярлыками на великое княжение Владимирское. Амурат решил дело в пользу Москвы. Димитрий Иванович собрал войско, выгнал Димитрия Константиновича из Переяславля и Владимира и торжественно, т.е. с обычными обрядами, сел на великом Владимирском столе (1362). Когда же к нему в Москву приехал посол из Мамаевой Орды от хана Абдула и также привез ему ярлык на великое княжение, князь принял посла с почетом и одарил. Узнав о том, Амурат сильно разгневался и послал ярлык Димитрию Константиновичу. Суздальский князь снова поспешил занять Владимирский стол. На этот раз он пробыл во Владимире только одну неделю. Явился Димитрий Московский с большим войском и не только изгнал соперника из Владимира, но последовал за ним и осадил сам Суздаль. Димитрий Константинович просил мира и получил его, отказавшись навсегда от своих притязаний на великое княжение (1363). После того и другие князья Суздальской Руси снова признали верховенство Москвы (в том числе Константин Ростовский). А мелких удельных князей, Галицкого Димитрия и Стародубского Ивана, великий князь за что-то выгнал из их уделов, и те удалились в Нижний Новгород к Андрею Константиновичу.

   В следующем 1364 году с нижней Волги и Каспийского прибрежья Волжским судовым путем занесена была в Ростовско-Суздальский край сильная моровая язва. Она выражалась у одних кровохарканием, у других поражением каких-либо желез на теле, после чего на другой или на третий день человек умирал. Язва сначала появилась в Нижнем Новгороде, а отсюда проникла в земли Рязанскую, Московскую и Тверскую; повторилось почти такое же опустошение, какое, десять лет назад, причинила Черная смерть. Много князей умерло во время этого поветрия. В числе их находились младший брат Димитрия Московского Иван и Нижегородский князь Андрей. Удел Ивана достался великому князю Димитрию; а Нижний Новгород сделался предметом распри между Димитрием Константиновичем Суздальским и младшим его братом Борисом Городецким. Честолюбивый Борис, женатый на дочери Ольгерда Литовского, успел было захватить Нижний и выхлопотать ярлык из Орды. Но там продолжалась быстрая смена ханов, и подобные ярлыки потеряли свою решающую силу. Димитрий Константинович, тоже доставший себе ярлык, обратился к бывшему своему сопернику Димитрию Московскому, уже как к великому князю, и просил его помощи. Великий князь потребовал от Бориса, чтобы он уступил Нижний старшему брату. Борис упорствовал. Димитрий, руководимый митрополитом Алексеем, прибегал к оружию духовному, из Троицкого монастыря был вызван знаменитый игумен Сергий и отправлен звать Бориса в Москву для того, чтобы великий князь рассудил его спор с братом. Но Борис продолжал упорствовать. Тогда игумен Сергий, имея полномочие от митрополита, затворил церкви в Нижнем Новгороде и прекратил богослужение. Между тем, митрополит заранее отчислил Нижний Новгород и Городец от епархии суздальского владыки Алексея, который по-видимому держал сторону младшего брата. Наконец, Димитрий Московский двинул свою рать на помощь Димитрию Константиновичу. Борис смирился, уступил Нижний брату и удалился в свой Городец.

   В следующем 1366 году союз Московского князя с Суздальским был скреплен браком пятнадцатилетнего Димитрия Ивановича с младшею дочерью Димитрия Константиновича Евдокией; свадьба была сыграна в январе месяце в городе Коломне. А старшая ее сестра Мария была выдана за Николая Васильевича Вельяминова, одного из сыновей Московского тысяцкого. Воротясь в Москву, великий князь занялся возобновлением своей столицы.

   Около того времени страшный пожар опустошил Москву. Пожары случались в ней довольно часто; но "Всесвятский" пожар, происшедший летом 1365 года, был самый ужасный. Он назван так потому, что начался около церкви Всех Святых. Стояла очень сухая, знойная погода; вдруг поднялась буря с сильным вихрем и разметала головни по всему городу; в одном месте гасили, а в десяти загоралось, так что не успевали ничего спасти из имущества; погибло много людей. В два часа времени выгорел весь город, т.е. все три его части: Кремль, Посад и Заречье. При возобновлении Москвы, Димитрий и его двоюродный брат Владимир Андреевич решили вместо прежних дубовых стен Кремля построить каменные; для чего в течение зимы заготовлен был камень, а весной начали ставить стены и башни. Вскоре этим каменным стенам пришлось сослужить свою службу.

   Неустройства в Орде и междоусобия за ханский престол продолжались. Пользуясь ими, некоторые татарские вельможи и царевичи начали отделяться от Золотой Орды и основывать свои владения. Так, мурза Тагай основал особое татарское владение в Мордовской земле и сделал своей столицей город Наровчат. Он производил нападения и грабежи в соседних пределах Рязанских; в 1365 г. с Татарами и Мордвой напал на сам Переяславль Рязанский, взял его, сжег и разграбил; но на обратном пути потерпел поражение от князя Олега Рязанского и Владимира Пронского. В стране Камских Болгар утвердился ордынский князь Булат Темир, который начал грабить соседние пределы Суздальской земли; но (в 1367 г.) потерпел поражение отсоединенных сил Димитрия Константиновича и брата его Бориса на берегах реки Пьяны и бежал в Золотую Орду, где был умерщвлен по приказу хана Азиса (преемника Амуратова). На место Булат Темира в стране Болгар утвердился было новый хан Гасан; но Суздальские князья, в сопровождении посла Азисова, ходили на Гасана; свергли его и поставили князем той страны другого татарского царевича (1370). Таким образом, благодаря Ордынским междоусобиям, Русские начали мало-помалу безнаказанно бить самих Татар, вмешиваться в их взаимные отношения и подготовлять способы к свержению ига*.

   ______________________

   * Воскресен. Никон. Татищ. Hammer-Purgstall. Мельников ("Нижегород. Велик, княжество" в Нижег. Губ. Вед. 1847 г.).

   ______________________

  

   Но прежде нежели дошла очередь до открытой борьбы с Ордой, Москве вновь пришлось возобновить упорную борьбу со своей старой соперницей Тверью, а отчасти и с другой соседкой, с Рязанью.

   В Тверской земле около того времени выступил замечательный князь в лице Михаила Александровича, одного из сыновей казненного в Орде Александра Михайловича. Этот Михаил Александрович родился в ту пору, когда отец его проживал изгнанником в Пскове, и его восприемником от купели был новгородский архиепископ Василий, приезжавший тогда в Псков по своим делам. В детском возрасте Михаил осиротел; мать отправила на воспитание в Новгород к крестному отцу, владыке Василию, под руководством которого мальчик выучился грамоте, полюбил чтение книг и благочестие. Пребывание в Новгороде, по всей вероятности, имело и другое влияние на юного княжича: близкое знакомство с бытом и складом бойкой гражданской жизни вольнолюбивого города подействовало на его впечатлительную, даровитую природу и способствовало развитию его политического смысла. Недаром впоследствии он явился достойным соперником Димитрия Донского и сумел приобрести такую привязанность своих Тверитян.

   Михаил Александрович получил в удел город Микулин и, пока жив был его старший брат Всеволод Холмский, конечно, действовал с ним заодно против их дяди Василия Кашинского, владевшего великим столом Тверским. Помянутая выше моровая язва 1364 года произвела большое опустошение и в среде Тверского княжеского дома. Кроме матери Михаила, вдовой великой княгини Настасьи, от нее умерли три его родные брата, в том числе Всеволод Холмский, и еще двоюродный Семен Константинович. Важно то, что этот Семен Константинович, помимо родного брата Еремея, отказал свой Дорогобужский удел двоюродному брату Михаилу Александровичу Микулинскому; ему же "приказал" и свою княгиню (т. е. поручил его попечению). Еремей изъявил притязания на Дорогобужский удел; его сторону принял и старший в семье дядя Василий, великий князь Тверской (прежде Кашинский). За решением спора обратились в Москву к третейскому суду митрополита Алексея. "По митрополичью благословению" дело разбирал тверской владыка Василий и решил его в пользу Михаила. Еремей и дядя Василий обратились в Москву с жалобой на неправильное решение и просили помощи против усилившегося Микулинского князя, который имел опору в своем шурине Ольгерде Литовском. Любопытно, что жители самой Твери приняли сторону Михаила и, по-видимому, хотели посадить его у себя вместо Василия Кашинского. Москва воспользовалась случаем деятельно вмешаться в дела Тверского княжения, чтобы решительно подчинить его своему влиянию.

   Великий князь юный Димитрий и митрополит Алексей позвали Михаила Александровича в Москву на третейский суд с его двоюродным братом Еремеем. Михаил приехал. Но здесь, когда он не хотел отступать от спорного удела, его схватили и заключили под стражу вместе с его боярами. Хотя, спустя немного времени, по случаю приезда Ордынских послов, Михаила отпустили из Москвы, но причиненное насилие, очевидно, зажгло в нем сильную к ней вражду. Вскоре потом, по смерти дяди Василия (1368), Михаил наследовал великий стол Тверской, и отсюда началась его упорная борьба с Димитрием Московским. Даже соединив в своих руках большую часть Тверской земли, Михаил не был в состоянии бороться с Москвой без посторонней помощи. Он обратился за ней к своему шурину Ольгерду Литовскому, Склоненный сестрой его, а своей супругой Ульяной, тот не отказал ему, и отсюда произошло первое военное столкновение между двумя собирательницами Руси.

   Ольгерд, сообща с Михаилом, предпринимал три похода на Москву. По своему обычаю, он старался действовать быстротой и неожиданностью. В первый свой поход Литовский великий князь, явясь внезапно в Московских пределах, разбил сторожевой полк на реке Тростне (Рузского уезда), и затем двинулся на саму Москву. Димитрий затворился в Кремле и предварительно велел сжечь посад, чтобы в нем не укрепился неприятель. Незадолго выстроенные каменные стены Кремля оказали надежную защиту, и Ольгерд, постояв дня три под Москвой, ушел назад, ограничившись грабежом и разорением окрестных сел и монастырей. Это было первое неприятельское нашествие вглубь Московской земли со времени вокняжения Ивана Калиты; уже более сорока лет Москва пользовалась отдыхом от подобных разорений.

   Московский князь после того отступился было от вмешательства в споры между Михаилом и некоторыми Тверскими удельными князьями; но не надолго. Спустя года два, Димитрий напал на Тверское княжество и отплатил ему разорением некоторых городов. Михаил ушел опять в Литву, и опять при содействии сестры упросил Ольгерда о помощи. С Литовским князем, как и в первый раз, кроме Тверичей пошла и Смоленская рать. Опять союзники осадили Москву, но не могли взять города, а только пожгли посады и опустошили окрестности. Услыхав, что двоюродный брат Димитрия Владимир Андреевич стоит в Перемышле и собирает рать, осторожный Ольгерд поспешно заключил перемирие и ушел домой (1370). В следующем году это перемирие было скреплено браком Владимира Андреевича с дочерью Ольгерда Еленой.

   Ободренный успехом, Михаил Тверской отправился в орду Мамаеву и там испросил себе ярлык на великое княжение Владимирское; таким образом он возобновил старые притязания Твери на старшинство. Но в Москве уже не обращали большого внимания на ханские ярлыки; когда Михаил с ордынским послом Сарыхожею прибыл к Владимиру, граждане не впустили его в город, и он со стыдом должен был удалиться в Тверь. А Сарыхожу Димитрий пригласил в Москву и дарами склонил его на свою сторону. Затем Димитрий сам отправился в Орду, где не щадил денег, и Мамай, довольный его покорностью, снова утвердил за ним великое княжение Владимирское. Хотя хлопоты в Орде дорого обошлись Димитрию и он вошел в большие долги, однако, ясно было, что Москва богаче Твери и легче могла покупать нужные ярлыки. Мало того, Димитрий при этом выкупил сына Михаила Ивана, который задолжал в Орде 10000 рублей, отстаивая перед ханом старшинство своего отца. Московский князь взял с собой Ивана Михайловича в Москву и держал под стражей, пока отец не заплатил долга. R происшедшей затем новой войне Михаила с Димитрием деятельное участие приняли Новгородцы: они начали теперь опасаться вновь возраставшего усиления Тверского князя, который хотел посадить в Новгороде своих наместников и возобновил притязания на некоторые соседние Новгородcкие земли. На стороне Москвы оказался и удельный князь Кашинский. Но на помощь Михаилу в третий раз явился Ольгерд. Они соединились и опять пошли на Москву. На этот раз им не удалось застать Димитрия врасплох. Молодой Московский князь, очевидно, уже приобрел опытность и начал обнаруживать свои военные способности. Димитрий Иванович вышел им навстречу и разбил сторожевой литовский полк. Ольгерд поспешно отступил и остановился за одним крутым оврагом. Тут несколько дней противники стояли в виду друг друга; потом снова помирились и разошлись (1372). Борьба Михаила с Димитрием однако не кончилась. Московский князь снова вмешался в Тверские дела по поводу распри Михаила с его двоюродным племянником князем Кашинским. Вражду подожгли, кроме того, два московских перебежчика. В сентябре 1374 года скончался в Москве последний тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов; перед смертью он постригся и погребен в монастыре Богоявления. Великий князь не назначил ему преемника, конечно, находя этот древний сан, возбуждавший зависть и интриги бояр, более не нужным и неудобным для своей столицы. Один из сыновей покойного, Иван Васильевич, вероятно, обманувшийся в своей надежде наследовать дедовский и отцовский сан, отъехал в Тверь, за ним последовал некто Некомат Сурожанин, т.е. один из купцов, торговавших южными товарами, приходившими из Черноморья. Эти переметчики взялись выхлопотать Михаилу в Орде новый ярлык на великое княжение Владимирское, и Некомат летом 1375 года действительно привез ярлык от Мамая с обещанием прислать на помощь татарское войско. В надежде на Татар и Литву, Михаил опять объявил войну Димитрию и двинул свою рать на Углич. Понимая опасность, Димитрий стал действовать с замечательной быстротой. Он собрал подручных себе князей, числом более двадцати, и, не теряя времени на осаду других городов, прямо пошел на Тверь, которую обложил на обоих берегах Волги, построив через нее два моста. На помощь ему приспели и Новгородцы, озлобленные на Тверского князя за жестокое разорение Торжка в предшествующую войну. Начались усердные приступы. Но тут Михаил Александрович также обнаружил замечательную энергию: он отбил все приступы и делал удачные вылазки. Преданные ему Тверитяне мужественно отстаивали своего князя и собственную самобытность от своей соперницы Москвы. Целый месяц Тверь уже находилась в жестокой осаде, а помощь не являлась ни от Орды, ни от Литвы; городу грозил неизбежный голод. Михаил смирился и ударил челом Димитрию о мире, который и получил. По заключенной между ними договорной грамоте, Тверской князь признал себя младшим братом Московского, равным удельному князю Владимиру Андреевичу; обязался давать военную помощь Димитрию и отказался от всяких притязаний на великое княжение Владимирское и Новгород Великий. Кашинский князь по этой грамоте признан независимым от Тверского. Последний отказывался также от союза с Литвой. В случае какого порубежного спора между Тверским и Московским князем, обе стороны признавали своим третейским судьей великого князя Олега Ивановича.

   Так окончилась достопамятная борьба Михаила Тверского с Димитрием Московским победою последнего. Тем не менее, Михаил сумел отстоять целость и самостоятельность своего княжения; вскоре он снова воротил под свою руку и Кашинский удел*.

   ______________________

   * Лет. Тверская, Воскресен. Новогор. Софийск. Никонов. Татищев, Договорные грамоты великого князя Димитрия Ивановича с Михаилом Тверским и с Ольгердом Литовским в С. Г. Г. и Д. I. NN 28 и 31. (Договорная грамота 1375 года с Тверским князем здесь ошибочно отнесена к 1368 г.). Беляева - "Михаил Александрович, великий князь Тверской (в Чт. Об. И. и Др. 1861. кн. 3). Борзаковского ("История Тверского княжества". Спб. 1876). В борьбе Димитрия Московского с Михаилом Тверским и Ольгердом Литовским духовная власть усердно помогала первому. Так митрополит Алексей отлучил от церкви Смоленского князя Святослава Ивановича за его измену Димитрию и переход на сторону Ольгерда. Цареградский патриарх Филофей подтвердил это отлучение. Оно распространялось и на других русских князей, поступивших подобно Смоленскому. (Рус. Ист. Библ. VI. Приложения NN 20 и 21). После того Смоленский князь отстал от союза с Ольгердом.

   ______________________

  

   Другим достойным соперником Димитрию Московскому явился Олег Рязанский, который своими талантами, энергией и умением привязать к себе население не уступал Михаилу Тверскому. Он также выступил усердным бойцом за самобытность своего родового княжества, т.е. за независимость его от сильной Москвы. Но в первые годы княжения Димитрия мы видим Олега в числе его союзников. Так, в 1379 году, во время второго нашествия Ольгерда на Москву, Рязанские и Пронские полки отправлены были ей на помощь; впрочем, они не пошли далее своих границ и действительной помощи не оказали. Вслед за тем (а может быть, и вследствие того) союзники рассорились, и Димитрий Московский послал на Олега войско под начальством боярина Димитрия Михайловича Волынского. Олег бодро выступил навстречу.

   Рязанцы уже успели позабыть неудачи прежних войн с Москвитянами; первые двадцать лет Олегова княжения пробудили в них сознание собственных сил и они заранее обнаружили уверенность в победе. По словам неприязненного им северного летописца, "Рязанцы, свирепые и гордые люди, до того вознеслись умом, что в безумии своем начали говорить друг другу: не берите с собою доспехи и оружия, а возьмите только ремни и веревки, чем было бы вязать робких и слабых Москвичей. Последние, напротив, шли со смирением и воздыханием, призывая Бога на помощь. И Господь, видя их смирение, Москвичей вознес, а гордость Рязанцев унизил". Решительная битва произошла недалеко от Переяславля-Рязанского, на месте, называвшемся Скорнищево (1371 г.). "Тщетно махали Рязанцы веревочными и ременными петлями, - продолжает тот же летописец; - они падали как снопы и были убиваемы как свиньи". Москвичи одолели, и Олег Иванович едва убежал с малой дружиной. Ременные и веревочные петли, о которых здесь упоминается, вероятно, были не что иное, как арканы, употребляемые Рязанцами по примеру их степных соседей. Они-то, конечно, и подали летописцу повод говорить о легкомыслии Рязанцев, будто бы не хотевших брать с собой оружия и собиравшихся прямо вязать Москвитян веревками.

   После того Москвичи посадили на Рязанский стол двоюродного брата Олега Владимира Дмитриевича, удельного князя Пронского. Очевидно, Москва воспользовалась старыми неладами между Рязанью и Пронском, и Пронский князь занял Рязанский стол как подручник великого князя Московского. Но Олег вскоре изгнал Владимира из Переяславля-Рязанского и воротил себе старший стол. Внимание Димитрия в то время было занято возобновившейся борьбою с Михаилом Тверским и Ольгердом Литовским. Притом и Ордынские отношения близились к развязке. Димитрий нуждался в союзниках; поэтому он примирился с Олегом, и даже вошел с ним в дружеские связи. Выше мы видели, что договорная грамота 1375 года признает великого князя Рязанского Олега третейским судьей в спорных делах между Москвой и Тверью*.

   ______________________

   * Воскрес. Никонов, и Татищев. Иловайского - "История Рязанского княжества". 161 - 165.

   ______________________

  

   Спустя около двух лет по замирении Москвы с Тверью, сошел в могилу князь Литовский и Западнорусский Ольгерд (1377); его смерть повлекла за собой важные перемены и события. Великим княжением Литовским завладел средний его сын Ягелло. Обиженный последним, старший сын Андрей, княживший дотоле в Полоцке, ушел в Псков, жители которого и посадили его на своем столе; при чем Андрей признал себя подручником Димитрия Ивановича. Московский князь спешил воспользоваться наступившими в Литве смутами, чтобы отнять у нее некоторые волости в Северской земле. Московское войско, предводимое Владимиром Андреевичем Серпуховским, Димитрием Михайловичем Волынским и тем же Андреем Ольгердовичем, завоевало города Трубчевск и Стародуб (1379); причем другой сын Ольгерда, Димитрий Трубчевский, не только не оказал сопротивления, но, по примеру брата Андрея, со своим семейством и дружиной вступил в службу великого князя Димитрия и получил от него в наместничество Переяславль-Залесский.

   На следующий год после Ольгерда скончался знаменитый митрополит и великий подвижник русский Алексей. Его руководство Московской политикой при великом князе Иване Красном и в малолетство Димитрия Ивановича, его усердная патриотическая деятельность в пользу объединения Северо-Восточной Руси под верховенством Москвы сообщают ему в Русской истории значение подобное тому, какое имеет во Французской знаменитый кардинал Ришелье. Во-первых, он строго наблюдал за сохранением мира и согласия в самом княжеском семействе; так, мы видим несколько договорных грамот, заключенных при его посредстве между Димитрием Ивановичем и двоюродным братом последнего Владимиром Андреевичем. Этими грамотами улаживались возникавшие вопросы о волостях и скреплялись новыми клятвами дружба и согласие князей; причем Владимир постоянно обязывается повиновением великому князю, которого имеет себе "в отца место". Во-вторых, при столкновениях Московского князя с другими русскими князьями Алексей не только решительно принимал сторону первого, но иногда против его соперников употреблял церковное оружие и всю силу своей духовной власти. Мы видели, что во время спора двух братьев Константиновичей он посылал игумена Сергия в Нижний Новгород с полномочием затворить там церкви и прекратить богослужение, а из ведения епископа Суздальского отписал при этом Нижегородскую область за то, что он держал сторону, противную Москве. Мы видели, как усердие свое к этой последней св. Алексей простер до того, что допустил взятие под стражу тверского князя Михаила, положившегося на третейский суд митрополита и лично прибывшего в Москву. А когда вслед затем (в 1368 г.) возникла война с Ольгердом и смоленский князь Святослав явился в ней соратником Литовского князя, вопреки предшествовавшему клятвенному договору своему с Димитрием, то митрополит предал Святослава церковному отлучению. Так же поступил он и с некоторыми другими князьями, изменившими подобному договору.

   Понятно, что противники Москвы, в свою очередь, возненавидели Алексея, особенно Ольгерд Литовский и Михаил Тверской. Они неоднократно обращаются с жалобами на него в Константинополь к патриарху. "Доныне не было такого митрополита, каков этот митрополит: благословляет Москвитян на пролитие крови! - писал Ольгерд патриарху Филофею в 1371 г. - И ни к нам не приходит, ни в Киев не отправляется. А кто целовал крест ко мне и убежит к нему, митрополит снимает с него крестное целование. Бывало ли такое дело на свете, чтобы снимать крестное целование?.. Подобало митрополиту благословлять Москвитян, чтобы нам помогали, так как мы ратуем за них с Немцами. А мы зовем митрополита к себе, и он нейдет к нам". В силу такого поведения Алексея, Ольгерд просит патриарха назначить отдельного митрополита для Русских областей, подвластных Литве, так же и для тех, где сидели шурин его (Михаил Тверской) и его зятья (Борис Суздальский и Иван Новосильский).

   Еще прежде Ольгерда польский король Казимир, завладевший Галичем, требовал у того же патриарха назначить особого митрополита для Малой России, грозя, в противном случае, обратить подвластную себе Русь в латинство. В виду такой угрозы, патриарх действительно поставил некоего епископа Антония особым митрополитом в Галич с подчинением ему епархии Холмской, Туровской, Перемышльской и Владимиро-Волынской. Этот пример, конечно, поощрял и Ольгерда в его стремлении получить особого митрополита. Но Византийские власти, светская и духовная, медлили исполнить его просьбу: хотя писали в Москву о его жалобах, но, очевидно, старались поддержать единство Русской церкви и не желали оскорбить митрополита Алексея и великого князя Димитрия, от которых приходили в Царьград посольства с ответными грамотами и богатыми дарами. Наконец (в 1373 г.), патриарх Филофей отправил в Россию своим послом инока Киприана, родом Серба, чтобы он, разобрав взаимные жалобы Ольгерда и митрополита Алексея, постарался их примирить. Но хитрый, честолюбивый Киприан воспользовался этим посольством, чтобы себе самому проложить дорогу к Русскому митрополичьему престолу. Он сумел сначала войти в доверие к Алексею и успокоить его разными обещаниями, а потом отправился в Литву и подольстился к Ольгерду. Киприан воротился в Царьград с грамотами (неизвестно, подлинными или подложными), в которых Литовские князья настоятельно просили поставить его митрополитом. Патриарх на этот раз уступил и рукоположил Киприана в митрополита Киевского и Литовского с правом распространить свою власть и на Восточную Россию по смерти Алексея. Киприан поселился в Киеве, и тут выжидал кончины Московского святителя. Таким образом, в Русской церкви оказалось тогда три митрополита в одно время.

   Святитель Алексей, достигши глубокой старости, в виду приближавшейся кончины, желал иметь своим преемником подобного себе русского подвижника и патриота, игумена Сергия Радонежского. Но пора нам рассказать, хотя вкратце, происхождение и жизнь этого игумена. Если политическую деятельность митрополита Алексея мы сравнили с Ришелье, то патриотические заслуги Сергия Радонежского дают ему значение русского аббата Сугерия.

   Жил в Ростовской области некто боярин Кирилл со своей супругой Марией. Прежде они были знатны и богаты, а потом обеднели вследствие татарских разорений и тяжких даней в Орду, а также неурожаев и других несчастий. Когда же Ростовская область подверглась притеснениям от воевод, присланных Иваном Калитой, Кирилл и Мария покинули прежнее местожительство и переселились в городок Радонеж, лежавший в Московской области в уделе младшего сына Калиты Андрея. Вместе с ними сюда переселились и некоторые другие ростовские семьи, привлекаемые разными льготами и добрым управлением наместника Терентия Ртища. У Кирилла и Марии было три сына: Стефан, Варфоломей и Петр. Средний из них, Варфоломей (будущий игумен Сергий), родился около 1320 года; в детстве своем он не отличался большими способностями и, когда настало время учиться грамоте, отставал от своих братьев. Но потом терпением и трудом (а по словам жития, молитвой одного старца-инока) развил свой смысл и полюбил чтение священных книг. Вместе с благочестием у него возрастала охота к иноческой жизни. Братья его женились: Варфоломей же просил родителей отпустить его в монастырь. Не получая на то согласия, он только после их кончины исполнил свое заветное желание. Между тем, старший брат Стефан, овдовев, сделался монахом Хотькова Покровского монастыря. Варфоломей передал младшему брату Петру все оставшееся после родителей имение, и ушел к брату Стефану в Хотьков монастырь, лежавший неподалеку от Радонежа. В этом монастыре были погребены их родители Кирилл и Мария, перед смертью принявшие иноческий чин.

   Варфоломей, жаждавший молитвенного уединения, упросил брата Стефана поискать с ним такое место, где можно было бы основать пустынножительство. После разных поисков в соседних лесах, они нашли удобное место неподалеку от Хотькова, верстах в 10 или 12 от Радонежа, на овражистых берегах речки Кончуры, посреди глухого бора. Здесь они срубили келью и маленькую церковь, которая, с соизволения митрополита Феогноста, и была освящена во имя Живоначальной Троицы. Это происходило в начале княжения Симеона Гордого. В таком глухом, уединенном месте братья терпели крайний недостаток в пропитании и прочих предметах жизни. Старший, Стефан, недолго оставался тут и отправился в Москву, где и поступил в Богоявленский монастырь, что на Большом посаде (в Китай-городе). Тут он сдружился с иноком Алексеем, впоследствии знаменитым митрополитом, вместе с ним приобрел благоволение Феогноста и был потом поставлен игуменом Богоявленского монастыря. Великий князь Симеон Иванович сделал Стефана своим духовником; а примеру великого князя последовали его ближние бояре Василий Протасьевич Вельяминов с братом Федором и другие. Это придворное значение Стефана, конечно, не осталось без влияния на судьбу основанной им с братом отдаленной Троицкой обители и на будущие дружеские отношения Алексея митрополита с Сергием Радонежским.

   Варфоломей оставался непоколебим в своем лесном уединении. Он принял иноческое пострижение с именем Сергия; изнурял свою плоть постом и непрерывными трудами, с терпением переносил все лишения и опасности от хищных зверей, ибо в том же лесу обитали многие волки и медведи. Одного медведя подвижник даже приручил к себе, разделяя с ним свою скудную пищу; для него он ежедневно отлагал хлеб на известном пне. Когда был недостаток в пище, святой сам терпел голод, но кормил медведя, который за то показывал ему привязанность. Прошло года два или три в таком уединении. Слух о пустынном подвижнике стал распространяться. К нему начали приходить иноки и проситься в сожительство. Волей-неволей он должен был согласиться на их просьбу. Собравшаяся братия построила себе кельи и начала отправлять ежедневную службу в церкви, но не литургию, так как не было священника. Наконец, по усиленной просьбе братии, Сергий согласился принять на себя сан священника и игумена. Для посвящения он отправился в Переяславль к епископу Афанасию Волынскому, который в то время управлял церковными делами за отсутствием митрополита Алексея, ездившего в Царьград. Епископ совершил посвящение Сергия. Как настоятель обители Сергий сильно напоминал св. Феодосия Печерского, которого житие, без сомнения, было ему известно и послужило для него образцом. Он, в свою очередь, также служил братии примером строго воздержания и неутомимого труда; также исполнял сам все монастырские работы, т.е. рубил дрова, носил воду, молол жито, сеял муку, пек просфоры, варил кутью; носил бедную одежду, покрытую заплатами; также строго наблюдал в обители благочестие, для чего ночью обходил кельи, и, если слышал веселые разговоры и смех, то наутро призывал к себе провинившихся и увещевал их, но обыкновенно без гнева и суровости, а тихими, кроткими словами. Хоть Сергий не отвергал никого из приходивших к нему, но всегда медлил пострижением, давая послушнику время испытать себя и привыкнуть к монастырскому житию.

   Между тем, начались приношения и вклады от разных христолюбцев; некоторые приходящие иноки отдавали в монастырь свое имущество. Обитель украсилась новым, более просторным, храмом и разными постройками. В окрестностях ее стали селиться многие крестьяне и обрабатывали землю. Из Москвы богомольцами, торговыми и служилыми людьми проложен был в Троицкую обитель торный путь, который отсюда направился и далее в старые северные города, Переяславль и Ростов. Слух о св. подвижнике и его монастыре достиг Царьграда, и патриарх Филофей прислал Сергию крест и схиму с грамотой, в которой советовал ему устроить в своей обители общежитие. Игумен, с благословения митрополита Алексея, исполнил желание патриарха. Все монастырское имущество составляло собственность братии; никто не мог иметь своего отдельного достояния. Учреждены были должности келаря, подкеларника, уставщика; распределены обязанности трапезников, поваров, хлебников, служителей больным. Кроме того, Сергий устроил при монастыре странноприимство, где получали пристанище нищие и убогие богомольцы. В это время, т.е. в княжение Димитрия Ивановича, св. игумен уже пользовался большим уважением при великом княжеском дворе и особым расположением митрополита Алексея. Они совокупно заботились о распространении и процветании в России монашеского чина, и Троицкая обитель сделалась тогда митрополией или рассадником значительного числа севернорусских монастырей.

   Упомянем только важнейшие из них.

   Старший брат Сергия, Стефан, оставил свое игуменство в столичном Богоявленском монастыре и удалился в Троицкую обитель к меньшому брату. Но, кажется, Стефан не отличался кротостью и смирением и неохотно подчинялся настоятельству меньшого брата в монастыре, которому основание они положили вместе. По крайней мере, однажды за вечерней, стоя на клиросе, Стефан по какому-то поводу спросил канонарха (уставщика): "Кто тебе велел взять эту книгу?" - "Игумен Сергий", отвечал монах. - "Кто тут игумен?

   Не я ли первый сел на это место и церковь воздвиг? " - возразил Стефан и прибавил к тому еще несколько запальчивых слов. Преподобный Сергий в то время священнодействовал в алтаре и слышал эти слова. После вечерни, когда братия собралась в трапезу на ужин, он, не сказав никому ни слова, ушел из монастыря. Обходив разные пустыни, Сергий остановился на реке Киржач и там, с помощью своих почитателей, основал новую обитель во имя Благовещения. Но потом, уступая просьбам Троицкой братии и убеждениям митрополита Алексея, воротился в свой монастырь, а управление Киржачским поручил одному из своих учеников.

   В числе учеников Сергия находился его родной племянник Феодор, сын того же старшего брата Стефана. Этот Феодор с юных лет пристрастился к иноческому житию и, воспитанный под руководством дяди, подобно ему, пожелал основать собственный общежительный монастырь. Сергий не противился такому желанию и отпустил племянника с несколькими из своей братии. Они выбрали в окрестностях столицы красивое место на возвышенном берегу реки Москвы, называемое Симонова, с благословения Сергия, построили здесь церковь во имя Рождества Богородицы, и при ней учредили монастырь, настоятелем которого сделался Феодор (около 1370 г.). Потому он приобрел такое уважение, что, подобно отцу своему, бывшему когда-то духовником великого князя Симеона, назначен в духовники великому князю Димитрию Ивановичу. Посланный однажды великим князем по церковным делам в Царьград, он так понравился патриарху, что был им возведен в сан архимандрита, а его монастырь объявлен патриаршей ставропигией (т.е. изъят из ведения епархиального архиерея). Впоследствии он был поставлен епископом на Ростовскую кафедру.

   Далее, по просьбе князя Владимира Андреевича, св. Сергий ходил в его удельный город Серпухов, в окрестностях которого и основал (в 1374 г.) Зачатейский монастырь, прозванный по своему местоположению Высотским. Настоятелем его он поставил также одного из своих учеников. Вновь основанные монастыри Сергий обыкновенно посещал лично, благословлял и наставлял иноков, и все подобные путешествия совершал пешком; по замечанию его жития, он до глубокой старости никогда не ездил на коне. Сам митрополит Алексей обратился к пособию преподобного, когда устраивал новую обитель в исполнение своего обета. Однажды, во время плавания в Царырад, святитель испытал на море страшную бурю. В виду крайней опасности, он дал основать церковь и монастырь во имя того праздника, в который достигнет пристани. Корабль пристал к берегу 16 августа, т.е. в праздник нерукотворенного Спасова образа. По просьбе святителя, Сергий дал ему достойнейшего из своих учеников Андроника, и этот последний сделан был настоятелем основанного митрополитом на берегу Яузы монастыря, который стал известен под именем Спасо-Андроникова. Но наибольшими попечениями митрополита Алексея пользовался другой основанный им общежительный монастырь, Чудов, построенный в самом Кремле близ Успенского собора (в 1365). Название свое он получил от каменного храма в честь чуда Михаила Архангела. В число первоначальной его братии также переведены были некоторые старцы из Троицкой Лавры. Святитель возвел этот монастырь в достоинство архимандрии и щедро наделил его селами и разными угодьями*.

   ______________________

   * Просьб