Иловайский Дмитрий Иванович - История России. Том 2. Московско-Литовский период или собиратели Руси

случай, т.е. венчание внука, прямо против нее направленное, доказывает, что этот обряд выработался у нас прежде ее прибытия. Опала Патрикеевых и казнь Ряполовского в Софийск. Воскресен. Степей, кн. О благословении Василия великим князем в Никонов. О путешествии Карачарова и Ралева в Италию для найма мастеров и задержке их Стефаном в Молдавии см. Сбор. Им. Рус. Ист. Общ. XLI. О том же предмете и о судьбе братьев Софьи о. Пирлинг. 209 - 210 и 229 - 236. О двукратном приезде Андрея Палеолога в Москву. Никон. IV. ПО и 125. П. С. Р. Л. N VIII, 205 - 219. Русский летописец с неудовольствием заметил, что великая княгиня Римлянка "много истеряла казны в. князя, давала бо брату". (П. С. Р. Л. VI. 235). Тут выразилось такое же нерасположение к Софье, как и по поводу ее бегства из Москвы во время Ахматова нашествия (Ibid. 232). О выезде в Москву Ралопалеолога с семьей в Ник. под 1484 г.

   ______________________

  

   Помянутые выше семейные события и придворные перемены, по-видимому, происходили не без некоторой связи с важным церковным явлением того времени, известным под именем Ереси Жидовствующих. Она возникла почти там же, где сто лет назад появилось учение Стригольников, т.е. в Новгородской епархии, но на сей раз не в Пскове, а в самом Великом Новгороде.

   Темны и сбивчивы известия о происхождении этой ереси. Если верить рассказу главного ее обличителя и гонителя (Иосифа Волоцкого), то начало ей положил будто бы жид и чернокнижник Схария, который в 1471 году приезжал в Новгород в свите литовского князя Михаила Олельковича, занимавшего Новгородский стол. Схария обратил в ересь двух новгородских священников, Алексея и Дионисия, а те в свою очередь совратили значительное количество попов, дьяконов и мирян; таким образом ересь начала распространяться. В числе совращенных встречаем софийского протопопа Гавриила и знатного боярина Григория Тучина. Трудно с точностью определить учение этих еретиков. Судя по дошедшим до нас обличительным против них сочинениям, еретики главным образом не признавали Христа за Сына Божия и отрицали Пресв. Троицу, а учили, что Бог есть един; далее их обвиняли в том, что они отрицали будущую жизнь, почитание икон, святых, таинства, посты, церковные обряды, монашество и пр. Следовательно, находим почти полное отступничество от Христианской церкви. Но в то же время не видим тут ясно и религии Иудейской. Отрицая Троицу и воплощение Сына Божия и проповедуя единого Бога, конечно, еретики приближались к Ветхозаветному учению; но такие отрицания по частям указывались их противниками и в прежних ересях, иудейских и христианских, каковы особенно Маркиане, Мессальяне и Саддукеи. Не видно, чтобы новгородские еретики исполняли какие-либо жидовские обряды; достоверно известно, что они не подвергали себя обрезанию и не почитали субботы. По всем признакам, эта ересь является плодом того же религиозного брожения, которое поднято было в Новгороде и Пскове учением Стригольников, т.е. плодом собственного вольнодумства или собственной пытливости по отношению к высшим вопросам веры и разумения. Как и в предшествовавшем учении, здесь мы находим то же свойство русского ума: раз вступив на путь сомнения или отрицания, быстро доходит до самых крайних пределов; если только действительно новая ересь учила всему тому, в чем ее обвиняли.

   Единственный пункт соприкосновения новых еретиков с жидовством представляет, по-видимому, столь распространенное в Европе в те времена увлечение астрологией. Заезжие в Новгород еврейские торговцы сбывали здесь между прочим астрологические сочинения. В особенности имела успех книга "Шестокрыл", заключавшая в себе астрономические таблицы, составленные одним еврейским ученым. Еретики усвоили себе отсюда еврейское летосчисление, по которому насчитывалось гораздо меньшее количество лет от сотворения мира, нежели по летосчислению христианскому. На этом пути они встретились с тем средневековым суеверием, которое состояло в ожидании близкой кончины мира и второго пришествия, долженствовавших совершиться будто бы в известный, заранее предсказанный срок. На западе этой кончины тщетно ожидали с исполнением тысячи лет от Рождества Христова. У народов восточного обряда подобное ожидание перенесено было на семитысячный год от сотворения мира. Истечение семи тысяч лет падало на 1492 год от Р.Х. Сообразно с этим верованием и пасхальное рассчисление, т.е. празднование пасхи, заранее сделано было не навесь пасхальный круг, а только доведено до этого года. С приближением его многие умы верующих приходили в тревожное состояние. Оно выражалось и в разных заметках, которыми переписчики пасхалии сопровождали 7000 год. Об этом свидетельствует одна Русская летопись (под 1459 годом) в следующих выражениях: "писано в пасхалии: братия! здесь страх, здесь беда великая, здесь скорбь не малая; как и в распятие Христово, сей круг солнца будет 13, луны 23, и сие лето будет последнее, в оное чаем всемирнаго пришествия Христова". Когда же седьмая тысяча лет была на исходе, сомнения и толки усилились; призрак близкой кончины мира вызывал мрачное настроение умов. И вдруг посреди этого тревожного ожидания выступают люди, по-видимому, православные и даже носящие священнический сан, которые называют такое ожидание заблуждением и прямо говорят, что до кончины мира еще очень далеко. Таким смелым предсказанием еретики, естественно, обратили на себя внимание, и в свою очередь сделались предметом соблазна. Очевидно, вопрос о кончине мира послужил только поводом к открытию новгородской ереси и к ее столкновению с высшей церковной иерархией. А самая ересь существовала помимо этого вопроса, помимо астрологии и еврейского летосчисления. Но обличители ее ухватились за пасхалию, и наименовали еретиков "жидовствующими"; ибо хорошо знали, что одно это наименование уже должно было возбуждать отвращение к подобной ереси у Русского православного люда.

   Распространяя в тайне свое учение, новгородские еретики по наружности не только оставались православными, но и казались благочестивыми; будучи людьми книжно образованными, они пользовались уважением. Между прочим их руководители, Алексей и Дионисий, так сумели понравиться самому великому князю, когда он в 1480 году посетил Новгород, что Иван III перевел их в Москву: Алексея определил протоиереем в Успенский собор, а Дионисия священником в Архангельский. Вместе с ними перешло в Москву их учение, которое они также успешно начали здесь распространять. Немало помогло им то обстоятельство, что митрополит Геронтий в это время мало прилежал церковным делам, находясь в распре с великим князем. Сему последнему донесли, что при освящении Успенского собора (в 1479 г.) митрополит будто бы неправильно ходил с крестами не по солнцу (не посолон). Иван III разгневался; возник спор; на стороне митрополита оказалось почти все духовенство. Только Ростовский владыка Вассиан Рыло и Чудовский архимандрит Геннадий были против него. Геронтий оставил кафедру и удалился в Симонов монастырь. Распря длилась несколько лет; наконец великий князь уступил, признал себя неправым и упросил митрополита воротиться на свою кафедру. Вскоре потом архимандрит Геннадий испытал на себе следствие этого примирения. Он в навечерие Крещения Господня, которое случилось в Воскресный день, позволил своей братии пить богоявленскую воду, поевши. Митрополит за это велел его привести к себе. Архимандрит убежал было к великому князю; но тот выдал его митрополиту; последний велел его сковать и посадить в ледник под своей палатой. Однако по просьбе великого князя и бояр скоро его отпустил. Этот самый Геннадий, очевидно, угодивший великому князю, был поставлен архиепископом в Новгород (1484 г.). Тут он скоро открыл существование ереси; причем узнал, что еретики эти люди начитанные, что у них есть книги, которых нету него самого; в числе таких книг встречаются: Слово Козьмы пресвитера на Богомильскую ересь, послание Фотия патриарха к князю Болгарскому Борису, Менандр, Логика, Дионисий Ареопагит и пр. Геннадий начал производить розыск. Тогда некоторые из обвиненных убежали в Москву. Архиепископ посылал подробные известия о своих открытиях великому князю и митрополиту. Иван III велел наказать виновных и продолжал розыск. Но затем в Москве мало обращали внимание на дальнейшие донесения и представления Геннадия. Митрополит Геронтий не был к нему расположен; а московские еретики успели вовлечь в свое учение любимого великокняжеского дьяка Федора Курицына и действовали под его покровительством. Новгородские еретики, гонимые Геннадием, продолжали спасаться в Москву. В 1489 году Геронтий скончался; митрополичья кафедра после него целые полтора года оставалась праздною, и ересь распространялась без помехи. Наконец собором русских епископов выбрали нового митрополита; выбор пал на того, кого указал великий князь. Говорят, помянутый протопоп Алексей до того пользовался расположением Ивана Васильевича, что перед смертью своей успел склонить его выбор на одного из своих тайных последователей, именно на Симоновского архимандрита Зосиму (1490 г.). А Геннадий в это время находился как бы в опале; его не пригласили на собор. Новгородский владыка стал действовать на Москву посланиями; он писал к новому митрополиту, убеждая его принять строгие меры против ереси, подробно раскрывая имена и действия московских еретиков; писал также и к другим епископам, пребывавшим на Московском соборе 1490 года, и увещевал их постоять за православие. Собор, в присутствии митрополита и великого князя, действительно приступил к рассмотрению дела о еретиках; указанные Геннадием священники, дьяконы, дьячки и некоторые другие их единомышленники были призваны на собор, обвинены в отступничестве от православия и богохульстве. Они ни в чем не сознались; тем не менее собор предал их проклятию, и осудил на заточение. Некоторых еретиков великий князь отослал в Новгород. Геннадий велел посадить их на коней лицом к хвосту и надеть на головы берестяные, остроконечные шлемы с мочальными кистями и венцами из соломы и сена, снабженные надписью: "се есть сатанино воинство". В таком виде их водили по городу; встречающимся велено было плевать на них и поносить бранными словами. В заключение шлемы были сожжены на их головах. Подобное наказание явилось некоторым подражанием аутодафе испанской инквизиции. Геннадий слышал рассказы цесарского посла о том, "как Испанский король очистил свою землю" (от ересей), и желал таких же строгих мер для России. Он, очевидно, находил приговор собора недостаточно строгим и решительным. (Есть известие, что осуждение еретиков на смертную казнь отклонил именно митрополит Зосима.) Действительно, ересь после того не только не ослабела, а еще усилилась, в особенности когда 1492 год прошел благополучно и предсказание еретиков оправдалось. Главный их покровитель дьяк Курицын по-прежнему оставался в милости у великого князя; их учение нашло доступ в самую семью последнего: его невестка Елена, вдова Ивана Молодого, заразилась той же ересью. С ужасом узнал Геннадий, что ею заражен и сам митрополит. Тогда для борьбы с этим злом он призвал себе на помощь знаменитого шумна Иосифа Волоцкого. Житие преподобного Иосифа Санина изображает нам начало его подвижничества почти теми же общими чертами, которые мы видели у других подвижников, основавших знаменитые русские монастыри. Он в ранней юности почувствовал влечение к иночеству; побывал в разных обителях и принял пострижение в Боровске у преподобного Пафнутия. Его благочестивая ревность и дар убеждать других скоро выразились в том, что он уговорил постричься и своих родителей, и двух своих братьев. После кончины Пафнутия и по его указанию братия выбрала Иосифа игумном. Его идеалом было самое строгое монастырское общежитие, которое как-то мало прививалось к русским монастырям и которое он пытался теперь вполне водворить в Пафнутьевой обители. Не встретив здесь сочувствия со стороны многих старцев, Иосиф удалился на свою родину, в окрестности Волоколамска, и там основал собственную обитель под покровительством местного князя Бориса Васильевича Волоцкого (брата Ивана III); благодаря пожертвованиям этого князя и других знатных людей, обитель скоро процвела и украсилась каменным храмом Успения Богородицы. Число ее иноков возросло до ста человек. Иосиф служил для всех примером строгого исполнения монашеских правил, постничества, трудолюбия, непрестанной молитвы. Неуклонное соблюдение монастырского устава он простер до того, что отказал в свидании собственной матери, которая перед смертью желала с ним проститься. Для сохранения порядка и послушания между братией Иосиф прибегал иногда к суровым мерам; всякое непокорство, по его мнению, следовало смирять жезлом. В то же время назначение инока он отнюдь не полагал в созерцательном житии или в страдательном отношении к миру. Желая упрочить благосостояние своего монастыря, Иосиф установил известную плату за панихиды и другие службы, совершавшиеся по заказу мирян; а особенно важную статью дохода составляло поминовение. За простое годовое поминовение взималось, смотря по уговору, некоторое количество денег, или хлеба, или земли; а за "вечную память" надобно внести от 100 до 500 рублей, ' если она соединялась с ежегодным устройством "корма" для братии, т.е. поминального обеда; а без корма стоила вдвое менее. Зато монастырь охотно помогал нуждающимся и неимущим; а во время голода открывал свои житницы для поддержки окрестного населения. Не ограничиваясь тем, в подобные тяжкие годы Иосиф обращался к князьям и правителям и убеждал их облегчать народное бедствие, например, установлением цены на хлеб. Свое усердное служение делу христианской любви и милосердия он доказывал частым ходатайством за несчастных и угнетенных и, между прочим, старался облегчать участь рабов. Дошедшие до нас его послания и другие сочинения свидетельствуют, что он был по тому времени человек книжно образованный, весьма начитанный в Священном писании, обладавший необыкновенной памятью и даром убедительного красноречия.

   Вообще Иосиф Санин является перед нами замечательным выразителем Великорусского племени, даровитого, деятельного и практического, того племени, которое своими разнообразными способностями к общинной жизни и единоправлению, к терпению и энергическому действию, к повиновению и начальствованию, к мягкосердечию и суровой твердости сумело в те времена воротить себе народную самобытность и заложить прочный фундамент своему государственному величию.

   Геннадий давно знал и уважал Иосифа, так как Волоколамский монастырь принадлежал к Новгородской епархии.

   Он знал, к кому обращался за помощью, и не ошибся. Иосиф немедленно и ревностно принялся за борьбу с ересью; он написал целый ряд увещательных посланий и обличительных слов. В своих посланиях, обращенных преимущественно к тому или другому епископу, начиная с Нифонта Суздальского, он умолял постоять крепко за православную веру против еретиков и особенно против их главного сообщника митрополита Зосимы. А в своих обличительных словах Иосиф с большой живостью и с силой убеждения нападает на ту или другую сторону еретического учения; причем постоянно подкрепляет свою речь примерами и выражениями из Св. Писания и Отцов церкви, пользуясь своей обширной начитанностью и своей памятью. Впоследствии эти обличительные слова или беседы, обращенные ко всем верующим, были собраны в одно сочинение, которое получило название Просветителя. Иосифу действительно удалось подвинуть епископов и вообще духовенство к более дружной и усердной борьбе с Новгородской ересью. Ближайшим следствием его посланий и обличений было свержение митрополита Зосимы. Рассказывают, будто сей последний наружным образом исполняя должность архипастыря, в тайных беседах со своими единомышленниками являл самое крайнее неверие и кощунство. Например, вот как отзывался он о бессмертии души, если верить известию Просветителя: "а что то царство небесное, а что то второе пришествие, а что то воскресение мертвых? Ничего того несть, умер, кто ин, то умер, по та места и был!" Решено было без шуму удалить его в монастырь под тем предлогом, что он страдал пороком пьянства и не радел о церкви. Во избежание соблазна однако устроили дело так, что Зосима как бы сам отказался от митрополии "ради своей немощи"; причем всенародно положил свой омофор на престол в Успенском соборе.

   После того прошло более года, прежде нежели состоялось соборное избрание нового архипастыря. Выбран был игумен Троицкого монастыря Симон, конечно, опять по указанию великого князя. При посвящении нового митрополита (в сентябре 1496 г.) Иван Васильевич (по обычаю, заимствованному из Византии) в Успенском соборе всенародно обратился к нему с следующими словами:

   "Всемогущая и животворящая Святая Троица, дарующая нам всея Руси государство, подает тебе сии святый великий престол архиерейства, митрополию всея Руси руковозложением и освящением святых отец архиепископов и епископов Русскаго царства, и жезл пастырства, отче, восприими и на седалище старейшинства во имя Господа Иисуса и Пречистыя Его Матери взыди, и моли Бога и Пречистую его Матерь о нас и о наших детях и о всем православии и подаст ти Бог здравие и долголетство в век века". Митрополит на сие ответил:

   "Всемогущая и вседержащая десница Вышняго, да сохранит Бог поставленное твое царство, самодержавный государь и владыко! Мирно да будет и многодетно твое государство и победно со всеми повинующимися тебе и с христолюбивыми воинствами, да пребывает во веки и в век века, во вся дни живота твоего здрав, здрав, здрав, добро творя животоносен, владыко самодержец, многолетен".

   Однако успехи ревнителей православия пока ограничились свержением Зосимы, и они тщетно ожидали энергической помощи от нового митрополита. Умный и также книжно образованный дьяк Федор Курицын продолжал пользоваться расположением великого князя и покровительствовать еретикам. Вдруг в старейший новгородский монастырь, т.е. в Юрьевский, был назначен архимандритом некто Касьян, сторонник ереси; он стал собирать у себя единомышленников и значительно оживил в Новгороде их учение. Затем и в самой Москве это учение усилилось, когда Иван III объявил своим наследником внука Димитрия, мать которого Елена также покровительствовала Новгородской ереси. Иоанн хорошо знал о принадлежности к этой ереси и своей невестки, и дьяка Курицына, однако оставлял их в покое. Едва ли этот государь, столь ревностный к церкви, неравнодушный даже к таким вопросам, как хождение посолон, мог бы терпеть подле себя еретическое учение, если бы оно действительно было так крайне, как его изображали, и если оно в самом деле походило на жидовство.

   Но когда внук Димитрий и его мать подверглись опале, а наследником объявлен Василий и вновь возымела силу и влияние Софья Фоминишна, благоприятные для Новгородской ереси обстоятельства кончились. Эта перемена, по-видимому, совпала со смертью главной опоры еретиков, дьяка Федора Курицына. Теперь Иван III сделался более доступен внушениям ревнителей православия. Ктомуже наступившая старость с ее немощами и болезнями и мысли о смерти направляли его ум к покаянию и к заботам о спасении своей души. Иосиф Волоцкий добился личных бесед с великим князем, чтобы подвигнуть его к принятию решительных и строгих мер против ереси. Иван III во время этих бесед умилялся; сознавался, что знал, какую ересь держал протопоп Алексей и какую Курицын с Еленою; просил прощения у Иосифа, говоря: "а митрополит и владыки меня в том простили". Но тут же вдруг впадал в сомнение: "не грех ли казнить еретиков? " Иосиф примерами из Ветхого завета и Византийской истории доказывал, что следует казнить. Иван Васильевич как будто убеждался и обещал принять строгие меры. Но время проходило, а обещанные меры откладывались.

   Между тем борьба с ересью заставила само высшее духовенство обратить внимание на некоторые беспорядки в Русской церкви. Для обсуждения их созывалось несколько духовных соборов. Из последних особую известность и важность получил Московский собор 1503 года. На нем, под председательством митрополита Симона, заседали архиепископ Геннадий, шесть епископов, многие игумны и старцы, в числе которых находился Иосиф Волоцкий. На заседаниях присутствовали Иван III и сын его Василий. Здесь было рассмотрено несколько вопросов, и прежде поднимавшихся в Русской церкви. Во-первых, обсуждался старый вопрос о мзде или пошлинах, взимавшихся за поставление в духовный сан; эта мзда, как известно, послужила поводом к ереси Стригольников. Настоящий собор строго подтвердил, чтобы впредь никаких пошлин и поминков или даров не брать ни епископом за самое ставление, ни их печатникам и дьякам за ставленные грамоты. При сем возобновили и другое постановление Владимирского собора 1274 года, согласное с правилами Вселенских соборов, чтобы поставляемый во священника имел не менее 30 лет, а во дьякона не менее 25 лет. Затем выступил также старый вопрос о вдовых священниках. Русское общество тех времен во многих местах еще не усвоило себе строгого взгляда на брачный союз, что отражалось и на самих священниках: многие из них, овдовев, брали себе наложниц и продолжали священнодействовать. Некоторые митрополиты (например, Петр и Фотий) поэтому установили правило, чтобы вдовые священники слагали с себя сан или поступали бы в монахи, если желали сохранить свое право священнодействия. Но правило это часто не соблюдалось. Московский собор теперь вновь его подтвердил; однако сделал ту уступку, что позволил вдовцам, не вступившим в монашество и не уличенным в дурной жизни, во время обедни стоять на клиросе и, кроме того, отправлять некоторые службы, за исключением обедни, и определил выдавать на их содержание четвертую часть церковных доходов. Вопрос о вдовых попах и дьяконах, позволявших себе зазорное сожитие, возник собственно в Новгородско-Псковской земле, где вообще духовенство отличалось менее строгой жизнью сравнительно с другими русскими областями. Поэтому означенное соборное постановление, распространенное на всю Северо-Восточную Русь, возбудило в некоторых местах сильный ропот. До нас дошло написанное по сему случаю к отцам собора резкое и красноречивое послание Георгия Скрипицы, одного вдового священника в городе Ростове, в том городе, где духовенство выдавалось своим книжным образованием.

   "Вы осудили, - писал Скрипица, - всех иереев и дьяконов, настоящих и будущих, за смерть их жен, но в смерти они неповинны; смерть наводит Бог. И за такую вину, за посещение Божие, вы как злодеев отлучили от священства братию свою, не испытав грехов. Вы положили в церкви вечную вражду между собою и священниками: как же дерзаете входить в св. алтарь?... Зачем вы смешали добрых со злыми и, не разлучив злых от праведных, велите постригаться в монашество, чтобы священнодействовать?... И вашему собору кто не подивится, кто не посмеется в чужих землях, услышав, что иереям и дьяконам, по смерти жен, запрещено служить?... Выговорите: мы совершили то ради благочестия, очищая церковь, так как попы вместо жен держат наложниц. Но разсудите, от кого зло сталось в нашей земле: не от вашего ли нерадения, что вы злых не казнили, не отлучали от священства? Вы ни сами, ни чрез избранных священников не наблюдаете за священниками и не посылаете в города и села испытывать, кто как пасет Церковь Божию; но надзираете за священниками, по царскому чину, через бояр, дворецких, неделыциков, тиунов, доводчиков, ради своих прибытков... Зачем вы положили вражду не только со священниками, но и со вселенскими соборами? Чего они не учинили, то учинили вы своим произволением".

   В заключение своего послания Скрипица молил архиереев установить отлучение от священства только уличенных в нечистом житии. В этом послании самым действительным укором Московскому собору явилось то, что он выдал постановление, которого не было в правилах Апостолов и Отцов древних соборов, на что указывало и соборное меньшинство, возражавшее против излишней строгости означенного постановления. Поэтому Иосиф Волоцкий, один из руководителей соборного большинства, написал ответное слово, в котором прежними примерами доказывал право поместных соборов делать дополнения или изменения в церковных постановлениях, не касающихся догматов веры и ее учения.

   Собор уже оканчивал свои занятия и начал разъезжаться, когда некоторые его члены вдруг подняли вопрос о монастырском землевладении. И прежде некоторые пастыри церкви несочувственно относились к тому, что монахи, владея селами и деревнями, отвлекались мирскими заботами от своих обетов. С другой стороны, это землевладение часто возбуждало неудовольствие и в обществе. Законные наследники тех, которые жертвовали свое имущество монастырям, конечно, роптали и иногда заводили с ними тяжбы. Государство также начало тяготиться переходом целой массы земель в руки духовенства, которое старалось освободить их от налогов и некоторых повинностей. Вопрос этот теперь был поднят так называемыми Заволжскими старцами или Белозерскими пустынниками, во главе которых явился всеми уважаемый Нил Сорский. Он происходил из боярской фамилии Майковых, постригся в Кирилловом монастыре, путешествовал по востоку и, воротясь в отечество, устроил небольшую обитель на реке Соре. Он стоял за отшельническое или скитское житие, и проповедовал, чтобы монахи помышляли о спасении своей души, а не об имениях своих, и чтобы они кормились трудами своих рук. Иван Васильевич, озабоченный возраставшими государственными нуждами, особенно необходимостью содержать большую военную силу, едва ли не сам содействовал возбуждению помянутого вопроса: очевидно, он был не прочь отобрать монастырские земли, чтобы раздавать их потом военнослужилому сословию или детям боярским. Опыт такой секуляризации церковных земель и их раздачи был им уже сделан после взятия Новгорода. Во всяком случае, по повелению великого князя, Московский собор 1503 года вновь открыл заседания и занялся рассмотрением вопроса о том: следует ли монастырям владеть селами?

   В числе ранее уехавших членов собора был Иосиф Волоцкий. По-видимому, противники монастырского землевладения именно рассчитывали на его отсутствие, когда подняли данный вопрос. Но епископы немедленно послали за Иосифом; он поспешил воротиться на собор, и явился тут самым энергичным, самым красноречивым защитником монастырского землевладения. Он указывал на то, что земля принадлежит не лично монахам, а монастырю, и она не только не вредит чистоте монашеской жизни, а, напротив, дает возможность монастырю оказывать благодеяния бедному люду в трудные годы, созидать храмы, поддерживать церковные службы и приготовлять достойных пастырей для народа. "Если у монастырей отнять имения, - говорил он, - и все монахи должны содержаться собственными трудами и рукоделием, как тогда честному и благородному человеку постричься? И если не будет честных старцев, откуда взять на митрополию, или архиепископа, или епископа и на всякия честныя власти? А когда не будет честных старцев и благородных, тогда будет колебание веры". Это мнение одержало верх; соборное большинство постановило сохранить монастырские имения, и в этом смысле подало доклад великому князю. Между прочим, оно ссылалось на порядок', установленный русскими и византийскими государями, который не осмелились нарушить даже неверные, нечестивые монгольские ханы, а, напротив, подтвердили его в своих ярлыках, данных святителям Петру и Алексею. Иван III не решился идти против соборного постановления, выраженного с такой настойчивостью, и дело монастырского землевладения осталось в прежнем виде. Впрочем, едва ли можно было ожидать другого исхода этому делу; отобрав земли, государство не в состоянии было бы принять на себя содержание больших русских монастырей в то время, когда и за военную службу оно стало расплачиваться почти исключительно земельными имуществами.

   Со своей стороны, епископы, чтобы и на будущее время предупредить попытки к отобранию церковных земель, последовали примеру Новгородского чина православия, которое возглашалось на первой неделе великого поста и состояло в следующей анафеме,: "Вси начальствующий и обидящии святыя Божия церкве и монастыреве, отнимающе у них данныя тем села и винограды, аще не престанут от таковаго начинания, да будут проклята".

   В том же 1503 году скончалась Софья Фоминишна, по некоторым свидетельствам, как сказано выше, женщина хитрая и имевшая значительное влияние на своего супруга. Нет сомнения, что она вместе с сыном Василием поддерживала партию строго православную в борьбе с новгородскими еретиками и, в свою очередь, находила опору в этой партии по известному вопросу о престолонаследии. Только в следующем году, уже после кончины Софьи, решилась судьба этих еретиков.

   Иосиф Волоцкий, тщетно ожидавший от великого князя обещанных им строгих мер против ереси, вновь и энергически принялся за это дело. Он написал послание духовнику Ивана III, архимандриту Андроникова монастыря Митрофану; рассказал ему о прежних беседах с государем и его обещаниях и убедительно просил Митрофана, чтобы тот неотступно напоминал государю об исполнении этих обещаний, ибо время уходит, а ересь умножается и производит великий соблазн в народе. На сей раз общие усилия Иосифа и Митрофана увенчались успехом. Великий князь, уже удручаемый болезнями, готовясь к близкой смерти, склонился на их убеждения, и в декабре 1504 года созвал в Москве новый церковный собор на новгородских еретиков. Иосиф явился здесь главным и ревностным их обличителем. Еретики были не только преданы церковному проклятию, но главные из них осуждены на смертную казнь. Сия последняя напомнила испанскую ауто-да-фе того времени. В Москве сожгли в клетке дьяка Волка Курицына (брат Федора), Митю Коноплева, Ивашка Максимова, а в Новгороде сожгли Некраса Рукавова, юрьевского архимандрита Касьяна с братом Иваном и некоторых других. Прочих уличенных в ереси заточили по темницам и монастырям. Вслед затем скончалась в заключении и невестка великого князя Елена. Эти казни хотя не прекратили совершенно ереси, тем не менее навели страх и нанесли ей решительный удар. Иосиф простер свою ревность до того, что восстал против помилования тех еретиков, которые изъявляли раскаяние; противодействуя ходатайству за них Заволжских старцев, он называл это раскаяние притворным и убеждал великого князя не верить им. Впрочем, с такими убеждениями ему пришлось обращаться уже к сыну и преемнику Ивана III, Василию.

   Иосиф Волоцкий в данном случае является таким же крайним представителем русского ума, какими были новгородские еретики в противуположном, т.е. отрицательном, направлении. Он хотел вырвать их учение с корнем и не соглашался ни на какие сделки, ни на какие уступки, ради сохранения церковного здания в полной целости и неприкосновенности. Не скоро потом в русских умах улеглось брожение, поднятое Мниможидовской ересью, которая и доселе остается не вполне разъясненною. К сожалению, мы не имеем никаких писаний, где бы сами еретики излагали свое учение. Во всяком случае это брожение и энергический отпор, встреченный еретиками, внесли немало оживления в область русского религиозного мышления, которому угрожал застой при полном его подчинении внешней церковной обрядности; следовательно, имели свои добрые последствия.

   Любопытна судьба самого начального борца с этой ересью, архиепископа Геннадия. Ему не пришлось участвовать в торжестве своего дела; он не присутствовал на соборных заседаниях 1504 года. Едва окончился предыдущий собор, строго запретивший брать какую-либо плату за поставление священников, и едва Геннадий воротился в Новгород, как первый нарушил соборное постановление 1503 года и стал взимать мзду с новоставленных пуще прежнего. Впрочем, летопись главную вину в этом случае приписывает его любимому дьяку Михаилу Алексееву, злоупотреблявшему доверием владыки. По доносу недоброжелателей Геннадия, великий князь и митрополит немедленно велели "обыскать", т.е. исследовать дело; после чего Геннадий был "сведен" с архиепископского престола и водворен в Московском Чудове монастыре, где и скончался, спустя два с половиной года. Кроме борьбы с ересью, его несомненную заслугу составляет попытка поднять образование низшего духовенства заведением публичных школ. (Выше приведено было его послание митрополиту Симону о невежестве сельских священников и необходимости завести училища.) Мы упоминали о том, что прежде составленная пасхалия прекращалась в 1492 году от Р.Х. с истечением 7000 лет от сотворения мира. Тогда же соборне решено было в Москве приступить к составлению пасхальных таблиц на осьмую тысячу лет. Геннадий принимал деятельное участие в написании этой пасхалии и успел составить таблицы на 70 лет*.

   ______________________

   * Источники: П. С. Р. Л. III. IV, VI, VIII. Никонов. Степей, кн. Татащиев (в Чтен. Об. И. Др. 1847 г. IV). Русский хронограф 2-й редакции. (Изб. Анд. Попова. 172 и след.). Послание Геннадия к архиеп. Ростовскому Иоасафу в Чт. Об. И. и Д. 1847. VIII. Его же послание митроп. Зосиме в Акт. Арх. Эксп. I. N 380. Его же повольная грамота на избр. митроп. Симона в Допол. к Ак. Ист. 1. N 19. Его же послание к митроп. Симону в Акт. Истор. I. N 104. Грамота великого князя и митроп. Геронтия Геннадию в Акт. Ист. I. N 285. Иосифа Волоцкого послания к Никифору еп. Суздальскому и архим. Митрофану в Чт. Об. И. и Др. 1847.1. Его же Просветитель в Православ. Собеседнике. Казань, 1855 - 56 гг. См. также в Древн. Рос. Вивлиофике. XIV. (Грамоты Геронтия митрополита к архиеп. Геннадию о ересях и Геннадия к митр. Симону.) Соборные определения 1503 года в Акт. Ар. Эксп. I. NN 382 и 383. Отреченная грамота Геннадия. N 384. "Житие препод. Иосифа Волоколамского", составленнре Савою, еписк. Крутицким. М. 1865 (Также напечатано в Велик. Мин. Чет. митроп. Макария. Спб. 1868). Житие того же преподобного, составленное неизвестным. М. 1865. "Надгробное слово" преподобному Досифея Топоркова. М. 1865. Послание Георгия Скрипицы в Чт. Об. И. и Др. 1848. VI. Соборное определение о церковных имуществах напечатано в исслед. Калачова "О Кормчей книге". Чт. Об. Ист. и Др. 1847. III. Пособия: Исследование Руднева "О ересях и расколах в Русской церкви". М. 1838. Сервицкого "Опыт исследования ереси Новогород. еретиков" в Православн. Обозр. 1862. VIII. Казанского "Иосиф Волоколамский" и "Писания Иосифа Волок." в Прибавлениях к Твор. Св. Отцев. 1847 г. Булгакова "Преподобный Иосиф Волоцкий" - церковно-историч. исслед. Спб. 1865. Хрущева "Исследование о сочинениях Иосифа Санина, преподобного игумена Волоцкого". Спб. 1868. (В приложениях напечатаны некоторые источники, известные только по рукописям.) Взыскательная рецензия на эту книгу Невоструева в Отчете о двенадцатом присуждении наград графа Уварова. (Еще рецензия проф. О. Миллера в Ж. М. Н. Пр. 1868. Февраль.) В. Милютина "О недвижимых имуществах духовенства в России". Чт. Об. И. и Др. 1859. IV. "Препод. Нила Сорского предания ученикам своим о жительстве скитском". М. 1849. "Препод. Нил Сорский, первооснователь скитского жития в России". Спб. 1864. Архангельского "Нил Сорский" в Памятниках Общ. Древ. Письменности. XVI. Спб. 1882. Рецензия Д. К. (Д.А. Корсакова?) на это сочинение в Ж. М. Н. Пр. 1882. Сентябрь. Архиеп. Литов. Макария "История Русской церкви". Т. VI. Панова - "Ересь жидовствующих". Жур. И. Н. Пр. 1877. Январь, Февраль и Март. В своих выводах он склоняется к тому, что эта ересь главным образом была направлена против церковно-обрядовой внешности; причем все-таки слишком много влияния на нее дает иудейству. Г. Панов (вслед за Карамзиным, Соловьевым и др.) смешивает жида Схарию с таманским владетелем Захарием Скарою, которому Иван III писал грамоты в 1487 - 88 гг. (Зап. Одес. Об. Ист. и Др. Т. V. 272 и 274. В этих грамотах Иван называет себя "Царь всея Руссии".) Брун доказал, что этот Скара совсем не был еврей. (Труды Перв. археол. съезда. 385.) Об этом таманском князе Захарии "Черкашенине" или "Фрязине" (он был итальянского происхождения) упоминается в Сбор. Рус. Ист. Общ. XLI. 114 и 309. Иван III тщетно звал его на свою службу. В указателе к этой книге также смешивают его с евреем Схарией (О том у Бережкова в заметках помянутых в прим. 104). О новогородских еретиках и жиде Схарии см. еще в Рус. Хронографе второй редакции (Изборн. А. Попова. 172 и след.). Никитского "Очерк внутренней Истории церкви в Н. Новгороде". Спб. 1879. Приложение 6-е. Здесь разбор существующих воззрений на ересь Жидовствующих. Автор вполне основательно отдает предпочтение мнению Сервицкого перед взглядом Руднева на ересь эту и доказывает, что еврейству придано в ней преувеличенное значение. Павлова - "Исторический очерк секуляризации церковных земель в России" (Записки Новорос. универс. Т. VII. Од. 1871). Об анафеме на "обидищие церкве", взятой из Новгород. Чина православия, см. у него на стр. 51 примечание.

Некоторые из помянутых выше посланий, относящихся к Ереси Жидовствующих, вновь изданы в VI томе Русской Исторической библиотеки, под редакцией того же проф. Павлова. Именно, NN 114, 115, 120 и 121. Под N 115 издана вполне грамота Геннадия Собору 1490 года, известная прежде только по отрывку. Кроме того здесь впервые появляется "Поучение митрополита Зосимы" против еретиков. N 116. Это собственно только начало поучения, а конец утрачен. Сей отрывок дает редактору повод утверждать в примечании, будто Зосима не был в числе еретиков: ибо он написал против них послание. Такое мнение не выдерживает критики. Послание это написано не от одного Зосимы, а от всего Собора епископов, на котором была осуждена ересь. Подпись митрополита под сим официальным актом нисколько не противоречит известию о том, что он втайне разделял учение еретиков. Не противоречит тому и другой официальный акт с именем Зосимы: Список отреченных книг, напечатанный под N 117. На таковом основании еще нельзя отрицать положительных свидетельств Иосифа Волоцкого и других современников о тайных связях Зосимы с еретиками, которые по наружности оставались православными; а из них принадлежавшие к духовному чину продолжали точно также священнодействовать. Что на Соборе 1490 года Зосима ратовал против казни еретиков, о том. см. у Татищева (стр. 110). О свержении его некоторые летописи прямо говорят: "митрополит Зосима остави митрополию не своею волею, но непомерно пития держашася и о церкви Божий не радяша". (Новогород. Четвертая и Воскрес, под 1494 г.). Степей, книга (1. 477) выражается, что Зосима лишен престола за некое преткновение. О всенародном сложении с себя сана "ради немощи" сказано в названной выше Повольней грамоте Геннадия на избрание митроп. Симона. На астрономический или собственно астрологический элемент Новгородской ереси указывает и сам Иосиф Волоцкий в своем Просветителе. (См. полемику мою с проф. Павловым, во втор, выпуске моих "Мелких Соч.". М. 1896 г.)

Борьба с Ересью мниможидовствующих дала толчок нашей духовной письменности. Тот же архиепископ Геннадий, в виду начитанности еретиков, озаботился собрать воедино все книги Св. Писания в славянских переводах. Любопытно, что те книги Ветхого Завета, которых он не находил в переводе с греческого или еврейского языка, он поручал переводить из латинской Библии или Вульгаты. Полный Геннадиевский список Библии хранится в Московск. Синод. Библиотеке. См. о нем у Горского и Невоструева в "Опис. Синодальн. Рукописей". Введение и Отдел 1. Рецензии на этот труд П.А. Безсонова в Рус. Беседе 1857 г., а также И.И. Срезневского и А.Ф. Бычкова в Сборнике статей по Отд. Рус. яз. и Словесн. Т. VII. Там же и ответ Невоструева рецензентам, направленный преимущественно в защиту деятельности Геннадия по составлению полной славянской Библии. О литературной деятельности Геннадия см. у архиеп. Филарета "Обзор духов. литературы" и архиеп. Макария "Истор. Рус. церкви". Т. VII. Относительно обряда посвящения нового митрополита, по обычаям Византии, см. Г. Георгиевского в Моск. Вед. 1893. N 242 ("Вступление на паству Московских Святителей").

   ______________________

  

   Когда почти все земли Северо-Восточной Руси соединились в одно Московское государство, естественно, явилась для них потребность в устройстве однообразного суда, а для московских судей в общем сборнике, законов, которым они могли бы руководствоваться при отправлении своих обязанностей в разных областях. Объединение правительственное необходимо было закрепить единством судебных форм и уставов. На эту потребность отчасти ответил Судебник Ивана III. Он был составлен, по его поручению, дьяком Гусевым, и в 1497 году утвержден великим князем и боярской думою для руководства, "как судить боярам и окольничим". В основу этого законодательного сборника положена все та же древняя Русская Правда; кроме того, он заимствовал разные статьи из областных уставных и судных грамот; особенно отразилось на нем влияние Псковской Судной грамоты. Но Судебник далеко не обнимает всей юридической стороны современного ему русского быта, а преимущественно касается самых форм суда и связанных с ним судебных пошлин.

   Известно, что древнерусское судопроизводство, кроме своей прямой цели, т.е. правосудия, имело еще значение кормления для служилого сословия. Эта последняя сторона на практике иногда отодвигала на задний план главное назначение суда и тяжело ложилась на народ. Судьи и их чиновники старались взимать как можно более судебных пошлин и, кроме того, вымогали "посулы" или взятки; в таком случае, кто более давал, тот и был прав. Судебник Ивана III строго запрещает брать посулы боярам, окольничим, дьякам, и "всякому судне", и вместе с тем определяет количество законных пошлин. Пошлины эти вообще значительно понижены сравнительно с прежними уставными грамотами, например, Двинскою и Белозерскою (общее правило Судебника брать боярину с виноватого от каждого искового рубля два алтына, т.е. двенадцать денег по московскому счету, а его дьяку или тиуну восемь денег). Для областей существует суд наместничий и волостельский; но при этом различаются наместники и волостели, за которыми кормления с судом боярским, и такие, "которые держат кормления без боярскаго суда". Первые имели более власти, и некоторые дела могли решать окончательно, даже присуждать к смертной казни. Но такие права были связаны только с наместничеством в немногих наиболее важных городах, каковы Новгород, Тверь, Нижний и некоторые другие. На суде наместника и волостеля должны присутствовать "дворский", "староста" и "лучшие люди", то же что выше помянутые "судные мужи" - представители земства на суде. Участие общественное или земское на суде выражается еще статьею, по которой достаточно было показания пяти или шести "добрых людей", что впервые обвиненный в воровстве есть действительный тать, и его наказывали без суда; а если эти добрые люди покажут, что он и прежде не раз крал, то его велено казнить смертью (в этом показании нескольких местных жителей видим начало "повального обыска"). Кроме вторичной татьбы, смертная казнь назначается за убийство своего господина, крамолу (государственную измену), церковную татьбу, душегубство, разбой, поджог и подмет (когда вещь подметывали нарочно кому-нибудь, чтобы обвинить его в воровстве). Судебник впервые узаконяет битье кнутом на торгу или "торговую казнь" за первую кражу и другие менее важные преступления, между прочим за перепахивание межи или уничтожение граничных знаков. Следовательно, мы видим здесь и умножение случаев смертной казни, и телесное наказание вместо судебных вир и продаж более древнего периода. Любопытно следующее: если у вора нет имущества, чтобы заплатить иск, то после наказания кнутом он выдавался головой истцу (в работу); а судья не получал с него никакой пени. Тут уже ясно сказывается переход к более государственным понятиям, при которых судья только карает преступника, а не пользуется его имуществом. Впервые упоминается здесь и о пытке обвиненного в краже. Судебник выражается так: "а которому (приставу) дадут татя, а велят ему пытати, и ему пытати татя безхитростно". Полагаем, что тут разумеется не один допрос, но и с истязанием. Вообще же судебные доказательства при разного рода исках остаются те же, что и прежде, т.е. письменные акты, показания свидетелей, присяга и поле или судебный поединок. Относительно последнего видно старание Судебника точнее определить его формы и взимаемые при сем пошлины. Поле состояло в ведении окольничего с его дьяком и устраивалось неделыциками (пристава, отбывавшие службу по очереди, по неделям). Судебник допускает во время поля присутствие только родственников, друзей и поручителей и притом без брони, дубин и ослопов; а остальных посторонних людей окольничий и дьяк должны были отсылать прочь. Из другого источника (Герберштейна) мы знаем, что эти предосторожности были далеко не лишние, и поле иногда переходило в общую свалку присутствующих с той и другой стороны. Затем, заимствованное из Псковской Судной грамоты и еще более расширенное, право выставлять за себя наемных бойцов развивало только класс сих последних, естественно подрывая значение поля, как суда Божия, и представляя уже прямой переход к его отмене.

   Судебник Ивана III окончательно и точно устанавливает двухнедельный срок для крестьянских переходов, именно за неделю до Юрьева дня осеннего и неделю спустя. В исках о поземельной собственности он назначает трехлетнюю давность (вероятно, в связи с трехпольным хозяйством); но иск о земле великого князя имел удвоенный срок, т.е. требовалось шестилетнее бесспорное владение, чтобы не подвергаться иску. По примеру Псковской судной грамоты, Судебник узаконяет наследственное право женщины в таком виде: если кто умрет без духовного завещания и не оставит сына, то все его имущество достается дочери, и только если нет дочери, наследуют другие родственники. Заметно в нем и желание ограничить суд святительский в пользу суда гражданского. Именно, первому подлежат поп, дьякон, чернец, черница и старая вдова, которая питается от Церкви Божией (просвирня?). Но если эта "вдова живет своим домом, то суд не святительский". Случаи обращения в рабство определяются почти те ж, что и в Русской Правде, т.е. кто женится на рабе или кто выдет замуж за холопа, кто даст на себя грамоту (кабальную?) или пойдет к кому в тиуны и ключники; исключение на сей раз составляли городские ключники, которые оставались свободны; а также дети, живущие отдельно от отца, не разделяли его рабства. Любопытна следующая статья: если холоп попадет в плен к Татарам и убежит, то он становится свободен. Тут очевидно влияние церкви, которая на татарский или мусульманский плен (всегда более или менее жестокий) смотрела как на страдание за веру Христову.

   В заключение Судебник предписывает "прокликать по торгам в Москве и во всех городах Московской и Новгородской земли и по всем волостям заповедать", чтобы ни истец, ни ответчик судьям и приставам посула не сулили, а послухи, не видав дела собственными глазами, не свидетельствовали*.

   ______________________

   * П. С. Р. Л. VI и VIII. Об участии Гусева говорится в летописце, который служит продолжением Нестора. Судебник 1497 года был издан несколько раз; напр, вместе с Судебником 1550 года Калайдовичем и Строевым. М. 1819. Самое исправное издание в Акт. Истор. I. N 105. Отрывки из него в латинском переводе были приведены Герберштейном в его Rerum Moscoviticarum Commentary. Здесь особенно подробное извлечение о поле или судебн. поединке. Проф. Ключевский утверждает, будто неполное или кабальное холопство явилось только в XVI веке и в Судебнике 1497 года нет на него никаких намеков ("О происхождении крепост. права". Рус. Мысль. 1885. Август). Но он не отрицает того, что к конку XV в. этот вид холопства уже существовал.

   ______________________

  

   К правительственным мерам Ивана III относят важную перемену касательно крепких напитков. Прежде приготовление их и продажа были вольные, что называлось корчмою. Мы видели, что летописцы прославляли Михаила Александровича Тверского, истребившего в своей земле корчемников, наравне с разбойниками, что Кирилл Белозерский просит удельного Можайского князя уничтожить у себя корчму, которая заставляет многих пропиваться до совершенной пагубы. По известию помянутого выше венецианца Иосафата Барбаро, Иван III, чтобы уменьшить народное пьянство, запретил частным людям варить пиво и мед и вообще употреблять хмель. Таким образом приготовление и продажа хмельных напитков сделались исключительным правом великого князя. Вероятно, кроме уменьшения пьянства, такая мера имела целью и увеличение его доходов.

   Другой помянутый выше