Иловайский Дмитрий Иванович - История России. Том 2. Московско-Литовский период или собиратели Руси

чным соперничеством богатых семей из-за высокого и прибыльного посадничьего сана.

   В октябре умер посадник Варфоломей Юрьевич; его погребли в отцовском гробе, в церкви Сорока Мучеников, что в Неревском конце; погребение совершал сам владыка Василий с игумнами и священниками. После него остались сыновья Лука и Матвей. Боярская партия дала посадничество Федору Даниловичу, очевидно, члену другой знатной семьи, неприязненной Варфоломеевичам. Тогда Лука собрал толпу повольников из разных оборванцев и беглых холопов, и, без согласия властей, без владычьего благословления, отправился в Заволочье, где, вероятно, его семья имела большие поземельные владения. Он поставил себе укрепленный городок Орелец на Двине, около впадения в нее Емцы; усилил свою вольницу соседними Емчанами и начал грабить Двинские погосты, по-видимому, не разбирая новогородские поселения от туземной Чуди. А сын его Оницифор отсюда отправился воевать берега Ваги, большого левого притока Двины. Заволочане, подвергшиеся грабежу и обидам от повольников, воспользовались разделением их сил и убили Луку, когда он однажды с 200 человек выехал из Орельца на грабеж. Едва весть о том дошла до Новгорода, как чернь, приверженная к семье Варфоломея, восстала на посадника, обвиняя его в том, что он тайком послал подговорить Заволочан на убиение Луки. Чернь разграбила дома и подгородные села, принадлежавшие семье посадника Федора Даниловича; а сам он с братом Андреем успел спастись бегством в крепость Копорье. Сын Луки Оницифор, воротясь в Новгород, бил челом народному вечу на Федора и Андрея, будто они действительно подослали людей на убиение его отца. Владыка послал юрьевского архимандрита Иосифа с некоторыми боярами в Копорье за посадником и его братом. Те приехали в Новгород и клялись, что не думали подсылать убийц. Народ тотчас разделился на две стороны. Оницифор Лукинич и дядя его Матвей Ворфоломеевич собрали своих сторонников на мятежное вече у св. Софии; а Федор и Андрей Даниловичи созвали большое вече на Ярославлем дворе. Архиепископ, очевидно, мирволивший семье Варфоломеевичей, отправился с какими-то требованиями от них на большое вече. Но мятежники, не дождавшись его возвращения, ударили на Ярославов двор, однако были побиты; Матвея захватили и посадили в церковь под стражу, а Оницифор успел убежать. Это было поутру; а по обеде уже весь город вооружился: Торговая сторона за Федора, Софийская за Оницифора. Едва владыке Василию и великокняжескому наместнику Борису удалось помирить обе стороны и утишить восстание. Но борьба партий продолжалась; после того мы видим в Новгороде частую смену посадников; в их числе встречаем Остафия Дворянинцева, а потом помянутых Матвея Ворфоломеевича и Оницифора Лукинича, и снова Федора Даниловича.

   Эта борьба Новогородских партий несомненно происходила в связи с усиливающимся Московским влиянием, которое имело своих противников и сторонников. Такое влияние, естественно, возбуждало неудовольствие в великих князьях Литовских. В 1346 году Симеон Гордый лично приезжал в Новгород; был здесь торжественно посажен на стол и прожил три недели на Городище. Но едва он уехал, как Ольгерд, в предыдущем году захвативший великое Литовское княжение, с сильным войском вступил в Новогородскую землю, повоевал берега Шелони и Дуги, взял окуп с Порхова и Опочки и ушел назад с большой добычей и полоном. Причину своего нападения он объявил довольно странную: "Лаялменя посадник ваш Остафий Дворянинцев, назвал меня псом", - велел он сказать Новогороддам. Последние выступили против неприятеля, но с дороги воротились; созвали вече, и на этом вече убили Остафия Дворянинцева, говоря: "из-за тебя пропали наши волости!" Новогородские раздоры, очевидно, стали иногда сопровождаться недостойными, малодушными деяниями*.

   ______________________

   * Летописи Новгородские, Псковские и Софийские. О войне Пскова с Немцами и событиях в Эстонии см. Scriptores Rer. Livonic. II. Бунге Livl. Urkundenbuch. II. Пособия: Рутенберг (Gesch. der Ostseeprov.) и Боннель (Russ.-Livland. Chronographie).

   ______________________

  

   В это время, когда в Новгороде пребывали наместники великого князя Московского, Псков, как мы видели, имел своим князем Ольгердова сына Андрея и все более и более обособлялся из общего состава Новогородской земли. Великий Новгород наконец принужден был открыто признать Псковскую самостоятельность. Поводом к тому послужили внешние отношения, именно возобновившееся наступательное движение Шведов на северо-западные пределы.

   С небольшими перерывами малая война со Шведами за обладание Корелою длилась почти всю первую половину XIV века: Новгородцы ходили иногда Финским заливом или Ладожским озером разорять шведские поселения в Финляндии и осаждали Выборг, но неудачно; а Шведы в свою очередь делали судовые набеги на новгородские земли и доходили до самой Ладоги. Чтобы запереть неприятелям доступ в Ладожское озеро, Новгородцы наконец догадались построить укрепленный городок на Ореховом острове, на истоке Невы (1323 г.). Несколько раз обе стороны заключали мир, и постоянно его нарушали; этому нарушению немало способствовали сами Корелы: в своем стесненном положении между двумя сильными народами и между двумя исповеданиями, православием и католичеством, они то держались новгородского владычества и крестились по православному обряду, то переходили на сторону Шведов и принимали католичество; поэтому часто терпели разорение от обеих сторон. Таким образом, кроме борьбы за границы эти войны имели и религиозный характер, в особенности со стороны Шведов, подстрекаемых папскими буллами к распространению католической веры.

   Король Магнус Эрихсон, соединивший в своих руках короны Швеции и Норвегии, желая загладить неудовольствие, возбужденное его расточительностью и распущенным образом жизни, вдруг обнаружил чрезвычайную ревность к апостольским подвигам. Он затеял крестовый поход на Новгородцев, чтобы их самих обратить в католическую веру, и к собственному войску присоединил еще много наемных Немцев.

   В 1348 году в Новгород явилось послание от Шведского короля с следующим неожиданным предложением: "пришлите на съезд своих философов, я тоже пришлю своих; пусть поговорят о вере; если ваша вера окажется лучше, то я иду в нее, а если наша, то вы идете в нашу веру; а не захотите быть в единении, буду воевать вас всеми своими силами". Новгородское вече, посоветовавшись с владыкою, придумало ловкий ответ: "если хочешь узнать, какая вералучше, наша или ваша, то пошли в Царьград к патриарху; ибо мы приняли свою веру от Греков; а с тобой спорить о ней не будем; если же есть какое между нами (соседское) неудовольствие, то посылаем бояр к тебе на съезд". Тысяцкий Аврам, Кузьма Твердиславич и иные бояре приехали в Ореховец; отсюда Кузьма Твердиславич отправился к королю, который тогда с своим флотом стоял у Березовых островов, т.е. против Выборга. Но Магнус отослал Кузьму назад уже с решительными требованиями, чтобы Новгородцы приняли католичество. Затем он вступил в Неву и занялся осадою Ореховца; а между тем посылал отряды, которые принялись силою крестить новгородскую Ижору в католическую веру. Новгородцы начали собирать свое земское ополчение, а вперед послали небольшую дружину под начальством помянутого боярина Оницифора Лукинича; ему удалось побить 500 Немцев из тех, которые крестили Ижору. Новгородское ополчение с посадником Федором Даниловичем и великокняжими наместниками двинулось в Ладогу; но не шло далее, поджидая помощи от великого князя. Симеон Иванович Гордый обещал эту помощь и даже пошел было сам с войском; но, отвлекаемый другими делами, с дороги воротился, поручив войско брату Ивану; а последний дошел только до Новгорода и здесь остановился. Благодаря этой медленности и нерешительности как Новгородцев, так и Москвитян, король yen ел взять Ореховец; причем попали в плен тысяцкий Аврам, Кузьма Твердиславич и восемь иных новгородских бояр; завоеванный город был занят шведским гарнизоном. Брат великого князя Иван Иванович, известный своим невоинственным характером, после того ушел с московским войском обратно в Низовую землю.

   Таким образом в самый разгар войны с сильным неприятелем Новгородцы были предоставлены одним собственным средствам. Они старались заручиться по крайней мере помощью Псковичей, с каковою целью околотого времени заключили с ними договор в селе Болотове. По этому договору Псков признавался младшим братом Великого Новогорода. Новгородцы отказались от права назначать посадников в Пскове; владычним наместником на церковном суде в Пскове должен быть природный Пскович; а в Новгород Псковичи не могли быть призываемы к суду как светскому через подвойских, изветников и биричей, так и церковному через Софьян или владычных людей. После того в новгородском ополчении мы действительно встречаем псковскую дружину. Это ополчение из Ладоги двинулось наконец далее и подступило к Ореховцу. Меж тем болезни, недостаток продовольствия, ропот собственных подданных на поборы и военные тягости, соперничество военачальников шведских с наемными немецкими, а также неудачи, постигшие флот, - все это охладило апостольское рвение Магнуса, и он с главным войском ушел за море. Тем не менее шведский гарнизон в Ореховце, состоявший из 800 человек, оборонялся мужественно, и осада затянулась. Вдруг Псковичи получили известие, что Ливонские Немцы нарушили мир и начали воевать Псковскую землю одновременно в разных местах. Псковичи, конечно, всполошились и собрались уходить на защиту собственной земли. Тщетно Новгородцы упрашивали их остаться, напоминая о братстве и только что заключенном договоре. Псковская дружина выступила из лагеря не тайком, не ночью, а в полдень, при звуке своих воинских труб, бубнов и "посвистелей". Шведы со стен смотрели на это отступление и смеялись. Однако дело кончилось не в их пользу.

   Новгородцы на этот раз действовали мужественно и энергично: они стояли под городом всю осень и зиму, от Успеньева дня до 24 февраля 1349 года. Наконец им удалось своими приметами зажечь город и потом ворваться в него. Шведы думали спастись в каменную башню; они были частью изрублены, частью взяты в плен. Война продолжалась еще некоторое время. Новгородцы вновь подступили к Выборгу и пожгли его окрестности. Наконец в самой Швеции возникли смуты: недовольные вельможи объявили Магнуса лишенным престола; в Норвегии посадили королем его младшего сына Гакона, а в Швеции старшего Эриха. В таких обстоятельствах Шведы при посредстве Ливонского Ордена в городе Юрьеве или Дерпте заключили мир с Новгородцами, в 1350 году. По этому миру Корелия была разделена между Швецией и Новгородом; граница проведена по реке Сестре, впадающей в Финский залив. С обоих сторон разменялись пленными. Этот мир Новгорода со Шведами оказался довольно прочен; ибо после того мы только изредка встречаем некоторые мелкие пограничные нападения, не имевшие важных последствий.

   Псковская община также одними собственными силами отстояла себя от Ливонских Немцев в войне 1348 - 49 гг. В этой войне был убит под Изборском храбрый литовский наместник Юрий Витовтович. После того Псковичи, обманутые вообще надеждою на Литовскую помощь против Немцев, послали в Полоцк к Андрею Ольгердовичу и велели сказать ему, что более не признают его своим князем; так как он вместо того, чтобы самому сидеть в Пскове, держал в нем своих наместников. Следствием чего был конечно гнев со стороны Ольгерда, который велел захватить находившихся в Литве псковских купцов, отнять у них товар и коней и самих засадить в тюрьмы; но потом, взявши с них выкуп, отпустил. А сын его Андрей с Полочанами напал на соседнюю псковскую волость Ворнач и повоевал ее (1350). Псковичи потом отомстили ему набегом на Полоцкую область под начальством своего служилого князя Евстафия Изборского.

   В ту эпоху Россию, как известно, посетила великая моровая язва или так называемая Черная Смерть. С особою силою она свирепствовала в Пскове, где продолжалась все лето 1352 года. Все кладбища при церквах так переполнились, что пришлось рыть могильные ямы вдали от церквей. Многие мужчины и женщины спешили удалиться в монастыри и там постричься, чтобы встретить смерть в "ангельском чине". Плач и отчаяние господствовали в городе. В это печальное время по просьбе псковских властей явился владыка Василий, "не в свою чреду", т.е. не в обычное и определенное время, когда происходил "епископский подъезд", адлятого, чтобы благословить паству и преподать ей духовное утешение. Он совершил крестный ход вокруг города с некоторыми мощами святых, со всем духовенством и народом. После того владыка отбыл из Пскова, но дорогою скончался; очевидно, он сделался жертвою той же Черной Смерти*.

   ______________________

   * Летописи те же. Пособия: Долин Geschichte des Reiches Schweden и Гейер Geschichte Schwedens. О Болотовском договоре Новгорода с Псковом сообщают Новогородская Четвертая, под 1348 г. Новогородская Третья и Софийская Первая под 1347 г. Название Пскова младшим братом Новгороду приводится в Новогородской Третьей. О моровой язве в Пскове и кончине владыки Василия см. Новогородскую Четвертую летопись и Псковскую Первую.

   ______________________

  

   Это был один из замечательных новгородских владык, более 29 лет управлявший Новгородской церковью. В 1330 году владыка Моисей удалился в Колмовский монастырь, им самим основанный и расположенный верстах в двух от Софийской стороны, на берегах Волхова. Тщетно Новгородцы просили его воротиться на свой престол; Моисей принял схиму и благословил граждан избрать на его место достойного мужа. Целых восемь месяцев В. Новгород оставался без архипастыря. Наконец, после многих совещаний граждан с духовенством, излюбили поставить архиепископом Григория Калеку, священника при церкви Козьмы и Демьяна на Холопьей улице. Его постригли в иноки, назвали Василием и посалили на владычном дворе. А затем он ездил для своего поставления во Владимир, где тогда находился митрополит Феогност. Василий оправдал свой выбор и явился весьма деятельным владыкою. Он был усердный строитель и, кроме нескольких каменных церквей, воздвиг новые каменные стены вокруг Софийского кремля; в особенности усиливалась его строительная деятельность после больших пожаров, опустошавших Новгород. Василий, как и другие лучшие новгородские владыки, являлся ревностным патриотом в случаях политической невзгоды и не раз сам ездил во главе посольства к Ивану Калите и Симеону Гордому, чтобы утишать их ссоры с Новгородцами. Особенно любопытна его двойственная борьба с одной стороны за церковную самостоятельность Новгорода, с другой - против таковой же самостоятельности Пскова.

   Вместе с своим политическим обособлением от остальной Руси Новгород всегда стремился и в церковном управлении стать в менее зависимые отношения к Русскому митрополиту. Такое стремление усилилось, когда митрополит основал свое пребывание в Москве и когда он стал оказывать явную помощь великим князьям Московским на поприще собирания или политического объединения Руси. Новгородские владыки старались ограничить свои отношения к митрополиту одним постановлением в свой сан и пытались устранить его право высшего духовного суда.

   Это право обыкновенно состояло в том, что митрополит вызывал к себе на суд новгородского владыку, если случалась на него какая жалоба, или посылал доверенных лиц в Новгород для разбора тяжб, подлежащих церковному суду, а иногда лично посещал Новгород для того, чтобы творить там духовный суд, т.е. решать накопившиеся дела. Такие посещения назывались "подъездом" и долженствовали продолжаться по целому месяцу, почему и право на подъезд носило еще название "месячного суда". Эти подъезды совершались редко и обставлялись возможною торжественностью. Навстречу митрополиту выходил владыка с духовенством, с крестами и народною толпою к церкви св. Спаса на Ильине улице. Митрополит, сопровождаемый большою свитою, входил в эту церковь, облачался, и отсюда соединенная процессия с зажженными светильниками впереди направлялась через Торговище и Волховский мост в соборный храм св. Софии. Тут митрополит соборне совершал литургию и с амвона говорил поученье. Местопребыванием митрополита служило подворье у церкви Иоанна Предтечи на Чудинцеве улице. Подъезд сопровождался пиршествами, которые устраивали владыка и граждане, а также поднесением даров. Все это время содержание митрополита и его многочисленных спутников лежало на местном духовенстве и монастырях, которые доставляли съестные припасы и другие потребные вещи. А так как и все пошлины с церковного суда в это время шли в митрополичью казну, то понятно, что такие подъезды были довольно отяготительны для Новгорода, особенно для его владыки. Путешествия этого последнего во Владимир или в Москву также сопровождались большими расходами, преимущественно на подарки митрополиту и великому князю. Естественно поэтому стремление новгородских владык, по причинам политическим и экономическим, ограничиться только путешествием туда для постановления своего в архиепископский сан и присвоить самим себе право высшего церковного суда в своей епархии. Но они встретили энергическое сопротивление со стороны Москвы. Новгород обратился к цареградскому патриарху, и помощью его авторитета думал поставить свое духовенство в более независимые отношения к московскому митрополиту. Патриархия хотя благосклонно выслушивала новгородские посольства и принимала от них дары, но не решилась нарушить древнее единство Русской церкви. Притом подобным новгородским проискам Москва противопоставляла свои внушения в Царьграде.

   Все, чего успел добиться владыка Василий, - это получить некоторые внешние знаки почета; а именно, митрополит Феогност дал ему право носить кресчатые ризы, т.е. епископскую фелонь с нашитыми четырьмя крестами. Кроме того, если верить одному позднейшему сказанию, присвоенный новгородским архиепископам белый клобук начался именно с Василия, который получил его от цареградского патриарха Филофея.

   Как Новгород в XIV веке стремится подкрепить свою политическую самобытность освобождением собственной церкви от полного подчинения общерусскому митрополиту, так и Псков в то же самое время, вместе с политическим обособлением от Новгорода, делает попытки к церковной независимости от Новгородского владыки, т.е. хлопочет иметь своего особого епископа. Сначала он думал добиться этого права с помощью великого князя Литовского Гедимина, из рук которого принял к себе на княжение известного изгнанника Александра Михайловича Тверского. Пользуясь помянутым выше удалением в монастырь архиепископа Моисея и временным сиротством новгородской кафедры, Псковичи выбрали себе епископом инока Арсения, и послали на Волынь к владыке Феогносту в 1331 году с просьбою о поставлении. Эту просьбу поддержали великий князь Литовский и некоторые его подручники западнорусские князья. Но она встретила сильное противодействие со стороны нового владыки новгородского Василия, который почти одновременно с Арсением прибыл тогда к Феогносту для своего поставления. Сам митрополит вообще стоял за сохранение существовавшего порядка в Русской церкви; кроме того, он и не решился бы сделать такой важный шаг, как учреждение новой русской епархии, без согласия великого князя Московского. Арсений получил отказ, и псковское посольство воротилось со стыдом. Литовский князь, недовольный этим отказом, хотел выместить свою досаду на новгородском владыке, так что Василий и сопровождавшие его новогородские бояре с трудом избежали плена, пробираясь из Волыни в отечество окольным путем через Чернигов и Брянск. Под Черниговом они попались было в руки погнавшихся за ними какого-то удельного киевского князя Федора и татарского баскака с шайкою в 50 человек; но Новогородцы мужественно отразили нападение.

   После неудачи с Арсением Псковичи на время покорились решению митрополита, и в 1333 году с почестями приняли владыку Василия, когда он приехал на свой подъезд. По-видимому, примирению с ним не мало способствовал княживший тогда в Пскове Александр Михайлович Тверской, у которого Василий в этот приезд воспринимал от купели новорожденного сына Михаила. (Впоследствии, достигнув отроческих лет, будущий знаменитый князь Тверской Михаил Александрович отвезен в Новгород к владыке Василию, чтобы под его руководством учиться грамоте.) Подъезды Новогородских архиереев во Псков в эту эпоху стали окружаться такою торжественностью и сопровождались такими большими расходами, которые напоминают описанные выше митрополичьи подъезды в Новгород; только они происходили гораздо чаще этих последних. Псковское духовенство с крестами, князь, посадники, бояре и народ встречали владыку у городских ворот и провожали его на подворье. Первым делом владыки было "соборование", т.е. совершение торжественного богослужения в Троицком соборе; причем он "читал синодик" или поминальную книгу. Это чтение сопровождалось пением вечной памяти погребенным здесь князьям и всем пролившим свою кровь за св. Троицу и св. Софью; затем следовали провозглашение многолетия христианам Пскова и Великого Новгорода и проклятие их врагам (при русских епископиях подобное соборование совершалось обыкновенно в первое Воскресенье великого поста). Владычний подъезд во Пскове продолжался также месяц; главное его значение состояло в отправлении церковного суда, освящении новых церквей и сборе владычных пошлин. Местное духовенство в это время должно было доставлять содержание или "корм" владыке и его многочисленной свите или "Софьянам". Кроме корма натурою, оно должно было еще вносить ему денежный оброк, известный под именем "поплешной пошлины", т.е. с каждой священнической головы или плеши (тогда священники отличались выстриженною маковкою или гуменцем). Подъезд также сопровождался дарами, пирами и угощением, которые предлагались от духовенства, городских властей и простых граждан; последние устраивали пиры в складчину целыми концами.

   Но не столько эти угощения, сколько разные пошлины были обременительными для Псковского духовенства и возбуждали с его стороны жалобы. Обременительно было также право владыки назначать своим наместником в Пскове для церковного суда кого-либо из Софьян и требовать Псковичей на суд к себе в Новгород.

   Когда владыка Василий опять прибыл в Псков в 1337 году, по удалении оттуда Александра Михайловича Тверского, Псковичи не только приняли его холодно, но и не дали ему владычнего суда, и он. уехал, изрекши на них проклятие. После того их раздор с владыкою и с Новгородом продолжался целые десять лет и окончился известным Болотовским договором 1347 - 48 года. Условия этого договора, как мы видели, более всего касались ограничения прав владыки. Он обязался назначать своим наместником кого-либо из местных жителей, а также не звать более псковское духовенство на суд в Новгород. Вместе с тем по-видимому были точнее определены владычные пошлины и порядок подъезда; для последнего окончательно установлен четырехлетний срок. Таким образом, Псковичи добились некоторых уступок в пользу своего церковного самоуправления; но зато Новгород сохранил принадлежность Пскова к своей епархии*.

   ______________________

   * Летописи Новогородские. Acta Patriarch. Constant. 1. Беляева "Церковь и духовенство в древнем Пскове" (Чтения в Москов. Общ. Любителей Духовн проев. 1863). Никитского "Очерк внутренней истории Пскова". Спб. 1873. Его же "Очерк внутренней истории церкви в Великом Новгороде". Спб. 1879. Памятники Старин. Рус. Литературы. I. ("Повесть о Новогородском белом клобуке").

   ______________________

  

   Когда скончался владыка Василий, Новгородцы упросили престарелого Моисея вновь занять архиепископский престол. В это время мор или Черная смерть перешла в Новгород, а отсюда распространилась далее по Северо-Восточной Руси. Моисей еще семь лет правил Новгородской церковью, и, удручаемый телесною немощью, опять ушел в монастырь, только в другой, на Сковородке, точно так же им самим основанный. Тогда Новгород прибег к избранию владыки помощью жребия: в Софийском соборе на престол положили три жребия и потом два взяли; а чей остался, тот считался избранным Богом и св. Софьею. Таким способом выбор пал на чернеца и Софийского ключника Алексея, которого тотчас взяли на владычные сени, т.е. водворили в архиепископских покоях. Тверской епископ Федор посвятил его сначала в дьяконы, потом в попы: а в следующем году (1360) он в сопровождении некоторых бояр ездил во Владимир на Клязьме, где соименный ему митрополит Алексей поставил его архиепископом. Но еще прежде этой поездки владыка Алексей имел случай оказать услугу своей пастве делом умиротворения. Вследствие обычной борьбы партий, сосредоточенной около посадничьего сана, в 1359 г. в Новгороде произошел мятеж. Славянский конец восстал против посадника Андреяна Захарьинича и поступил при этом коварным образом. Славяне заняли свои места на вече, имея брони под платьем ("в доспесе подсели бяху"); тут затеяли ссору, свергли Андреяна и объявили посадником Сильвестра Лентеевича. Произошла свалка; Славяне побили и разогнали Заречан или мужей Софийской стороны, которые были безоружны. Вслед за тем поднялась вся последняя сторона, чтобы отомстить за свою братью; а Славяне разобрали Волховский мост. Три дня обе партии стояли в оружии друг против друга. Тогда оба владыки, старый Моисей и нареченный Алексей, с Юрьевским архимандритом и игумнами явились посреди враждующих и начали осенять их крестным знамением. "Дети! - сказал Алексей, - не доспейте себе брани, поганым похвалы, а святым церквам и месту этому пустоты, не соступайтеся на бой". Граждане послушались духовного пастыря и разошлись по домам. Софийцы однако успели пограбить ближние села Сильвестра и некоторых других бояр Славянского конца. Посадником не оставили ни Андреяна, ни Сильвестра; а выбрали третьего, Никиту Матвеевича (м. б., двоюродный брат известного Оницифора Лукинича).

   Владыка Алексей около тридцати лет управлял Новгородскою церковью; он был истый Новгородец по происхождению и по характеру, и продолжал стремление своих предшественников к приобретению возможно большей независимости от московского митрополита.

   Большую часть княжения Димитрия Иоанновича Донского Новгородцы жили в мире с ним и с его наместниками. Сближению Новгорода с Москвою в это время способствовали и отношения к Твери, которая вновь усилилась при Михаиле Александровиче; а последний, действуя в союзе с Ольгердом Литовским, не только возобновил соперничество с Москвою из-за великого стола, но и, подобно своему деду Михаилу Ярославичу, явился жестоким неприятелем Новгородцев, теснил их пределы и отнималу них волости, а однажды взял приступом Торжок и разорил его. Поэтому и Новгородцы с своей стороны усердно помогали Димитрию против Михаила. Насколько они в то время действовали самостоятельно в своих делах, видно из примера литовского князя Патрикия Наримонтовича. Лишенный удела в собственном отечестве, этот князь пришел в Новгород, и вече дало ему в кормление почти те же города, которые некогда держал его отец Наримонт, именно: Орехов, Корельский и половину Копорья (1383). Но в следующем году Ореховцы и Корельцы принесли жалобы на притеснения от князя. Вслед за ними явился сам Патрикий и поднял за себя Славянский конец. Целые две недели продолжались шумные веча. Три Софийские конца снова вооружились против славян; а последние поспешили разобрать Волховский мост. Наконец помирились на том, что Патрикию вместо прежних городов дали Русу, Ладогу и берег Наровы.

   В эпоху Димитрия Донского мы встречаем несколько больших исходов, совершенных новгородскими повольниками на Волгу; причем они грабили купеческие суда, не разбирая и московских; и даже нападали на московские города и селения. Такие грабежи хотя и возбуждали неудовольствие великого князя, однако он долго оставлял их без наказания, отвлекаемый иными более важными делами. Но к этим неудовольствиям присоединились потом и другие.

   Известно, что после митрополита Алексея в русской иерархии наступил довольно смутный период, ознаменованный борьбою нескольких соперников за митрополичий престол. Одно время в России явились даже три митрополита: Дионисий, Пимен и Киприан. Новогородцы вздумали воспользоваться этими смутными обстоятельствами, и на вече 1384 года порешили не давать митрополиту подъезда или месячного суда в Новгороде, не ездить к нему на расправу по церковным делам и предоставить своему владыке, чтобы он сам вершил все духовные дела на основании Номоканона; а посаднику и тысяцкому ведать свои суды, причем для каждой тяжущейся стороны на суде должны присутствовать по два боярина и по два житьих мужа. В таком смысле написана была "докончальная грамота", на соблюдение которой вече присягнуло, и к ней привесили городскую печать.

   С этим решением по времени совпала ссора с Москвою из-за Черного бора, за которым приезжали в Новгород бояре великого князя; но принуждены были уехать, не окончив сбора. Известно, что Димитрий Иванович, уладивший к тому времени все другие свои дела, припомнил Новгороду грабежи его повольников и в 1386 году предпринял на него большой поход. Известно также, что поход окончился мирным договором, по которому Новгородцы согласились на Черный бор и обязались заплатить 8000 руб. за грабежи повольников. О помянутой выше вечевой грамоте, относящейся к митрополичьему суду, в договоре пока ничего не говорится. Вопрос о нем поднялся спустя еще пять лет, уже при следующем великом князе Василии Дмитриевиче. Когда Киприан окончательно утвердился в Москве и восстановил единство митрополии, то обратил строгое внимание на новогородские притязания и зимою 1391 года приехал в Новгород. Владыкою там был Иоанн, преемник Алексея, который добровольно сложил сан и удалился в Деревяницкий монастырь (1388). Владыка, духовенство и народ встретили митрополита с большими почестями и устроили для него обычные пиры; а он совершил торжественно литургию у св. Софии и у св. Николая на Ярославлем дворе. Но когда Киприан потребовал, чтобы Новгородцы уничтожили докончальную грамоту и дали ему верховный митрополичий суд, то получил решительный отказ.

   "Мы уже крест целовали стоять как один человек, - отвечали Новогородцы, - и, запечатав грамоту, души свои запечатали".

   "Дайте мне грамоту, - говорил Киприан, - я сам сорву печать, а крестоцелование с вас снимаю и прощаю".

   Граждане упорно стояли на своем. После двухнедельного пребывания митрополит с гневом уехал из Новгорода и наложилна него отлучение. Новогородцы снарядили посольство в Царьград к патриарху Антонию с жалобою на это отлучение и с просьбою утвердить их решение. Говорят, будто бы послы грозили патриарху, что в случае отказа с его стороны Новогородцы перейдут в латинство. Но Антоний и созванный им по этому случаю собор патриархата хорошо знали положение дела по известиям из Москвы; знали, что подобная угроза, идущая от одной только боярской партии, не заключает в себе ничего серьезного в виду народной преданности православию. А потому Новгородцы получили неблагоприятный ответ от патриарха, который не снял с них отлучения и советовал им подчиниться требованиям митрополита. Когда таким образом рушился расчет на поддержку высшей духовной власти, выступила на сцену светская власть, т.е. великий князь Московский. В 1393 году в Новгород явились послы Василия и вместе с Черным бором потребовали выдать грамоту о церковном суде. Сначала Новогородцы продолжали упорствовать и открыли было войну с Москвою. Но когда великокняжеское войско, захватив Торжок, стало опустошать новогородские владения, партия мира и дружбы с Москвою взяла верх. Вече вновь согласилось на Черный бор, отослало спорную грамоту митрополиту и заплатило ему еще 350 рублей за снятие отлучения и благословение Новгорода. После такой неудачной попытки к церковной самостоятельности, зависимость Новогородской епархии от митрополита, по-видимому, утвердилась еще более чем прежде*.

   ______________________

   * Летописи Новогородская Первая и Четвертая, Софийская Первая. Acta Patriar. Conts. II. Отсюда перепечатаны с рус. переводом две грамоты патриарха Антония в Новгород в Рус. Историч. Библиотеке VI. Приложения NN 37 и 38.

   ______________________

  

   Успешный для Москвы исход церковной распри и обнаруженная при этом военная слабость Новгорода подстрекнули Василия Дмитриевича предпринять на него наступательное движение и с другой стороны, т.е. захватить часть его обширных владений на востоке и северо-востоке. Двинская земля или Заволочье издавна возбуждали притязания великих князей Суздальских и потом Московских. Суздальская земля со стороны Белаозера клином врезывалась между Заволочьем и собственно Новогородскою областью и несколько нарушала их географическую связь друг с другом. В случаях размирья Новгорода с Суздалем или Москвою почти всегда страдали сношения первого с его Двинскими колониями; суздальские, а потом московские отряды перехватывали обыкновенно новгородских даньщиков, ходивших в Заволочье, разоряли и грабили Двинские погосты. Наконец и сами эти колонии начали тяготиться новгородским владычеством, т.е. собиравшимися с них данями и оброками, судными пошлинами, притеснениями назначаемых из Новгорода посадников и старост. Здесь повторяется то же стремление как во Пскове и некоторых других пригородах: часть разбогатевших местных бояр и купцов стала думать о Двинской самостоятельности, о свержении новгородского владычества. Борьба партий, кипевшая в самом Новгороде, отражалась и в его колониях: недовольные или притесняемые своими противниками граждане нередко уходили из Новгорода в Заволочье и заводили там новые смуты. Московский князь вздумал воспользоваться этими обстоятельствами и повторить тот же способ, посредством которого ему только что удалось овладеть Нижегородским княжением. Подкупами и обещаниями разных льгот он склонил многих богатых Заволочан отложиться от Новгорода и поддаться Москве. В 1397 году боярин Андрей Албердов приехал с московским посольством на Двину и убедил Двинян целовать крест великому князю. Главными пособниками Москвитян в этом деле были местные двинские бояре Иван Никитин и его братья Анфал, Герасим и Родион; сами новогородские посадники или воеводы, Иван и Конон, изменили Новгороду и перешли на сторону Москвы. Эти главные изменники захватили и разделили между собою многие земли, принадлежавшие Новгороду и его боярам; при этом они грабили и брали окуп даже с волостей самого владыки. Всей Двинской земле великий князь в следующем 1398 году дал новую уставную грамоту, которою предоставлена была Двинянам почти беспошлинная торговля во всех его владениях. Наместником своим он прислал сюда князя Федора Ростовского. Василий Дмитриевич не ограничился одним Заволочьем: в то время московская рать захватила и другие сопредельные места, на которые уже давно имели притязания великие князья Владимирские и Московские, именно: Волок Ламский, Торжок, Вологду и Бежецкий Верх. По-видимому, в них также существовала партия, желавшая отложиться от Новгорода. Только после занятия этих пригородов великий князь послал в Новгород разметные грамоты или объявление войны, ссылаясь на какие-то маловажные столкновения по поводу "общего" или порубежного суда.

   Захват стольких мест и отпадение целой Двинской земли на время вывели Новгородцев из того политического усыпления или расслабления, в которое они постепенно стали погружаться, по мере того как желание покоя, забота о своих торговых и частных делах и мелкие внутренние распри отодвигали на второй план важные вопросы внешней политики. Сначала Новгород попытался вступить в переговоры и отправил в Москву посольство с владыкою Иоанном во главе, с челобитием и просьбою отложить нелюбье на Новгород, взять с ним мир и воротить ему назад волости. Когда же посольство это вернулось без успеха, Новгородцы воспрянули и проявили сильное воинское воодушевление, возбуждаемое влиятельным боярством, которому угрожала потеря огромных поземельных владений за Волоком. Они целовали на вече крест быть всем "за один брат". Власти, бояре, дети боярские, житьи люди и "купецкие дети" обратились к архиепископу, со словами: "благослови, господине отче владыко, поискати пригородов и волостей; или воротим свою отчизну к святей Софии и к Великому Новгороду, или головы свои положим за святую Софию и за своего господина за Великий Новгород". Архиепископ Иоанн благословил воевод и рать новгородскую, которая выступила в поход на Москвичей и Двинских изменников. Прежде всего они напали на Белозерскую область великого князя; повоевали ее, сожгли старый Белозерск, а с Нового городка взяли окуп; потом повоевали Кубенские волости, окрестности Вологды и осадили Устюг. Во время этой осады их отряды разоряли Московские земли почти до самого Галича Мерского. Они взяли столько полону, что суда их на Сухоне не могли поднять всех пленных; поэтому часть их отпустили за окуп, а часть бросили дорогою. От Устюга новгородская рать осаждала город, поставила пороки и начала ими разрушать стены. Тогда Двиняне стали просить пощады и получили ее; причем выдали своих предводителей. Московского наместника князя Федора Ростовского и его товарищей Новгородцы отпустили, отняв у него только все пошлины, которые он успел собрать с Двинской земли; прежних своих посадников, Ивана и Конона, немедленно казнили, а Ивана Никитина с его тремя братьями заковали для отсылки на суд в Новгород. С московских гостей они взяли 300 рублей окупа, а с Орелецких Двинян 2000 рублей и 3000 коней; ибо всей новгородской рати было налицо 3000 человек. Под Орельцом она потеряла убитыми всего одного человека; укрепления этого городка раскопала. Зимою того же 1398 года рать благополучно воротилась в Новгород. Здесь старшего из братьев Никитиных Ивана подвергли обычной новгородской казни, т.е. свергли с Волховского моста; Герасим и Родион вымолили себе пощаду, обещаясь постричься в монахи; Анфал успел бежать с дороги.

   Великий князь, очевидно, не ожидал встретить такое энергичное сопротивление со стороны Новгородцев, и, слишком полагаясь на средства самих Двинян, не отправил к ним заранее значительной рати. Поэтому Василий вскоре согласился на мир, возвратил Новгороду все захваченные города и вывел из них своих наместников. Может быть, встретились еще и другие неизвестные нам политические обстоятельства или соображения, которые склонили его к уступчивости в этом деле.

   Мятежи и смуты в Заволочье однако тем не окончились. Помянутый выше двинский боярин Анфал, спасшийся бегством в Устюг, уже в следующем году вновь поднял мятеж против Новгорода; с ним соединился и его брат Герасим, убежавший из монастыря. Они грабили и разоряли имения бояр противной партии, пользуясь поддержкою Устюжан и военною помощью Москвы. Однако на этот раз сами двинские бояре, оставшиеся верными Новгороду, вооружили колонистов и усмирили мятеж Анфала. Подобный случай повторился в 1417 году: два ушедшие из Новгорода боярина, Семен Жадовский и Михаил Разсохин, опять при поддержке великого князя, собрали вольницу на Вятке и в Устюге, и, опустясь по Двине, принялись грабить, пленить и жечь приречные волости. Но двинские бояре и на этот раз, собравши значительную дружину, разбили и рассеяли грабителей. После мятежной попытки 1398 года связи Новгорода с Заволочьем, по-видимому, сделались крепче; Новгородцы дорожили этим краем, откуда они получали главный предмет своей торговли - пушного зверя, и конечно позаботились укрепить его за собою разными льготами, усилением колонизации и посылкою туда надежных воевод с достаточными дружинами; край сделался настолько силен, что собственными средствами отражал нападавших Шведов и Норвежцев, приплывавших в Двину Белым морем, например в 1419 и 1446 годах. В том же 1446 году двинские воеводы ходили на восток усмирять Югру, которая время от времени оказывала сопротивление новгородским сборщикам дани. И на этот раз (как в конце XII века) хитрая Югра мнимою покорностью усыпила бдительность воевод и разделила их силы; а потом внезапно ударила на их острожек, избила до 80 детей боярских и разорила укрепление. Остатки дружины с трудом воротились домой. Любопытно, что вслед затем встречаем известие о путешествии новгородского владыки Евфимия II на Двину для преподания своего благословения Заволочанам. О его предшественниках мы не имеем такого известия.

   Хотя при Василии Дмитриевиче Новгород держал у себя наместников Московского князя, однако не затруднялся время от времени принимать разных князей-изгнанников и давать им свои пригороды в кормление. Кроме Патрикия Наримонтовича Литовского, встречаем у них Семена Лугвения Ольгердовича, потом известного Юрия Святославича, изгнанного из Смоленска Витовтом, потом его сына Федора Юрьевича. Из-за последнего Ягайло и Витовт грозили Новгородцам войною в 1412 году; причем упрекали их в том, что они недавно отказались идти вместе на Немцев (в эпоху Грюнвальдской битвы). Новгород ответил, что он равно в мире и с Литвой, и с Немцами. Конечно, он дорожил своею торговлею с Европой при посредстве Немцев, и не желал терпеть убытки ради усиления Литвы и Польши. Князь Федор Юрьевич, услыхав об угрозах Витовта и Ягайла, добровольно уехал из Новгорода, и на этот раз война была отклонена. Но по смерти своего зятя Василия Дмитриевича Московского Витовт уже явно пытается подчинить Новгород Литовскому господству. Подобно дяде своему Ольгерду, он придрался к тому, что его "назвали изменником", с большою ратью пришел в Новгородскую землю, осадил город Порхов и начал громить его из пушек, в 1428 году. Порховские воеводы Григорий Посохно и Исаак Борецкий явились в стан Витовта и предложили окуп. Видя крепость города, Витовт согласился на мир, взяв с Порховцев 5000 рублей, а с Новгородцев другие 5000, да еще владыка Евфимий дал ему одну тысячу за освобождение пленников. Тут ясно сказался начавшийся упадок мужества и энергии со стороны разбогатевшей Новгородской республики; вместо дружной, храброй обороны она начинает просто откупаться от неприятелей деньгами, чем, конечно, еще более привлекала их жадность. Только вскоре последовавшая смерть Витовта избавила Новгородскую землю от его дальнейших попыток.

   Наступившие затем княжеские междоусобия и смуты в Москве и в Литве на время освободили Новгород от давления с той и другой стороны, чем продлили его самобытное существование.

   Великий Новгород однако мало воспользовался обстоятельствами для укрепления этой самобытности. Обычные явления подобных народоправлений, т.е. притеснения бедных людей богатыми и знатными и вражда первых к последним или черни к боярам, время от времени вызывали бурные смятения и глубоко нарушали мирное течение жизни. Новгородские летописи изображают несколько таких взрывов; но по обычаю ничего или очень мало говорят об их поводах и последствиях.

   В апреле 1418 г. какой-то Степанка, обыватель Торговой стороны, повстречал на улице чем-то его обидевшего Данила Ивановича Божина внука, боярина Софийской стороны; схватил его и закричал: "друзи! пособите мне на сего злодея". Сбежавшиеся люди приняли сторону Степанки и с побоями потащили боярина на народное сборище или "людское сонмище". Тут выскочила из толпы какая-то женщина и стала осыпать боярина ударами, говоря, что и ее он тоже обидел. Избитого до полусмерти Данила народная толпа осудила на казнь и сбросила с Волховского моста. Но один рыболов, по имени Личков сын, взял боярина в свой челн и тем спас его от смерти. Видя это, народ озлобился на рыболова и разорил его дом. Тем дело могло и кончиться. Но Данило Божин хотел мстить своему врагу; он как-то успел захватить в свои руки Степанку и начал его мучить. Узнав о том, простонародье Торговой стороны созвало вече; потом, вооружась, как на войну, и подняв стяг, пошло на Козмодемьянскую улицу, где был дом Божина, и разграбило его; но, не нашед здесь Степанки, принялось грабить другие боярские дома на этой улице и по соседству. Устрашенные Козьмодемьянцы сами отыскали Степанку и привели к архиепископу с мольбою отослать его возмутившейся черни. Владыка Симеон отправил его с своим боярином и священником. Но это не утешило мятежа; вероятно, жалобы Степанки еще более подожгли чернь; она принялась грабить боярские дома на Чудинцевой улице и наЛюдгоще, и даже Никольский монастырь, разыскивая там боярские имущества; наконец пошла на Прусскую улицу; но тут встретила вооруженный отпор; после чего побежала на свою сторону и стала созывать еще более народу. Весь город пришел в движение. С обоих сторон вооруженные толпы собрались к Великому мосту. В это время разразилась сильная гроза; но толпы не расходились и готовились к рукопашной схватке. Тогда владыка Симеон собрал часть духовенства, вошел в Софийский алтарь, облекся в архиерейские ризы, велел взять большой крест и образ Богородицы, и всем собором отправился на Волховский мост, протеснившись сквозь толпу. Он остановился посредине моста и начал благословлять крестом на обе стороны; а на Ярославов двор, т.е. на вече, послал юрьевского архимандрита Варлаама преподать благословение посаднику Василию Есиповичу, тысяцкому Кузьме Терентьевичу и всему народу. Архимандрит вместе с властями уговорил людей Торговой стороны разойтись по домам; владыка в то же время убедил разойтись свою сторону.

   Вражда меньших людей против больших однако не утихла. Спустя три года, опять видим подобный же мятеж: обитатели двух концов, Славянского и Неревского, восстали на посадника Андрея Ивановича за то, что он отнял землю у какого-то людина, Климентия Артемьина; разграбили двор посадника и других бояр; в происшедшей драке пало двадцать человек с его стороны и два со стороны мятежников. Смута кончилась сменою посадника.

   В эту эпоху мы читаем уже горькую жалобу новгородского летописца на недостаток правды в самом Новгороде, на притеснения бедным, особенно жителям волостей. "Поднялись ябедники, стали давать ложную присягу; начались грабежи по селам, волостям и по городу, - говорит он по поводу дороговизны хлеба в 1446 году, - и обратились мы в поругание соседям нашим; по волостям нашим происходили частые поборы и великие наезды; везде слышались крик и рыдания, вопль и проклятия на наших старейшин и наш град за то, что не было у нас милости и суда правого".

   В связи с этим недостатком правого суда немалую смуту произвели около того же времени перемены и злоупотребления в денежной системе.

   В 1410 году Новгородцы почему-то решили отменить обращение своих старых серебряных денег или кун, а начали употреблять в торговле иноземную монету, именно литовские гроши и немецкие или шведские артуги. Но, спустя девять лет, нашли употребление этой иноземной монеты для себя неудобным, распродали артуги Немцам и стали вновь лить собственные серебряные деньги, т.е. как крупную монету, гривны или рубли, так и разменную или куны. По-видимому, в Новгороде каждый гражданин мог переливать свое серебро в монету, но не сам лично, а принося его городским денежникам "ливцам и весцам", которые получали зато плату, но обязаны были наблюдать при отливке известный вес; для чего при церкви св. Иоанна на Опоках существовали городские денежные весы. Злоупотребления состояли в том, что богачи переливали свое серебро в монету не настоящего веса и за то давали посулы тем властям, которые обязаны были их поверять. Как бы то ни было, только в обращении появилось много легковесной монеты, особенно крупной, которую торговцы стали браковать, т.е. не принимали от покупателей. Потерпели от таких злоупотреблений более всего бедные люди. В народе начались ропот и волнение по этому поводу. В 1447 году посадник Сокира, по-видимому, желая угодить народу или прекратить злоупотребления, подпоил одного ден