Иловайский Дмитрий Иванович - История России. Том 2. Московско-Литовский период или собиратели Руси

о важно для последующей истории этой Руси то, что миряне, пользуясь более свободными отношениями церкви к светской власти, принимают деятельное участие в церковных вопросах, в соборных заседаниях, даже в выборе иерархов. Их близкое участие в интересах церкви выражается еще образованием церковных братств, имевших задачею основание школ и охранение чистоты православного учения. Город Киев, едва оправившийся от разорений Батыева и Эдигеева, вновь подвергся погрому от крымского хана Менгли-Гирея, который сжег и страшно опустошил его (1482 г.); причем знаменитая Киево-Печерская лавра опять была разрушена. Но усердием духовенства и всех Киевлян она вновь поднимается из развалин; богатые люди отказывают ей имущества и земли; таким образом обитель получила в свое владение многие земли и угодия, рассеянные в разных областях Юго-Западной Руси. Знатные люди нередко поступают в число ее иноков или ищут в ней последнего успокоения. Так, князь Федор Данилович Острожский, когда-то храбрый сподвижник Гусситов в их борьбе с Немцами и искусный полководец Свидригайла в его войне с Ягайлом, под старость постригся в Киево-Печерском монастыре; впоследствии западнорусская церковь причислила его клику святых. Но сам Киев не скоро оправился после Менгли-Гиреева погрома; особенно Верхний или Старый город долго лежал в развалинах*.

   ______________________

   * Относительно Григория Болгарина см. подтвердительную буллу на его поставление папы Пия II от 8 августа 1458 г. в Прибавлениях к т. VI. Поли. Соб. Р. Лет.; а грамоты митрополлта Ионы к Западнорусским епископам о непризнании Григория митрополитом в Актах Историч. I. NN 62 и 63, и его же некоторые другие послания о том же предмете см. в Историч. Библиотеке т. VI. О Григории Болгарине и его преемнике Мисаиле см. Макария "История Рус. Церкви", т. IX. А о Киеве в XIV веке проф. Антоновича "Киев, его судьба и значение с XIV по XVI столетие" (Киевская старина. 1882. Январь).

   ______________________

  

   Казимир IV был женат на австрийской принцессе Елизавете; он имел от нее шесть сыновей и семь дочерей. Сыновья его получили довольно тщательное воспитание: учителями их были итальянский выходец Филипп Бонакорси и краковский каноник Ян Длутош. Последний известен своим большим историческим трудом, именно "Польской историей", которую он довел почти до 1480 года и в которой заключается много любопытных данных по истории Литовской Руси того времени. Старший сын Казимира Владислав по смерти Георгия Подибрада был призван на престол Чехии, а по кончине Матвея Корвина Венгры также выбрали его своим королем. Пятый из сыновей, по имени тоже Казимир, отличавшийся особою набожностью, умер в молодых летах, погребен в Виленском соборе и причтен к лику местных католических святых. Шестой сын Фридрих получил достоинство епископа Краковского, а потом кардинала и архиепископа Гнезненского. Казимир IV во многом напоминал своего отца Ягайла; он так же не любил войны, был нерешительного нрава и так же страстно любил охоту. Летом 1492 года он захворал в бытность свою в Литве и поспешил в Польшу; но дорогой скончался в Гродне. В предсмертном завещании он назначил своим преемником на Польском престоле второго сына Яна Альбрехта, а на Литовском третьего сына Александра. И Поляки и Литвины своим избранием подтвердили волю Казимира. Только четвертый его сын и самый умный из братьев, Сигизмунд, оставался пока непристроенным.

   Таким образом еще раз Литовско-Русское великое княжество, согласно своему желанию, получило особого государя, и Польско-Литовской унии по-видимому вновь угрожала серьезная опасность. Но последующие события показали, что продолжительное царствование Казимира IV, несмотря на разные препятствия, значительно подвинуло вперед дело этой унии и подготовило ее окончательное торжество.

   К эпохе Казимира IV относится важный по своим последствиям переворот в южной Татарской степи; именно, возникновение особого царства Крымского, почти одновременное с началом царства Казанского. По мере упадка и дробления Золотой Орды все более и более выступали на историческую сцену и обособлялись те захваченные Татарами области, которые в более древнюю эпоху имели свое самостоятельное историческое существование. Как на берегах Камы и Средней Волги постепенно возродилось, хотя в несколько ином виде, древнее Болгарское царство, так в степях между Доном и Днепром уже вскоре после Татарского завоевания вновь стала обозначаться преемственность орд Печенежской, Торской и Половецкой. Уже в XIII веке мы видели здесь отделившуюся орду известного хана Ногая, имя которого потом надолго сохранилось в названии Ногайских Татар. С того времени при всяком удобном случае выступала наружу наклонность Крымской или Азовско-Черноморской Орды к обособлению от Сарайской или Нижневолжской. Спустя с небольшим сто лет, история Ногая повторилась в лице Тамерланова сподвижника Эдигея, который после своего изгнания из Сарая захватил власть над Крымскою ордою. После него эта орда на некоторое время воротилась под верховную власть Сарайского властителя, но потом получила себе династию в лице Гиреев и окончательно отделилась от Сарайской державы. В свою очередь и Сарайская или Нижневолжская Орда после окончательного своего упадка некоторое время продолжала еще существовать в виде незначительного царства Астраханского, в котором возродилась тень древней Турко-Хазарской державы в тесном смысле, т.е. той, которая имела своим средоточием Волжский Итиль. Яицкие улусы, называемые в русских летописях обыкновенно Синею Ордою, также стремились к обособлению, имея своим средоточием город Сарайчик.

   Но прежде нежели перейдем к основанию Крымского царства, с Гиреями во главе, приведем некоторые любопытные свидетельства очевидцев конца XIV и первой половины XV века о Татарских ордах, кочевавших в Придонских степях, и политическом положении Тавриды в то время.

   Во-первых, обратимся к помянутому выше описанию путешествия Пимена митрополита в Царьград в 1389 году, и продолжим приведенную выписку о его плавании вниз по Дону.

   "В пятое воскресенье (после Пасхи) миновали устье Медведицы и реки Белый Яр; а во вторник городище Серклию (Саркел?) и татарский перевоз (через Дон); тут впервые увидали мы много Татар. В среду обогнули Великую луку (колено Дона) и миновали улус Сарыхозин. Отсюда мы были одержимы великим страхом; так как вошли в землю Татар, которых по обоим сторонам Дона виднелось множество, подобное песку. В четверг проплыли мимо улуса Бекбулатова и видели огромные татарские стада, состоящие из овец, коз, волов, верблюдов и коней. В пятницу плыли мимо Червленных гор. А в шестое воскресенье миновали улус Акбугин, и I тут опять видели множество Татар и всякого их скота. Но никто из них нас не обидел; только везде спрашивали (откуда и куда едем); получив ответ, давали нам молока и отпускали с миром. Накануне Вознесения мы достигли города Азова, где живут Фряги и Немцы; а в следующее воскресенье сели на корабль, вышли из Донского устья в море и стали на ночь на якорь". Но в эту ночь Фряги, т.е. Генуэзцы, на лодках подошли к кораблю и схватили митрополита Пимена с : его свитою. Дело в том, что Пимен в одно из своих прежних путешествий в Царьград занимал там у Генуэзцев деньги, которых не уплатил. Этим объясняется, почему Пимен спешил в море. Но кто-то донес о нем Генуэзцам; они теперь взяли его и хотели заключить в тюрьму со всеми спутниками. Дело однако кончилось миром; митрополит и его свита дали Генуэзцам сколько могли денег и упросили отпустить их на свободу. После того путешественники благополучно проплыли Азовское или Сурожское море с его устьем (проливом) и вышли на "Великое море" (Черное); потом миновали "Кафинскийлимен" (Феодосийскую бухту) и Сурож.

   Итак мы видим, что Татары кочевали отдельными ордами или улусами, которые назывались по имени своих начальников, каковы Сарыхоза, Бекбулат и Акбуга; последние принадлежали, вероятно, к ордынским царевичам, т.е. к многочисленному потомству Чингизидов. А столкновение русских путников с Фрягами или Генуэзцами напоминает о том преобладании, которое эти деятельные, предприимчивые торговцы получили в восточной или Черноморской торговле Европы после того, как Палеологи одарили их разными правами и льготами за помощь, оказанную при уничтожении Латинской империи и восстановлении Византийской. Вместе с тем Генуэзцы с успехом старались вытеснить из тех стран своих соперников Венециан, возобладавших на Черном море во времена Латинской империи.

   Вскоре после восстановления Византийской империи Генуэзцы основали укрепленное торговое поселение Кафу на берегу обширной и прекрасной бухты на восточной стороне Тавриды или Газарии (как ее называли Итальянцы), на месте древней греческой колонии Феодосии. Это поселение, управляемое присылавшимися из Генуи консулами, быстро процвело и сделалось опорным пунктом для распространения генуэзского владычества на северных берегах Черного и Азовского морей. В следующем XIV веке, отсюда Генуэзцы завладели соседним греческим городом Сугдеею (Сурож русских летописей) и так называемой Готией, т.е. гористым южным побережьем полуострова, до отличной Балаклавской бухты включительно. Но у Кафы был беспокойный сосед, именно татарский город Солкат, лежавший от нее верстах в 25 далее внутрь страны, известный под именем Крыма. Тут утвердили свою резиденцию наместники Золотоордынских властителей, управлявшие кочевьями в Азовско-Черноморских степях и в северной полосе полуострова. Город был украшен несколькими мечетями и славился своими базарами, особенно невольничьим рынком. Кроме Татар здесь обитали Евреи и Армяне. Соседство такого богатого торгового города, как Кафа, представляло некоторые выгоды крымским ханам, именно для получений европейских изделий и для обмена их на собственные сырые произведения, особенно же для сбыта многочисленных пленников, захваченных во время набегов. Ловкие Генуэзцы пользовались обстоятельствами, то заключая с ханами договоры и покупая себе земли и разные привилегии, то с оружием в руках отстаивая свои владения от татарских хищников или вмешиваясь во внутренние их распри и междоусобия. Золотоордынские ханы, получая от Кафинских Итальянцев постоянные подарки, считали их в числе своих данников.

   На Азовском море нам известны две торговые итальянские колонии: Тана на левом устье Дона, близ развалин древнего Танаиса, и Порт Пизанский, основанный Пизанцами на месте нынешнего Таганрога. Татары называли Тану Азак, откуда у Русских она стала известна под именем Азова. В хождении Пимена замечено, что тут (кроме Татар) жили Фряги и Немцы, т.е. Генуэзцы и другие Итальянцы, преимущественно Венециане. Последние являются здесь же в XII веке; они-то собственно и основали Тану. Генуэзцы хотя и стремились совершенно преградить своим соперникам доступ в Азовское море и даже вели с ними жестокие войны, но иногда, наоборот, в виду обоюдной опасности от Татар вступали с ними в союз и оборонялись общими силами. Так, во время золотоордынского хана Джанибека в Тане генуэзец в ссоре убил татарина. Джанибек изгнал Итальянцев из этого города, отдав их дома и имущество на разграбление Татарам. Мало того, он осадил самую Кафу и хотел ее разорить. Тогда Генуэзцы и Венециане (имевшие в Кафе свою часть города) соединились и не только отстояли город, но и нанесли поражение осаждавшем войску; так что Джанибек принужден был заключить с ними мир. После того итальянские купцы снова явились в Тане. В 1395 году она была взята и сожжена Тамерланом, причем пощажены только мусульманские ее жители. Но торговые выгоды этого места были так велики, что, спустя несколько лет, Тана усилиями Итальянцев возникает из пепла и наполняется итальянскими колонистами, между которыми снова возобладали Венециане, и в городе начальствовал консул, назначаемый республикой св. Марка.

   К первой половине XV века относятся любопытные записки двух европейцев, именно уже раз помянутого нами бургундского рыцаря Жильбера де Ланнуа, посетившего Крым, и венецианца Иосафата Барбаро, долго жившего в Тане.

   Выше мы видели, что Ланнуа, в 1421 году отправлявшийся в Сирию и Египет, по политическим обстоятельствам из Южной Руси и Валахии, не поехал на Балканский полуостров, а повернул на восток и направился северным побережьем Черного моря на Крым и Кафу. Тут он посетил молдавский город Монкастро (Аккерман), обитаемый Валахами, Армянами и Генуэзцами. Отсюда часть своих людей и вещей Ланнуа отправил в Кафу, а сам с остальными поехал степью. На берегу Днепра он нашел большое татарское селение, принадлежавшее к владениям Витовта. Начальник этих Татар угостил путников осетрами, сваренными на кирпичах из сушеного навоза (кизяка), и потом велел своим людям переправить посольство на другой берег Днепра на маленьких челноках, сделанных из одного древесного ствола. Во время пути по следующей затем Черноморской пустыне однажды посольство расположилось на ночлег в каком-то лесу; голодные волки напали на пасущихся его коней и угнали их далеко; бывшие при после толмачи и татарские проводники бросились за ними в погоню и воротились только на следующий день с пойманными лошадьми. Когда Ланнуа вступил в Таврические степи, то он подвергся нападению толпы конных Татар, устроивших засаду в камышах. К счастью, в этот день посол и его свита имели на себе шляпы, подаренные Витовтом, и какие-то значки литовской службы; а Татары эти принадлежали к орде Солкатского хана, находившегося в большой дружбе с Витовтом. Они ограничились тем, что взяли с посла разные подарки, состоявшие в золоте, серебре, хлебе, вине и куньих мехах; затем проводили посольство до города Солката или Крыма окольными путями, чтобы избежать встречи с другими вооруженными шайками. Дело в том, что означенный Солкатский хан только что умер, и страна находилась в большом смятении по причине междоусобных распрей: хан Золотой Орды хотел поставить здесь своего подручника, а некоторые местные вельможи желали иметь своего особого хана. По той же причине Ланнуа только мимоездом заглянул в Солкат и поспешил проехать в Кафу. Этот город он нашел укрепленным со стороны суши тройными стенами и цветущим своею торговлею. Генуэзские власти приняли путешественника с честью, отвели ему особую квартиру в городе и прислали в подарок четыре корзинки с конфектами, четыре факела, сто восковых свечей, бочонок мальвазии и хлеба. Посол начал было собирать сведения, отыскивать проводников и толмачей, чтобы объехать Черное море и сухим путем достигнуть Иерусалима. Но, убедясь в трудности и даже невозможности пробраться туда по великим пустыням, сквозь разные народы, он решил ехать морем. В то время в гавани Кафы находились четыре венецианские галеры, прибывшие из Таны и отправлявшиеся в Средиземное море. Ланнуа воспользовался этими галерами, они довезли его со свитою до Константинополя.

   Современник Ланнуа, баварский путешественник по Востоку Шильтбергер, также посетивший Кафу, сообщает следующее о ее разнообразном населении. Во внутреннем городе жители по преимуществу Итальянцы, кроме них Греки и Армяне. Во внешнем городе, окруженном второю стеною, кроме Итальянцев, Греков и Армян, обитали еще Татары, имевшие свою мечеть, и Евреи двух толков, т.е. талмудисты и караимы, а потому имевшие две синагоги*.

   ______________________

   * Хождение митрополита Пимена в Царьград, составленное смоленским иеродиаконом Игнатием, в Никон. Лет. т. IV. "Сказания русских людей" Сахарова. 97 - 107. Отрывок из Ланнуа, относящийся к его посещению Западной Руси и Татар, в указанном выше Познанском издании Лелевеля и в III томе Записок Од. Об. Ист. и Др. с примечаниями Бруна. Записки Шильтбергера изданы в Записках Новор. Университета, т. I, 1867 г. в русском переводе и со многими примечаниями того же проф. Бруна. Относительно генуезских колоний на Черном море главное пособие: Мурзакевича "История Генуезских поселений в Крыму". Одесса. 1837. Его же "Генуезские консулы города Кафы" (Зап. Од. Об. Ист. и Др. т. III). Его же "Донесение об осмотре архива банка св. Георгия" (ibid. т. V). Волкова "О соперничестве Венеции с Генуею в XIV веке" и "Сборник венециано-генуезских грамот 1342 - 1491 гг." (ibid. т. IV).

Его же "Четыре года города Кафы" (ibid. VIII). Юргевича "Устав для Генуезских колоний на Черном море 1449 года", "Генуезские надписи в Крыму" и "Донесение о поездке в Крым в 1861 г." (ibid. т. V). Его же "О могилах генуезских, находимых в России" (ibid. т. VIII) и "Новые Генуезские надписи" (ibid. т. VII). Вообще о Таврич. полуострове той эпохи Сестренцевич-Бугуш Histoire de la Tauride. Brunswich. 1800. (Русский перевод издан в 1806 г.). Кеппена "О древностях южного берега Крыма и гор Таврических". Спб. 1837. Архимандрита Антонина - "Заметки XII - XV века на греч. Сипаксаре, относящиеся к городу Сугдее" (Зап. Од. Об. т. V).

   ______________________

  

   Хотя Ланнуа не называет по имени Солкатского или Крымского хана, бывшего приятелем Витовта и умершего перед приездом рыцаря, но, по всей вероятности, здесь идет речь об известном Эдигее, который под конец своей жизни действительно находился в дружеских отношениях с великим князем Литовско-Русским. Открывшимися между его сыновьями распрями за власть воспользовался Саранский двор, чтобы вновь подчинить себе Крымский улус. В таком положении является этот улус в известиях Иосафата Барбаро, относящихся к тридцатым годам XV столетия.

   Барбаро находился в городе Тане или Азове в то время, когда в Золотой Орде вспыхнуло междоусобие Кучук-Магомета с Улу-Магометом, т.е. Младшего с Старшим. Один из сыновей Эдигея, по имени Наурус, поссорился с Улу-Магометом и, возмутив часть орды, перешел на сторону его соперника Кучук-Магомета. Со своими полчищами они направились из Каспийских степей к нижнему Дону. Чтобы облегчить прокормление людям и многочисленным их стадам, Кучук и Наурус разделили их отряды, которые двигались на значительном расстоянии друг от друга. Барбаро говорит, что еще за месяц до прибытия хана начали появляться около Таны небольшие кучки молодых Татар, по три и по четыре человека, верхами, с запасными конями в поводу; некоторые из них заезжали на час, на два в город. По мере приближения хана эти кучки увеличивались. Обыкновенно передовые или разведочные всадники для своего продовольствия имели при себе кожаные мешки с пшеничным тестом, замешанным на меду, и деревянную чашку; по мере надобности они размешивали это тесто водою и ели. Кроме того, они из своих луков метко стреляли дичь, которая водилась в степи во множестве, в особенности куропатки и драхвы; а в случае нужды питались кореньями, травами и всем, что попадалось под руку. Но теперь стояла зима, и сама река Дон покрыта была толстым льдом.

   Наконец прибыл сам хан и остановился подле Таны в одной старой мечети. Консул или начальник колонии отправил Барбаро для поднесения хану, его матери и Наурусу даров, которые состояли из шелковых тканей, хлеба, вина, пива (буза) и других вещей, числом до девяти, по обычаю страны. Барбаро и его товарищи нашли хана сидящим в мечети на ковре вместе с Наурусом. Оба они показались ему еще молодыми людьми. Хан благосклонно принял подарки. После отъезда хана потянулся за ним весь его народ со своими стадами; сначала явились конские табуны в 60, 100, 200 и более лошадей; за ними стада верблюдов и быков, наконец и мелкий скот. Это движение продолжалось ровно шесть дней, и в течение их все пространство снежной степи, какое только можно было окинуть глазом, было усеяно, как муравьями, двигавшимися людьми и животными. Ворота Таны оставались заперты, и купцы итальянские целый день стояли стражею на городских стенах, так что утомлялись до изнеможения. А между тем они видели только одно левое крыло шедшей мимо Орды. Вся она двигалась лавой, что в огромных размерах представляло подобие того порядка, в каком Татары производили охоту на диких животных (т.е. подобие облавы); диаметр пространства, занятого этою лавой, простирался более чем на полтораста миль. Обоз Орды состоял из бесчисленного множества двухколесных крытых повозок (арбы), обитых собачьими шкурами, войлоком или сукном, смотря по состоянию хозяев; в них помещались женщины, дети и всякое добро. Некоторые повозки нагружены были круглыми кибитками небольшого размера, которые при остановке ставились прямо на землю и тотчас готовы были для жилья.

   Во время движения Орды мимо Таны какой-то знатный татарин, родственник хана, по имени Эдельмуг, заехал в гости к Барбаро, который угощал его в течение двух дней; татарину особенно понравилось вино, и он пил его без меры. Уезжая, гость пригласил хозяина поехать с ним в Орду; Барбаро принял приглашение. Переезжая через устье Дона, пьяный татарин не разбирал дороги, и его неподкованная лошадь, попадая на гладкий лед, непокрытый снегом, беспрестанно скользила и спотыкалась, за что получала частые удары плетью. Вечером они пристали к одному отряду Татар, расположившемуся на ночлег; а наутро продолжали путь посреди этого двигавшегося муравейника. Когда они прибыли к месту, где стоял хан, то нашли его в шатре, окруженного большою толпою народа. Просители и вообще люди, ожидавшие ханского приема, стояли на коленях без оружия, которое лежало поодаль. По знаку хана, проситель вставал, приближался к нему на расстояние восьми шагов, снова падал на колени и в таком положении выслушивал его решение или приказание. Там, где хан останавливался на более или менее продолжительное время, Орда тотчас располагала свои ставки в известном порядке с прямыми широкими улицами и переулками; причем оставлялись просторные площади, на которых устраивались базары; делались печи, в которых варили и жарили мясо и приготовляли разные кушанья из молока, масла и творог; при Орде всегда находились сукновалы, кузнецы, оружейники и всякого рода мастеровые (набранные особенно из пленных невольников). Таким образом, татарский стан представлял вид открытого города, т.е. неукрепленного стенами. Зимою от множества скота такой город был нестерпимо грязен, а летом наполнен ужасною пылью.

   Относительно хищности и прожорливости Татар Барбаро рассказывает следующее. Когда, по вскрытию рек, т.е. весною, он поехал посмотреть на свою тоню или рыбный завод, находившийся верстах в 50 или более от Таны вверх по Дону, то узнал от рыбаков, что в течение зимы они наловили и насолили множество рыбы и икры; но проходившие мимо татарские отряды все это забрали и сожрали как свежую рыбу, так и тухлую, совсем с головками, а также истребили всю соль, заготовленную в большом количестве. При этом они разломали суда и унесли с собою доски (для починки своих повозок) и разрушили соляные мельницы, чтобы добыть из них небольшое количество железных связей. Еще более пострадал другой итальянский купец, также имевший свою тоню. Из предосторожности он велел вырыть большую яму, спустить в нее 30 бочек икры и потом засыпать сверх землею, сжечь на том месте поболее дров, чтобы надежнее скрыть яму. Но Татары отыскали и все расхитили. По известию Барбаро, Татары занимались посевом хлеба; для чего в марте в назначенное ханом время все желающие отправлялись с рабочим скотом, женами и детьми на известное поле, вспахивали его, засевали пшеницею и просом, и потом возвращались в Орду. После того хан с этою ордою старался кочевать, не удаляясь от засеянного поля. Когда хлеб созревал, все желающие опять отправлялись туда с повозками, волами и верблюдами, и собирали жатву, которая по причине плодородия почвы иногда бывает чрезвычайно обильна. Тот же Барбаро с похвалою отзывается о храбрости и неустрашимости кочевников, в пример чего рассказывает, как однажды пятеро Татар и сорок танских горожан напали и уничтожили сотенную шайку Черкес, спрятавшихся в соседнем лесу с намерением чинить набег на город. Барбаро сам участвовал в этом нападении и удивился отчаянной храбрости одного татарского купца.

   Барбаро сообщает и самый исход предприятия Кучук-Магомета и Науруса. Услыхав о приближении их, Улу-Магомет (по-видимому кочевавший где-то на западной стороне Дона) не решился выступить навстречу и бежал из Орды со своими детьми и приверженцами. (Мы уже знаем его дальнейшую судьбу.) После того Кучук-Магомет сделался повелителем всей Орды и в июне месяце снова подошел к Дону на своем обратном пути. Посланные вперед люди заготовили много плотов из леса, тогда еще в большом количестве росшего по берегам этой реки. Кроме плотов, заготовлен был фашинник из хвороста и тростника. Этот фашинник привязывали к плотам и повозкам; к ним же привязывали по несколько лошадей, которых пускали вплавь. Таким способом в два дня вся Орда спокойно переплавилась на другой берег. Когда Барбаро, спустя месяц после этой переправы, поехал водою на рыбную тоню, то он встречал столько плавающих плотов и фашин, что местами река была ими почти запружена, и еще большее количество их было разбросано по берегам. Во время этой переправы Татар через Дон, помянутый выше Эдельмуг опять заехал в Тану и прогостил два дня у Барбаро. Чтобы еще более скрепить дружбу, татарин привел одного из своих сыновей и просил Барбаро считать этого юношу как бы своим сыном; причем плащ последнего надел на хозяина и подарил ему восемь русских пленников из своей добычи, захваченной в России.

   Из воспоминаний Барбаро о Татарах можно заключить, что в этот промежуток времени Крымская или Черноморская орда не имела своего хана, независимого от Золотой Орды. Но вскоре потом она получила такого хана в лице Ази или Хаджи Гирея.

   Темны и сбивчивы известия о происхождении Крымской династии Гиреев. Есть предание, что Черноморские Татары, угнетаемые междоусобиями по смерти Эдигея, сами выбрали себе ханом некоего Ази, юношу из потомства Чингизова, в детстве спасенного от смерти и потом воспитанного в Литовских владениях каким-то простолюдином, по имени Гиреем, и что в благодарность к нему Ази весь род его стали называться Гиреями. По одним, водворение нового хана произошло во времена Витовта и под его покровительством, по другим во времена Казимира IV. Но самое это предание баснословно. Достоверно то, что Ази-Гирей действительно жил в Литве и был из рода Тохтамыша, который, как известно, нашел там убежище со многими своими Татарами. Когда после Эдигея усилились татарские набеги на южно-русские пределы, Казимир IV или его главные советники решили посадить в Крыму преданного себе хана и противопоставить его властителям Золотой Орды; причем воспользовались стремлением крымских мурз к образованию самостоятельного ханства и вошли с ними в соглашение. В 1446 году король отправил Ази-Гирея в Крым в сопровождении многих Татар и с отрядом своего войска под начальством маршала Радивила. Крымские мурзы приняли его и посадили у себя ханом. Ази-Гирей, кроме Крымских улусов, соединил под своею властью также Ногайские улусы, кочевавшие между Азовским морем и Днепром; вообще он почитается настоящим основателем Крымского царства.

   Это окончательное отделение Крыма и Черноморья от Золотой Орды сопровождалось жестоким междоусобием, которое усиливалось еще родовою враждою между потомками Тохтамыша и Темир-Кутлуя; последние властвовали тогда в Сарае (Кучук-Магомет был внуком Темир-Кутлуя). Обязанный своим возвышением Казимиру, Ази или Хаджи-Гирей всю жизнь оставался верным его союзником и не раз наказывал других Татар за их нападение на Литовско-Русские земли. Такими хищными набегами в то время в особенности отличался хан Седи-Ахмет, по-видимому властвовавший в степях между Доном и Днепром. В 1451 году посланный им царевич Мазовша дошел до самой Москвы и сжег ее посады. А в следующие годы Седи-Ахметовы Татары сделали несколько опустошительных набегов в Северию и Подолию. Хаджи-Гирей в свою очередь внезапно напал на Седи-Ахмета, разбил его и заставил искать спасения в Литовских владениях (1455); но там он был заключен под стражу и потом водворен в городе Ковне, где и умер.

   Усиление Крымского юрта почувствовали на себе и генуэзские колонии. Распространяя свое господство в степях на севере от Тавриды, Хаджи-Гирей старался завладеть и юго-восточными побережьями полуострова, и так стеснил Генуэзцев, что они принуждены были признать себя его данниками. Он и самую столицу своего ханства перенес из Солката или Крыма в южную часть полуострова, именно в Бахчисарай. Гробница его находится в мечети этого города. Он умер в 1467 году. Власть Крымского царя, подобно другим татарским ханам, в его собственном юрте была ограничена родовою аристократией, т.е. начальниками знатнейших фамилий, которые имели свои особые владения и распоряжались ими на правах феодальных. Из таких родов в Крыму возвысились особенно пять (Ширын, Барын, Кулук, Сулеш и Мансур), главы которых собственно и распоряжались судьбами ханства. В особенности их влияние сказывалось при выборе ханского преемника; так как многочисленность царских сыновей и неопределенность престолонаследия в Крыму, как и в других ханствах, порождали иногда жестокие распри и междоусобия. Подобные междоусобия возникли и по смерти Хаджи-Гирея, оставившего после себя многих сыновей. Ему сначала наследовал старший сын Нордоулат; но потом престолом завладел один из младших, энергичный, предприимчивый Менгли-Гирей. Этот знаменитый хан неоднократно испытал на себе превратности судьбы: он несколько раз достигал престола и был свергаем соперниками и, наконец утвердился на нем с помощью Турок.

   В 1453 году, как известно, пала окончательно Византийская империя под ударами Османов. Генуэзцы оказывали ей деятельную помощь в этой предсмертной борьбе, и потому должны были подвергнуться жестокой мести со стороны султана Магомета II. Первым его делом был разгром Галаты, генуэзского предместья Константинополя. Тогда Генуэзская республика, в виду предстоявшего нападения Турок на ее Черноморские колонии и своих расстроенных финансов, поспешила передать город Кафу со всеми его владениями в ведение Банка св. Георгия, который обладал достаточными денежными средствами для военных издержек. Но эта мера не спасла колонии. В 1475 г. сильный турецкий флот и войско осадили Кафу с моря и с суши. Внутренние несогласия, измены и неспособность местных властей помогли Туркам овладеть этим крепким городом. Тут в числе разных приезжих торговцев погибло и пограблено много гостей московских (так наз. "сурожан"). Затем Турки покорили себе и другие итальянские торговые колонии в Крыму, а также и некоторые мелкие княжества в южной части полуострова, например, Мангупское.

   В точности неизвестно, какую роль Менгли-Гирей играл в этих событиях. Мы знаем только, что вскоре потом он признал над собою верховную власть турецкого султана, и в некоторых приморских городах полуострова водворились турецкие гарнизоны. Таким образом, только что освободясь от подчинения Золотоордынским ханам, Крымский юрт попал в более крепкое подчинение Константинопольских Османов. Но зато Менгли-Гирей, опираясь на Турок, окончательно утвердился на Бахчисарайском престоле. Он продолжал политику своего отца по отношению к Золотой Орде, т.е. был ее злейшим врагом; но не последовал ему в отношениях к Польско-Литовскому государству. Великий князь Московский Иоанн III сумел сделать его своим усердным союзником в борьбе с Волжскими ханами и с Литовскими государями. Никогда Литовская Русь не испытывала таких страшных опустошений, как при Менгли-Гирее, при котором Крымская орда и получила тот по преимуществу хищный, разбойничий характер, которому она следовала потом в течение трех столетий по отношению к своим христианским соседям; в особенности она истощила население русских областей захватами огромного количества пленников, которые обращались в неволю и составляли значительную часть живого товара на турецких базарах.

   Со времени Менгли-Гирея изменились пределы Литовской Руси на Юге, т.е. со стороны Киевщины и Подолья. При Ольгерде эти пределы далеко выдвинулись в татарские степи, а при Витовте они достигли берегов Черного моря. Он старался оградить свои южные окраины от Татар построением новых крепостей и обновлением старых. Так он вновь укрепил древний Канев, а ниже его по Днепру основал Черкасы и Кременчуг; на острове Тавани, т.е. на главном перевозе в низовьях Днепра, поставил таможню; при море построил крепость на месте позднейшего Очакова и устроил гавань на Гаджибейской бухте или на месте нынешней Одессы. При устье Днестра, против Монкастро или Аккермана, он поставил замок; а выше на Днестре возникла крепость Тягин, названная впоследствии Бендеры. Кроме того, упоминаются в соседней степи и другие крепости и замки. Но Литовско-Русское государство потеряло эти южные окраины в царствование совсем неэнергичного Казимира IV, гораздо более занятого частыми сеймами и помянутыми выше распрями Литво-Руссов с Поляками, чем обороною своих границ. Менгли-Гирей завоевал и уничтожил крепости, основанные при море и в близкой к нему степи, и распространил сюда кочевья своей Орды. Вследствие частых татарских набегов и опустошений, вскоре между этими кочевьями и населенною частью Киевской области образовалась широкая пустынная полоса земли, долго потом служившая поприщем постоянной войны между русскими колонистами с одной стороны и татарскими хищниками с другой*.

   ______________________

   * "Путешествие Иосафата Барбаро в Тану" издано вместе с русским переводом и комментариями В. Семеновым в его "Библиотеке иностранных писателей о России" т. I. Спб. 1836. О городе Тане см. Леонтьева "Розыскание на устьях Дона" (Пропилеи, кн. IV). Что касается окончательного отделения Крымской Орды от Золотой и в особенности происхождения династии Гиреев, в этом отношении господствует порядочная темнота и сбивчивость в историографии вообще, а в особенности у Хаммера в его Geschichte der Goldenen Horde и Geschichte der Chane der Krim (Wien. 1856). По его "Истории Золотой Орды" (стр. 384) Эдигей погиб в сражении на берегах Яксарта только в 1431 году. Более сообразно с обстоятельствами предположение проф. Бруна, высказанное в помянутых выше комментариях к Ланнуа, что Солкатский хан, умерший перед его приездом, "вероятно был Эдигей". Рассказы прежних историков (Дегиня, Сестренцевича, Нарушевича, Карамзина и пр.), основанные на сочинениях Хивинского хана Абульгази, Литвина Михалона, жившего в XVI в. (De moribus Tartarorum, Litvanorum et Moschorum. См. Архив Историко-юрид. свед. М. 1854) и некотор. др., о том, как царевич Ази был воспитан Гиреем и как Татары Крымские получили его себе на царство из рук Витовта, - эти рассказы не выдерживают критики. Мы видели, что в тридцатых годах XV века, т.е. по смерти Витовта, Барбаро не упоминает ни о каком особом крымском царе. С этим обстоятельством совпадает известие наших летописей о том, как Василий Васильевич тягался в Сарае со своим дядею Юрием о великом княжении перед Улу-Махметом; причем сторонник Юрия мурза Ширин-Тягиня ездил с ним на зимовку в Крым в 1432 году; этот мурза, конечно, был главою одного из пяти знатнейших крымских родов (Ширинского), а Крымская Орда, очевидно, находилась тогда в подчинении у Сарайского хана. Поэтому гораздо более достоверно известие так наз. Хроники Быховца под 1446 г., где говорится, что пришли к великому князю Казимиру князья, уланы и все мурзы Ширинские и Бахрынские и от всей орды Перекопской, и просили у него себе на царство Ачгирея, который выехал из орды при Сигизмунде и получил от него город Лиду; Казимир отпустил его с честью в сопровождении земского маршалка Ра дивила, который и посадил его на Перекопском царстве. Нарбут ссылается еще на одну рукопись с выписками из Лидских актов, которые подтверждают, что Хаджи Гирей действительно держал Лидское староство (VIII. 56). Это известие в общих чертах подтверждается грамотою в. кн. Александра Казимировича к Менгли-Гирею в 1492 г., где говорится "также и тебе ведомо, иж и отец твой царь Гаджи-Кгирей у отца нашего хлеб соль ел и оттоль и столца царскаго достал". (Акты Запад. Рос. I. N 102).

Еще материалы и пособия для начальной истории Крымской орды: Негра "Извлечения из Турецкой рукописи, содержащей историю Крымских ханов". (Зап. Од. Об. Ист. и Др. т. I). Григорьева "Монеты Джучидов, Генуезцев и Гиреев, битыя наТаврич. полуострове" (ibid. т. I). Броневского в переводе Шершеневича и с примечаниями Мурзакевича (ibid. т. VI), Кроме того несколько сведений о Крымской истории той эпохи у Длугоша, Кромера, Меховия и Гвагнина. Березина "Тарханные ярлыки Крымских ханов" (Зап. Од. Об. VIII). Спасского "Старый Крым" (ibid. IV). Хартахая "Историч. судьба Крымских Татар" (Вест. Европы. 1866июньи 1867 июнь). Сестренцевича Histoire du Royaume de la Chetrsonese Taurigue. 2 edit. St. Prsb. 1824. Абульгази Histoire Mongolorum et Tatarorum. Casani. MDCCCXXV. Мухамеда-Разы История Крымских ханов (Ассебоссейяр или семь планет. Издана под наблюд. Казембека. Казань. 1832). Вельяминова-Зернова "Материалы для Истории Крыма". В его же "Исслед. о Касимов, царях и царевичах" приведены выписки из Родословной царей Крымских и Астраханских, по рукописному Синопсису Сторожев. монастыря; по этой Родословной Ази-Гирей является сыном Дулат-Бердея, внуком Тохтамыша (Г. 44). Точно так же по Родослов. книге, изданной во Времен. Моск. Об. Ист. и Др. кн. 10, стр. 129 и 222. По этой Родословной отец Ази-Гирёя Дулат-Бердей жил в Литве у Витовта. В том же исследовании Вельяминов-Зернов, по поводу брата Менгли Гиреева Нур-Доулета, бывшего потом Касимовским ханом, приводит любопытную выписку из Дженнаби, восточного писателя XVI века, о Менгли-Гирее. Взятый Турками в плен при завоевании Манкупа и отвезенный в Константинополь, он вместе с другими пленниками осужден был Магометом II на казнь; но помилован в минуту исполнения приговора, осыпан почестями и отправлен в Крым в качестве султанского наместника (I. 101). Эти рассказы Дженнаби, впрочем, не вполне достоверны в своих подробностях. Недостоверно также сообщение Эль-Дженнаби о происхождении Крымских ханов от Кучук Магомета, Тохтамышева сына (?). (Тизенгаузена "сборник". 538).

   ______________________

  

  

   Политическая история Великого Новгорода в XIV и XV веках представляет постоянное колебание, сначала между Тверским и Московским влиянием, а потом между Московским и Литовским, пока Москва постепенно не взяла верх над своими соперниками и не уничтожила Новгородской самобытности. В то же время Новгородцы продолжали исконную борьбу за прибрежья Финского залива с своими заморскими соседями Шведами; а Псковичи должны были по-прежнему отстаивать русские пределы со стороны Ливонских Немцев. История этой эпохи усложняется еще взаимными неладами этих двух вечевых общин или собственно стремлением Пскова к своему обособлению, к политическому и церковному отделению от Новгорода - стремлением, которое увенчалось успехом относительно политического, но не церковного.

   Мы видели, что в первый период борьбы между Тверью и Москвою Новгородцы приняли сторону Московского князя против более близкого соседа, т.е. Михаила Ярославича Тверского, от которого они терпели разные притеснения. Но когда усилилась Москва, то она в свою очередь также стала теснить Новгородскую землю. Начиная с Ивана Калиты, почти все великие князья Московские стараются подчинить себе Великий Новгород, т.е. держать в нем своих наместников, стеснять его вольности, собирать с него как можно более даней и присваивать себе его волости. Но в это время Западная Русь собиралась под властью великих князей Литовских, и Новгородцы иногда ищут у этих последних поддержки против притязаний Москвы. Так, во время ссоры с Иваном Калитой, они вошли в сношения с Гедимином; призвали к себе его сына Наримонта, крещеного по православному обряду, и дали на содержание ему и его дружине доходы с городов Ладоги, Орехова, половины Копорья и с Корельской земли, конечно с условием защищать северо-западные Новогородские пределы от внешних неприятелей, которыми в то время были Шведы (1333). Но по-видимому Наримонт, не отличавшийся деятельным, предприимчивым характером, недолго оставался в Новогородской земле.

   Обращаясь к Литве за союзом, Новогородцы могли иметь в виду не одну опасность со стороны Москвы; Может быть, этим союзом они пытались противодействовать политике своего пригорода Пскова, который именно в соседней Литве искал тогда поддержки для своих давних стремлений к отделению от Новгорода. Продолжительное и славное княжение литовского выходца Довмонта в значительной степени подвинуло вперед дело Псковской самобытности и связи с Литвой. После него некоторое время княжил в Пскове его сын Давид, который с своею литовскою дружиною также не раз помогал Псковичам обороняться от нападений Ливонских Немцев. Далее известно, что Александр Михайлович Тверской во время своего изгнания был принят Псковичами, и потом они посадили его у себя на княжение из рук Гедимина. Десятилетнее княжение Александра немало способствовало дальнейшему развитию Псковской отдельности. Однако Псков все еще признавал себя новгородским пригородом, иногда принимал к себе наместников Новогородского князя, посылал свою рать на помощь Новгороду, и в свою очередь требовал от него помощи против Ливонских Немцев. Но так как эта помощь не всегда являлась в случае нужды, то поневоле приходилось обращаться к Литовским князьям.

   В 1341 году у Псковичей возобновилась война с Ливонскими рыцарями из-за убийства псковских послов, проезжавших через землю Летголы. Немцы в начале этой войны успели поставить новый крепкий замок на пограничной псковской земле, на реке Пивже (Нейгаузен). Псков, на ту пору не имея у себя особого князя, обратился в Новгород с просьбою прислать наместника и войско на помощь. По словам Новогородской летописи, Новогородцы исполнили эту просьбу; но будто бы Псковичи вернули их с дороги, сказав, что более в помощи не нуждаются. Псковская летопись, наоборот, говорит, что Новгород не дал никакой помощи. Последнее ближе к истине, потому что Псковичи принуждены были обратиться к другому своему соседу, Ольгерду Литовскому, тогда еще удельному князю Витебскому. Последний воспользовался случаем вмешаться в дела северо-западной Руси, чтобы подчинить ее своему влиянию, и действительно явился вместе с братом Кейстутом и сыном Андреем. Немцы осадили Изборск. Этот передовой оплот Псковской земли с западной стороны незадолго перед тем, по решению псковского веча, посадником Селогой был перенесен на ближнюю, более удобную для обороны, местность, и укреплен каменными, плитяными стенами, которые Немцы теперь тщетно старались сокрушить своими стенобитными орудиями. Немецкая рать однако оказалась так сильна, что Ольгерд не решился напасть на нее, и остановился в некотором расстоянии. Но и Немцы с своей стороны, встретив мужественное сопротивление и опасаясь нападения Литвы, после нескольких дней осады сняли ее и отступили в свою землю. Тогда Ольгерд ушел домой, несмотря на просьбы Псковичей остаться у них на княжении: вместо себя он дал им в князья сына своего Андрея. Война с немцами продолжалась еще около трех лет; Псковичи выдержали ее только одними собственными силами и окончили ее с честью. В числе их предводителей в этих войнах с Немцами отличались литовский наместник князь Юрий Витовтович и служебный изборский князь Евстафий. Впрочем Пскову немало помогли события в самой Ливонской земле.

   Около того времени Датское владычество в Эстонии почти прекратилось вследствие смут и споров за престол в собственной Дании; датско-немецкое вассальное рыцарство Эстонии стало управляться само собой и не признавало над собой почти никакой зависимости. Вместе с тем усилилось бесправное положение покоренных Эстов, которым некуда было обратиться для защиты от жестоких притеснений рыцарей - помещиков. Вообще тяжело было положение туземного крестьянского населения в орденских владениях, но особенно невыносимо оно было в Эстонии. Современный немецкий летописец (Виганд Марбургский) говорит, что рыцари и вассалы бесчестили дочерей и жен Эстов и Эзельцев, отнимали имущество и "поступали с ними, как с рабами". "Наши собаки пользуются лучшим обращением, нежели эти люди", - заметил другой немецкий писатель (Кранц). Выведенное из терпения, туземное население наконец возмутилось и начало в свою очередь разрушать замки и монастыри и предавать мучительной смерти попавших в их руки Датчан и Немцев (1343 г.). Но недаром завоеватели воздвигали в тех краях крепкие замки; в них спаслись остатки местного рыцарства. Крестьяне однако двумя большими скопищами осадили главный город провинции Ревель и местопребывание эзельского епископа Гапсаль. В то же время они обратились за помощью к Шведам, предлагая перейти в их подданство. Рыцарство, вместе с датским наместником Ревеля, с своей стороны, просило о помощи Ливонский Орден. Магистр Бурхард фон Дрейлевен немедленно с сильным войском явился на выручку Ревеля. Мятежники были побиты, и захваченные в плен подверглись изысканным казням. Отсюда Дрейлевен двинулся к Гапсалю; осаждавшие его разбежались при одном известии о приближении Немцев. Восстание было усмирено на острове Эзель и в целой Эстонии с такою жестокостью, что вся страна обратилась почти в пустыню. Положение уцелевшего крестьянства после того сделалось еще тяжелее, закрепощение его за помещиками было почти полное. Датское владычество в Эстонии сменилось владычеством Немцев, и этот порядок был подтвержден тем, что король Вальдемар III отрекся от своих прав на Эстонию в пользу гохмейстера Тевтонского Ордена Генриха Дусмера за 19 000 марок серебра (1346); а гохмейстер потом переуступил эти права за 20 000 марок магистру и рыцарству Ливонского Ордена, который фактически уже владел Эстонской областью.

   В то время, когда происходили эти события в соседней земле, Великий Новгород обуреваем был разными бедствиями и смутами. Часто случались там пожары; но особенно опустошителен был пожар в июне 1340 года. Он начался с улицы Розважи в Неревском конце и истребил значительную часть Софийской стороны; сильный вихрь перебросил пламя через Волхов на Торговую сторону; причем сгорел большой Волховский мост; много домов и церквей погорело и в Славянском конце. Население спешило выносить свое имущество в поле или на огороды, а также на лодки и учаны; но огонь перебрасывало так далеко, что не спаслось и это вынесенное имущество. А чего не пожрало пламя, то было разграблено злыми людьми, которые, пользуясь смятением, не только захватывали всякий товар и вещи, но и убивали тех, кто стерег эти вещи и сопротивлялся грабителям.

   Последние не щадили и самих храмов; известно, что богатые граждане имели тогда обыкновение ставить на сохранение лучшее свое имущество в кладовые при каменных церквах. Злые люди грабили это имущество вместе с дорогою церковною утварью; причем убили несколько церковных сторожей. Едва город начал потом оправляться и вновь обстраиваться, как летом 1342 года произошел новый большой пожар. Напуганное население после того некоторое время боялось оставаться в городе; множество народа жило в полях или в лодках, а лихие люди опять пользовались смятением и грабили. Только усилиями владыки Василия удалось восстановить спокойствие; он собрал игумнов и священников, учредил пост, крестные ходы, молебны; мало-помалу народ воротился в город и снова принялся возобновлять погоревшие жилища.

   Но осенью того же года поднялась сильная смута, вызванная ве