Главная » Книги

Иловайский Дмитрий Иванович - История России. Том 1. Часть 1. Киевский период, Страница 5

Иловайский Дмитрий Иванович - История России. Том 1. Часть 1. Киевский период


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15

по смерти Свенельда. Но приведенная ею причина предательства не совсем вероятна: Владимир обещал воздать ему большую честь и "иметь его в отца место". Для чего же Блуду нужно было искать первого места при младшем брате, когда он уже занимал это место при старшем и когда в отца место служил Владимиру его дядя Добрыня, который, конечно, не уступил бы никому этого места? Достоверно только одно, что Ярополк, вытесненный из Киева и осажденный в городе Родне, на устье Роси, так был стеснен, особенно наступившим здесь голодом, что склонился на переговоры. Доверяя мирным предложениям Владимира, он отправился в его ставку; но у входа в нее был убит двумя варягами, спрятанными в засаде. Таким-то способом младший из сыновей Святослава восстановил единство Русских областей.
   Жадные варяжские наемники, окружавшие Владимира, смотрели на Киев как на собственное завоевание; по словам летописи, они потребовали от Киевлян окупа по две гривны с человека (вероятно, с каждого главы семейства). Владимир обещал исполнить это требование. Но он успел выиграть время и принять свои меры против беспокойных союзников; после чего сбросил с себя личину. Тогда Варяги попросили его отпустить их в Грецию. Князь выбрал лучших мужей, которых оставил в своей службе; а остальных отправил с русским судовым караваном в Византию. Действительно, мы встречаем потом в числе греческих наемных войск отряды из Варангов; начало этих отрядов, вероятно, и было положено теми Норманнами, которых отпустил Владимир.
   Гибель многочисленной русской рати вместе с самим Святославом и последующие за тем междоусобия его сыновей, естественно, должны были нанести сильный удар возраставшему могуществу Руси. Часть покоренных племен отложилась, т.е. перестала платить дань; а некоторые соседи спешили пользоваться обстоятельствами, чтобы грабить Русь иди увеличить на ее счет собственные пределы. Пришлось вновь покорять первых и укрощать последних; что и было с успехом исполнено, благодаря великому человеку, в руках которого сосредоточились тогда судьбы Руси. Почти все княжение Владимира, особенно первая его половина, было наполнено удачными походами и битвами. Так, на востоке усмирены Вятичи и Радимичи. Последних, по словам летописи, победил воевода Владимиров, по прозванию Волчий Хвост, на реке Пищане. Отсюда Русь будто бы впоследствии корила Радимичей поговоркою: "Пищанцы волчья хвоста бегают". На юге шла жестокая борьба с Печенегами, дерзость и грабежи которых значительно усилились после гибели Святослава. На западе Владимир отражал набеги дикого лесного племени Ятвягов и воевал подкарпатских Славян, или Белых Хорватов, соседних с Волынью. К тому же времени относится первое исторически известное столкновение Руси с другою юною Славянскою державою, с Поляками. Столкновение их произошло в области тех же подкарпатских Славян. По словам летописи, Владимир в 981 году пошел на Ляхов и отвоевал у них некоторые города, в том числе Перемышль и Нервен. Последний стоял на речке Гучве (недалеко от Холма), и от него-то вся эта страна получила название Червонной Руси.
   Под 985 годом летопись помещает поход Владимира на Камских Болгар. В той стороне лежал Ростовско-Суздальский край, составлявший владения русских князей. Находимые в этом краю клады с арабскими монетами и разными металлическими вещами восточной работы указывают на довольно деятельные торговые сношения его с соседнею Камскою Болгарией при помощи судового пути Волжского и Окского. Новый поход на Болгар мог произойти вследствие нарушения договоров и притеснения русских купцов; притом Русь побуждаема была, вероятно, желанием вновь поживиться добычею в зажиточных болгарских городах, а может быть, надеялась принудить их к постоянной дани. В этом походе в первый раз упоминаются Торки, кочевое племя соседних степей: русская рать по своему обычаю ходила на судах, а Торкская конница шла берегом. Летопись украшает Болгарский поход следующим преданием. Добрыня осмотрел пленных Болгар и, увидав на них сапоги, сказал Владимиру: "Нет, эти не будут давать нам дани; поищем лучше лапотников". Заключен был мир, и обе стороны будто бы при этом поклялись хранить его до тех пор, пока камень начнет плавать, а хмель тонуть.
   Восстановив русское господство в Восточной Европе, Владимир решился вступить в борьбу с Византией; Русь, конечно, не могла еще забыть поражение Святослава и потерю Дунайской Болгарии. Война началась там, где русские владения соприкасались с греческими, т.е. в Тавриде, в стране Черных Болгар. Очень может быть, что Греки, надменные своею победою, пытались вытеснить Русь из той страны и воротить под свою державу область Боспора Киммерийского. А Русский князь в свою очередь задумал присоединить к своим землям и последний остаток греческих владений в Тавриде, т.е. область Корсунскую итак наз. Климаты (Готия, или южный берег). Эта война с Греками получила великое значение в нашей истории: она повлекла за собою крещение Владимира и окончательное водворение христианства на Руси.
   Отечественные и иноземные источники равно указывают на две отличительные черты Русского князя: во-первых, наклонность к разгулу при необыкновенном женолюбии, а во-вторых, жестокость, соединенную с ревностным идолопоклонством. Языческие обычаи Руси допускали многоженство и наложничество. Женщина вообще стояла довольно низко в русском обществе: она была рабою; а понятия "муж" и "господин" не разделялись между собою. Но Владимир, очевидно, перешел все пределы, дозволенные обычаем в этом отношении. Кроме Рогнеды он имел многих жен, между прочим, взял за себя одну гречанку, плененную Святославом и бывшую уже женою старшего брата Ярополка. Кроме того, он содержал в разных местах целые сотни наложниц. Так, по известию летописи, в селе Берестове под Киевом у него было их 200, в Вышгороде 300, в Белгороде тоже 300 - числа почти невероятные. Не довольствуясь тем, он не оставлял в покое всякую понравившуюся ему девицу или замужнюю женщину. Едва ли народ, особенно такой подвижной, как Киевляне, равнодушно относился к столь крайнему выражению самовластия, и, если князь мог презирать народным неудовольствием, то, конечно, не без помощи наемных Варягов и собственных щедро награждаемых дружинников.
   Кроме женолюбия, Владимир в первую эпоху своего самовластия отличался усердием к идолослужению.
   Еще знаменитый византийский писатель VI века, Прокопий, заметил о русских Славянах (которых он называл Антами), что они поклоняются богу, производящему молнию, закалывают ему быков и других животных, почитают реки, нимф и иные существа; что они дают своему богу обеты в случае опасности или какой нужды, по избежании ее приносят ему обещанные жертвы и совершают по своим жертвам гадания. В IX и X вв. мы находим у Руссов то же поклонение богу огня или грома и молнии, которого они именовали Перуном. Подобно всем языческим народам, русские Славяне смотрели на окружающую природу как на существо живое, и все стихии представляли себе особыми божествами. С понятием об огне и тепле тесно связано понятие и о солнечном свете. Солнце пользовалось обоготворением, весьма распространенным у восточных Славян. Оно чтилось под разными именами, каковы: Хорс, Дажбог, Волос, Яр (у западных Славян: Яровит, Святовит, Сварожич, Радегаст и др.). В непосредственной связи с разными поворотами солнца, как благодетельного божества, находящегося в постоянной борьбе с тьмою и холодом, находились главные славянские праздники. Так, поворот с зимы на весну был отмечен праздником, известным под именем Коляды или Асеня; а в ту пору, когда все ожило и расцвело под благотворным влиянием солнечных лучей, т.е. в конце весны, происходило празднество Ярила (он же Купала), которое сопровождалось веселыми играми, прыганьем через горящие костры, собиранием целебных трав и таинственных цветов.
   Поклоняясь огню и солнцу, восточные Славяне в то же время были усердными водопоклонниками. Они почитали реки за отдельных богов, и некоторые из них даже называли просто Бог (по польскому произношению Буг). Другое, не раз встречающееся для рек название было Рось, которое перешло и на самый русский народ. Это слово заключало в себе понятие света, а также влаги, росы. Отсюда произошло и название русалок, тех игривых женских существ, которыми воображение Славян населяло водное царство (под именем нимф у Прокопия разумелись, конечно, славянские русалки, или вилы). К водным божествам, вероятно, принадлежала и богиня Мокошь, упомянутая в летописи. Дажбог служил связью в поклонении солнцу и воде; именем его обозначалась и влага, падающая с неба (дождь). Священное значение воды ясно, между прочим, из обычая совершать около нее "умыкание", т.е. похищение девиц юношами: что у некоторых племен заменяло брачный обряд. Воде также приносили в жертву животных и другие предметы; особенно делали это во время какого-либо трудного плавания. Обожая солнце и воду, Славяне почитали и землю живым существом, и боготворили ее под именем "Матери сырой земли". Властителем ветров они называли Стрибога.
   Русские Славяне верили в загробную жизнь; но имели о ней такие же земные представления, как и большая часть других языческих народов. Загробное существование, по их понятиям, было как бы продолжением настоящей жизни. Рай они воображали себе каким-то цветущим, зеленым садом; но он принадлежит собственно людям свободным; а женщины и рабы должны там по-прежнему служить своим господам. Конечно, в связи с таким понятием господствовал у древних Славян обычай при погребении покойника убивать одну из его жен, а с знатным человеком погребать еще и несколько рабов. По словам одного византийского историка (Льва Диакона), Руссы предпочитали лучше пронзить себя собственным мечом, чем сдаться живыми неприятелю; ибо они страшились рабства, думая, что оно продолжается и за гробом. Об аде Славяне имели самые неопределенные представления. Обычай сожжения трупов основан был на том веровании, что душа, очищенная огнем, немедленно могла войти в рай; чему способствовали и жертвы, приносимые на могиле покойников. Но душа человека недостойного, по-видимому, должна была мучиться в каком-то преисподнем огне (пекло), прежде чем очиститься от грехов. Поклонение предкам, столь обычное у языческих народов, существовало и у Славян, которые чтили их под именами Рода и Рожаницы, Чура ИЛИ Щура (пращур), и также приносили им жертвы. Вообще вся видимая природа в их воображении населена была множеством местных божеств или гениев, то добрых и благосклонных, то злых и враждебных, каковы: домовой, водяной, леший и пр.
   Упомянутые боги не везде у восточных Славян имели одинаковое значение и почитание; оно видоизменялось по разным племенам и отчасти по характеру окружающей природы. Но главным народным божеством собственно Русского племени всегда оставался громовник Перун. Его имя Русь употребляла в самых торжественных клятвах; причем рядом с ним ставила только одного Волоса. Последний, будучи первоначально солнечным богом, является потом покровителем земледелия, охранителем табунов и стад, вдохновителем певцов и гусляров и вообще сохраняет в понятии народа свой светлый образ. Что же касается Перуна, то это было божество грозное, деятельное и воинственное; от него зависела не только удача вообще, но, главное, он давал победу над врагами. Перун по преимуществу является выражением той стороны в характере древней Руси, которая отмечена неукротимою энергией, отвагой и предприимчивостию. Чтобы умилостивить своего верховного бога или возблагодарить его за победу, Русь закалывала ему в жертву не только коней, быков или других животных, но даже и людей, последних, конечно, в особенно торжественных случаях. Впрочем, религиозное чувство Славяноруссов, способное к сильным порывам, не отличалось вообще мрачным и угрюмым настроением. Это видно уже из самого представления их о рае, как о светлом, зеленом саде (не похожем на скандинавскую Валгаллу) . То же показывают их любовь к частым праздникам и песни в честь бога Лада, или Леля, как источника любви и веселья. Самые жертвоприношения богам обыкновенно заключались веселым пиром и шумными игрищами. Эти жертвоприношения совершались перед идолами или человекообразными истуканами, сделанными преимущественно из дерева. Надобно полагать, что место, где стояли идолы, окружалось забором, вообще оградою, и составляло святилище. Самые идолы ставились, вероятно, под тенью липы или дуба (дерева, посвященного Перуну); а в зажиточных городах, без сомнения, над ними воздвигалась кровля или шатер; перед ними же устраивался род жертвенника. Так, надобно разуметь те капища и требища, о которых упоминают наши древние писатели. Был у восточных Славян и род жреческого сословия, обозначаемый именами волхвов, кудесников и людей вещих. Они занимались жертвоприношениями, врачеством, гаданиями, священными песнопениями; почитались служителями богов и пользовались уважением в народе. Но при довольно сильном развитии княжеской власти у Русского племени жреческое сословие не получило определенного иерархического устройства и большого влияния на общественные дела. По всем признакам, князь был не только военачальник и судья в своем племени, но вместе с тем и его верховный жрец, а следовательно, и главная опора старой религии.
   Нет сомнения, что в Киеве со времен Ольги шла оживленная борьба между язычеством и христианством. Ревнители старой религии с неудовольствием смотрели на постоянно возраставшее число христиан и на их молитвенные собрания. Есть известие, что Святослав после одного неудачного похода поднял гонение на христиан и разорил их храмы; причем были мученики, в числе которых погиб и собственный брат Святослава Глеб. То же известие говорит, что Ярополк отличался веротерпимостью и при нем христианство вновь стало расти и укрепляться. Все это довольно вероятно. Подобно своему отцу Владимир был воспитан на севере, где крепче сохранялись языческие нравы; да и в Киеве он, может быть, утвердился не без поддержки со стороны наиболее ревностной языческой партии. Во всяком случае, при нем идолослужение отправлялось здесь с особым усердием и нередко сопровождалось кровавыми человеческими жертвоприношениями. Летопись говорит, что на холме Перуна князь поставил новый деревянный идол этого бога с серебряною головою и золотыми усами. Кроме Перуна, воздвигнуты были новые идолы и другим богам, а именно: Хорсу, Дажбогу, Стрибогу, Мокоши и еще какому-то Симарглу. Этим идолам Киевляне приводили на заклание своих сыновей и дочерей, избираемых по жребию. Добрыня, бывший посадником в Новгороде, воздвиг и там кумир Перуну, которому также приносил человеческие жертвы. Христиане подверглись новому гонению, и многие из них принуждены были скрывать свою религию.
   Гонение это имело своих мучеников, и вот что рассказывает о них летопись.
   После удачного похода на Ятвягов Владимир, чтобы возблагодарить богов, велел принести им человеческую жертву. Киевляне бросили жребий на своих детей. Жребий упал на сына одного Варяга, который по причине службы или торговли бывал в Греции и принял там христианскую веру, но, по-видимому, содержал ее в тайне. Отец отказал выдать сына посланным от городских старейшин. Тогда народная толпа схватила топоры, окружила его дом и с криком требовала у него сына. Христианин стоял на высоких сенях и смело обличал мерзость идольского служения, называя единым богом того, кому поклоняются Греки. Рассвирепевшие язычники подрубили столбы, на которых держались сени, и убили отца вместе с сыном*.
   ______________________
   * В числе Ярополковых бояр находился некто Варяжко. Он, по словам летописи, предупреждал своего князя об измене и советовал ему не ходить к Владимиру, а лучше идти к Печенегам и нанять там войско; но тщетно.. После убиения Ярополка Варяжко убежал к Печенегам и вместе с ними потом много воевал против Владимира, пока последнему не удалось привлечь его в свою службу. Имя или прозвание этого боярина указывает, конечно, на его варяжское происхождение, а последнее обстоятельство подтверждает наше предположение, что варяжские выходцы начали вступать в службу киевских князей по крайней мере со времен Олега. Отсюда можно (Объяснить и присутствие двух-трех норманнских имен в числе русских послов, приведенных договорами Олега и Игоря: если только эти два-три имени впоследствии (при более усовершенствованных приемах и более значительных средствах сравнительно-исторической филологии) окажутся действительно норманнские.

О женолюбии Владимира - см. П. С. Р. Л. Лет. Ипат. и Лавр, списки, а также Chronicon Dithmari, episcopi Merseburgensis. Ed. Norimb. 1807. Проф. Голубинский полагает, что летопись в этом отношении сильно преувеличивает. Ист. Рус. Цер. I. 145 и далее. О языческой ревности Святослава и веротерпимости Ярополка см. отрывок из так наз. Иоакимовой летописи у Татищева в I томе, хотя это источник довольно мутный.

Летопись, говоря о принесении человеческой жертвы богам и убиении отца с сыном, называет сих мучеников Варягами. Это место летописи представляет некоторые трудности для своего объяснения. Почему жребий пал на христианина-чужестранца, а не Русина? Во-первых, в Киеве, как известно, была уже туземная крещеная Русь. Об этой крещеной Руси упоминает сама же летопись в договоре Игоря. О христианской Руси, кроме того, говорит Фотий в своем послании 866 года и Лев Философ в расписании церковных кафедр. Константин Багрянородный упоминает о "крещеной Руси", которая находилась на византийской службе (De cerem. Aulae Byzant.). To же подтверждает папская булла 967 года, которая указывает на Славянское богослужение у Руссов (у Добнера Ann. III. 197. "Нестор" Шлецера. II. 527. Некоторые усиливаются доказывать, будто эта булла подложная). Следовательно, с какой стати киевлянам было бы требовать от чужеземного, вольного Варяга его сына на заклание своим богам? На этот вопрос до известной степени удовлетворительное объяснение дает проф: Васильевский в своей книге "Житие свв. Георгия Амастридского и Стефана Суражского". СПб. 1893. Греческий текст жития Георгия по поводу нападения Руссов на Амастриду указывает на сохранившийся у них древний тавроскифский обычай ксеноктонии, т.е. заклания чужеземцев в жертву своим богам. (См. также мою "Вторую дополнит, полемику". М. 1892. 49.)

Мы не распространяемся о языческой религии русских славян и довольствуемся кратким ее очерком; причем имеем в виду преимущественно известия писателей X - XII вв., каковы: наш летописец, договоры Олега и Игоря, Ибн Фадлан, Масуди, Константин Б., Лев Диакон и "Слово о полку Игореве". Вообще источники, современные языческому периоду или близкие к нему по времени, очень скудны и не дают возможности создать ясную полную картину; а известия позднейшие сбивчивы и разноречивы. Хотя литература славяно-русской мифологии вообще не бедна; но за немногими исключениями, в ней столько гадательных и произвольных выводов, столько смешения разных эпох и племен, что пока трудно на этом основании строить какое-либо здание. Сочинения, наиболее заслуживающие внимания по этому вопросу, суть Костомарова "Славянская мифология". Киев. 1847; Срезневского - "Исследования о языческом богослужении древних славян". СПб. 1848; Афанасьева - "Поэтические воззрения славян на природу" М., 1865 - 1869. Кроме того, много любопытных мыслей и соображений о славяно-русской мифологии рассеяно в трудах: того же Срезневского, Руссова, Снегирева, Терещенка, Ходаковского, Калайдовича, Строева, Касторского, Бодянского, Надеждина, Соловьева, К.Аксакова, П.Лавровского, Буслаева, Бессонова, О. Миллера, Котляровского, Бестужева-Рюмина, Потебни, Шепинга и др. А по славянской мифологии вообще см. в трудах Шафарика, Бандтке, Прейска, Макушева и пр. Из статей об отдельных божествах укажу: Сабинина - О Купале (Ж. М. Н. Пр. 1841, т. XXXI), Ефименка - О Яриле (Зап. Геогр. Об. Отд. этнографии. Т. II. 1869), Иванова - Культ Перуна у южных славян (Известия отд. Рус. яз. Акад. Н. VIII. Кн. 4. 1903). Имя Перуна сохранилось у болгар, в личных именах. Перуну-громовнику посвящался дуб. См, еще Кирпичникова "Что мы знаем достоверного о личных божествах славян?" (Ж. М. Н. Пр. 1885. Сентябрь), со ссылками на исследования Ягича о Сварожиче и Симаргле, на Лебедева "Последняя борьба с язычеством", Петрова "Гербордова биография Отгона" и на Фаминцина "Религия древних славян".

Что касается до требищ и капищ, то о них, кроме летописей, упоминают митрополит Илларион и Печерский Патерик. Относительно происхождения слова "капище" мы укажем мнение Срезневского, который сближает его по корню с "коп-от", греч. χαπνοω следовательно, это слово указывает на курение и дым, распространявшиеся от сожигаемых жертв. Но, по-видимому, можно сближать "капище" и с латинским термином capella, происходящим от caput. (Точно так же из всех объяснений слова "Перун" особенно укажу на сближение его с греческим лир - огонь или с нашим словом "перо" - пернатая стрела). Самое положительное известие о языческих храмах у Руссова находим в исландской саге Олава Тригвиева сына. По ее словам, Олав всегда ездил с Владимиром к храму, но никогда не входил в него, а стоял за дверями в то время, когда князь приносил богам жертвы. Олав заметил при этом, что Владимир, имевший обыкновенно веселый, ласковый вид, делался мрачным и скучным, когда посещал храм и приносил жертвы. (Рус. Истор. Сбор. IV. 47). Что капища представлялись сооружениями храмообразными, на это указывают слова митрополита Иллариона: "Уже не капища сограждаем, но Христовы церкви зиждем". Что у языческой Руси было жреческое сословие и притом довольно влиятельное, о том свидетельствует арабский писатель X века Ибн Даста. (Жрецы Руссов по переводу Хвольсона назывались "врачи", стр. 38, а по Гаркави - "знахари", 269). Деревянные идолы Руссов, судя по Ибн Фадлану, были термы, т.е. столбы с человечьей головой. Вероятно, эти разные истуканы имели челоовекообразную фигуру, но только нечленораздельную. Масуди тоже говорит о каких-то славянских храмах, поставленных на горе и вблизи моря. Вероятно, он сообщает здесь слухи именно о Руси Боспорской, или Тмутараканской. Тут между прочим в одном храме под большим куполом стоял мужской идол, а подле него другой, женский. (Гаркави. 139). Эти идолы и храмы у него изукрашены драгоценными камнями, и вообще описание их фантастично. Замечательно, однако, что у мужского идола голова сделана из червонного золота, и в этом случае он напоминает известие нашей летописи о киевском Перуне.
   ______________________
  
   Но эти кровавые жертвы были последнею вспышкою язычества в Киеве. Обращение Владимира в христианство сделалось достоянием народной легенды, занесенной в нашу летопись. Она повествует о посольствах в Киев от разных народов, каждого с предложением своей веры, и потом о посольстве киевских мужей в разные страны для знакомства с их богослужением. Но Русь давно уже была знакома с этими народами, с их пропагандой (Греки, мусульманские Волгаре, хазарские Евреи и латинские Немцы). Окончательное торжество греческой религии совершилось просто и естественно. Несмотря на гонения, восточное христианство продолжало действовать неотразимо. Не только в народе, но и в дружине, в самом семействе князя были христиане. Наиболее усердным проводником новой религии на Руси, как и везде, были женщины. В числе Владимировых жен упоминаются чехиня, болгарыня и гречанка, которые, без всякого сомнения, были усердными миссионерами в семье русского князя и продолжали дело бабки Владимировой Ольги. Особенно важны были для успеха новой религии постоянные связи Киева с Тмутараканским краем, или страною Черных Болгар. Последняя лежала в соседстве с греческим Корсунем, и заключала в себе такие города, как Боспор и Таматарха, давно имевшие своих особых епископов. Сами Черные Волгаре были частию христиане. Мало того, они имели уже начатки переводов Св. Писания на свой язык. Есть основание думать, что именно эти начатки были найдены в Корсуни знаменитыми солунскими братьями Кириллом и Мефодием и принесены ими в Моравию, откуда ученики их распространили так наз. Кирилловское письмо и в самой Дунайской Болгарии.
   Итак, Русский князь, окруженный отчасти христианами и имевший в своем владении целую христианскую область, уже был вполне приготовлен к перемене религии, когда возникла у него война с Греками в Тавриде, и не один он: к той же перемене были приготовлены его бояре и главные дружинники, без совета с которыми князья не предпринимали никакого важного дела. Владимир осадил Корсунь (приблизительно в 988 г.). Он высадился около этого города, и сначала стал от него на расстоянии перелета стрелы. Корсунцы мужественно встретили неприятелей, и на требование сдачи отвечали решительным отказом. Тогда Владимир придвинулся к самым стенам, и, по обычаю Руси, велел вокруг них насыпать вал. Летопись говорит, что граждане сделали подкоп, и по ночам уносили в город землю, насыпанную Руссами; но едва ли они могли уносить ее достаточное количество. Владимир решил взять город во что бы то ни стало, и грозил употребить для того хотя бы три года. Измена помогла ему в этом деле. Какой-то грек Анастас уведомил князя, что ему легко принудить к сдаче Корсунцев: стоит только перенять трубы, проведенные из источников, протекавших на восток от города. Корсунь лежала на каменистом плоском берегу моря и получала пресную воду при помощи подземных водопроводов, в устройстве которых Греки были очень искусны. Русский князь исполнил совет, велел перекопать водопровод, и город, томимый жаждою, сдался. Летописное предание прибавляет, будто князь заранее дал обет креститься, если возьмет город. В истории христианства это не первый пример того, что языческий вождь дает обет крещения в случае победы. Очевидно, в числе окружавших князя были люди, склонявшие его к принятию крещения и обещавшие ему за то Божью помощь в его предприятиях. Теперь оставалось только исполнить свой обет.
   Естественным является старание Владимира придать возможно более торжественности своему крещению. Если он для того не отправлялся лично в Царьград, как это прежде него делали некоторые языческие князья Восточной Европы, то, может быть, гордость победителя или недоверие к коварным Грекам, или продолжавшаяся еще война мешали ему лично явиться в их столице. Владимир, очевидно, желал держать себя на равной ноге с византийским правительством; он имел в виду пример западных государей, и одним из условий мира поставил руку царевны Анны, сестры византийских императоров Василия и Константина. Империя находилась тогда в довольно стеснённых обстоятельствах вследствие восстания Болгар и нового мятежа Варды Фоки (того самого, который выступил при Цимисхии). Однако, сохраняя свое достоинство, византийское правительство отвечало русскому князю, что оно не отдает греческих царевен за языческих князей. Тогда Владимир дал знать, что он готов принять крещение; пусть Анна прибудет для того с цареградскими священниками. Братья уговорили сестру ради выгодного мира и умножения Христова стада исполнить требование могущественного русского князя. Анна прибыла в Корсунь со свитою, состоявшею из гражданских сановников и духовенства. Корсунский епископ вместе с прибывшими священниками преподал наставление в вере Русскому князю и его боярам. Крещение совершено было в церкви св. Василия, которая стояла на Корсунской торговой площади. Подле этой церкви находились палаты, в которых тогда жили русский князь и прибывшая византийская царевна. Новокрещеному князю дано было христианское имя Василия, - вероятно, в честь святого, в церкви которого совершено было крещение, а может быть, и в честь старшего из двух братьев императоров: весьма возможно, что последний был наречен и восприемником, как это обыкновенно происходило при крещении языческих князей. Вместе с князем крестились его бояре и вся языческая часть его дружины.
   За крещением последовало брачное торжество. После того Владимир оставался еще некоторое время в Корсуни и успел соорудить здесь новую церковь, на том холме, который образовала земля, уносимая осажденными из русского вала. В это же время благодаря родственному союзу Греки заключили выгодный мир с Русским князем: они получили обратно Корсунскую область. Льготы, которыми пользовались русские торговцы в Константинополе, конечно, были подтверждены. По-видимому, обе стороны обязались, кроме того, обоюдно помогать войсками против внешних врагов; по крайней мере это можно заключить из их последующих отношений. Покидая Корсунь, князь взял с собою упомянутого Анастаса и нескольких священников с мощами или, вероятнее, с частию мощей папы Римского Климента (сосланного сюда императором Траяном и здесь утопленного), а также ученика его Фива. Он увез с собою многие сосуды и иконы для будущих киевских храмов, кроме того, две медные статуи и четыре медных коня для украшения своей столицы.
   По возвращении в Киев Владимир окрестил все свое семейство и начал ревностно вводить новую религию в Русской земле. Он сокрушал идолов и предавал огню тех, которые были сделаны из дерева. А Перуна, по словам летописи, он велел привязать к конскому хвосту, под ударами палок стащить его с холма по Боричеву взвозу и бросить в Днепр. Особые воины приставлены были, чтобы отталкивать Перуна от берега, и они будто бы проводили его до самых порогов. Когда по Боричеву тащили идола, его сопровождала народная толпа, которая плакала, смотря на поругание того, кого она привыкла чтить своим верховным божеством. Не видно, чтобы Киевский народ решился на какое-либо враждебное действие для защиты старой религии: так христианство было уже сильно в Киеве, и воля князя при этом перевороте опиралась, конечно, не на одну вооруженную силу. Между тем священники неутомимо наставляли в вере и крестили язычников. Чтобы разом покончить с остальными, князь велел собрать их на берегу Днепра и здесь совершить над ними общий обряд.
   В Киеве началась деятельная постройка храмов. По обычаю христианского духовенства храмы воздвигали в особенности на тех местах, где стояли идолы, чтобы освятить эти места светом истинной религии и изгладить самое воспоминание о прежнем идолопоклонстве. На Перуновом холме князь поставил церковь во имя своего святого, т.е. Василия. Но самый великолепный храм, и притом каменный, Владимир воздвиг в честь Успения Богородицы, особое почитание которой не замедлило перейти к Русским от Греков. Для построения этого храма князь призвал греческих мастеров. Он сооружен по образцу корсунских храмов на том месте, где погибли упомянутые выше христианские мученики, отец с сыном. В нем помещены были мощи, иконы и церковная утварь, привезенные из Корсуня; а попечение о нем вверено Анастасу и корсунским священникам. Храм этот строился в течение пяти или шести лет; освящение его сопровождалось великими пирами, которые князь давал своей дружине и гражданам, а также богатою раздачею милостыни нищим и убогим. Князь назначил на содержание храма и его причта десятую часть от некоторых своих доходов, отчего он и сделался известен более под имененем Десятинного.
   Между тем дело крещения усердно подвигалось вперед и по другим городам Русской земли. Первоначально христианская религия распространилась, конечно, в той полосе, которая лежала на торном водяном пути от Киева до Новгорода. Проповедь священников поддерживалась княжескою дружиною; так как дело крещения во многих местах не обходилось без противодействия и мятежа со стороны язычества. На юге борьба с ним не представляла большой трудности; ибо там почва для новой религии была уже давно подготовлена. Но в северных и восточных областях проповедники не раз встречали упорное сопротивление. Особенно сильна была языческая партия в Новгороде; есть известие, что она вооружилась для защиты своих идолов и подняла мятеж, который был усмирен посадником Добрынею с большим кровопролитием; причем часть города сделалась добычею пламени. После того идолы были истреблены; новгородский Перун брошен в Волхов, и в этой реке многие Новгородцы были окрещены подобно тому, как Киевляне в Днепре. Добрыне помог при усмирении мятежа тысяцкий Путята с ростовскою дружиною, чем и объясняли старую новгородскую поговорку: "Путята крестил мечом, а Добрыня огнем"*.
   ______________________
   * Намек на участие Владимировых жен в его подготовлении к христианству можно видеть в той же саге об Олаве Тригвесоне. По ее словам, благотворное влияние на князя и на его религиозные убеждения имела его супруга Аллогия. В этом имени мы узнаем княгиню Ольгу. Сага, очевидно, спутала бабку Владимира с его женами-христианками и забыла, что Владимир был многоженец.

Относительно перевода Св. Писания, найденного Кириллом и Мефодием у Черных Болгар, см. наше исследование: "Русь и Болгаре на Азовском поморье".

Драгоценные подробности о Таврическом походе и крещении Киевского князя сохранила нам Русская летопись. Из византийских историков о завоевании Корсуня Владимиром говорит только Лев Диакон. Хотя он упоминает о том мимоходом, но видно, что это завоевание считалось большим бедствием для империи, так как оно, наравне со взятием Веррои Болгарами, будто бы предвещено было явлением кометы и страшными огненными столпами на северной части неба (т.е. отблесками необычного для тех стран северного сияния?) О браке с греческою царевною упоминают византийские писатели Скилица-Кедрен, Зонара, латинский хронист Дитмар и армянский историк Асохик, писатель X века. Два последние говорят при этом и об обращении Руси в христианство. Еще подробнее о браке и крещении Владимира говорят Ибн Эль-Атир и Эльмакин, арабские писатели XIII века (относящиеся сюда отрывки из этих арабских писателей сообщены г. Куником, в переводе барона Розена, в XXIV т. Зап. Акад. Наук. См. "О записке готского топарха". 75).

Взятие Корсуня и крещение Владимира русская летопись помещает под 988 годом. Но уже во времена летописца были разные Мнения о месте, следовательно, и времени крещения. По его словам, некоторые утверждали, что Владимир крестился в Киеве, другие - в Васильеве и т.д. Некоторые несогласия о времени крещения и взятии Корсуня, заключающиеся в известиях иноземных писателей, указаны г. Васильевским (Русско-Византийские отрывки. Журн. Мин. Нар. Пр. 1876. Март). Судя по всем соображениям, события эти совершились в конце 988 и в начале 989 года. А по арабской летописи Яхьи - осенью 989 года, и крещение было совершено греческими священниками. (См. изд. бар. Розена). По поводу принесения мощей св. Климента из Корсуня в Киев см. князя Оболенского "О двух древнейших святынях Киева" (Киевлянин. III. М. 1850). Голубинский полагает, что Владимир крестился в 987 г. и после того предпринял поход. Известие о Новгородском мятеже находится у Татищева в упомянутом отрывке из так наз. Иоакимовой летописи. Там говорится, что язычников подстрекали к мятежу главный их жрец Богомил и новгородский тысяцкий Угоняй.
   ______________________
  
   Судя по летописи, одновременно с утверждением на Руси христианства и, может быть, не без связи с этим событием, произошло размещение Владимировых сыновей по разным областям, т.е. окончательная раздача им уделов. Летопись насчитывает их до 12; но это число, вероятно, поставлено ради своего священного значения. Несомненно, что при необычайном многоженстве русского князя семья его была гораздо многочисленнее. Назовем наиболее известных из его сыновей. От Рогнеды Владимир имел Изяслава, Ярослава, Мстислава и Всеволода, от чехини - Вышеслава, от гречанки (принадлежавшей прежде Ярополку) - Святополка, от болгарыни - Бориса и Глеба, еще от неизвестной нам женщины Святослава и т.д. Из всех его жен только Рогнеда сделалась предметом народного предания, занесенного в летопись. Предание это повествует, будто она, живя под Киевом в селе Предиславине, однажды задумала умертвить сонного Владимира за его измены и избиение ее родичей. Владимир внезапно проснулся и хотел казнить ее, но был остановлен маленьким сыном ее Изяславом. Тогда по совету бояр своих он отдал этому Изяславу и его матери удел его деда Рогволода, т.е. Полоцкую область, и последняя навсегда осталась за потомством Изяслава, который умер прежде своего отца.
   Старшему сыну своему Вышеславу Владимир дал в удел Новгород, Святополку - Туров, Ярославу - Ростов; Мстислава посадил на Боспоре Киммерийском, т.е. в области Тмутараканской; а Древлянскую, или Волынскую, землю разделил между Святославом и Всеволодом, предоставив последнему Владимир Волынский, и т.д. Когда же Вышеслав умер, то отец перевел в Новгород Ярослава, а его Ростовский удел передал Борису; соседний с ним край Муромский отдал Глебу. Этот раздел Русских земель между сыновьями киевского князя был не первым в истории. Мы видели его при Святославе; конечно, он происходил и ранее, потому что истекал из обычного в то время понятия, общего не одним Славянам, но и некоторым другим народам, - понятия о том, что города и области должны делиться между сыновьями и родственниками князей, как и всякое другое имущество. Еще не было на Руси представления о Русской земле как о едином нераздельном государстве. Единство сохранялось только подчинением всех русских князей старшему, т.е. великому князю Киевскому. Дотоле в некоторых русских областях по всем признакам существовали еще местные князья, только признававшие над собою зависимость от Киевского; а в иных краях, где не было местного князя, управляли посадники, присланные из Киева. Но племена славянские, особенно те, которые имели уже значительные города, как, например, Новгород Великий, неохотно подчинялись киевским посадникам, и большею частию желали иметь собственного князя, хотя бы и зависимого от Киева. Владимир, размещая повсюду своих сыновей и родственников, вместе с тем, вероятно, устранял от управления или ослаблял значение многих местных князей и старейшин. Он несомненно подвинул вперед объединение разных племен и областей под властию одного княжеского рода, т.е. под властию Игоревичей. Размещение сыновей, окруженных своими советниками и дружинами, представляло также значительные удобства для сбора дани, суда, расправы и для внешней защиты этих областей. Вот почему князья киевские обыкновенно еще при жизни своей раздавали волости сыновьям и родственникам. Из своего стольного города великий князь надзирал за их управлением, снабжал их отчасти боярами и ратными людьми и требовал от них исправной присылки следующих ему даней. Он оставался верховным судьей и военачальником для всех областей.
   В личном своем управлении и попечении Владимир удержал, конечно, область Киевскую. На юге эта область граничила с степями, в которых кочевали хищные Печенеги. Своими набегами и опустошениями варвары эти не давали покоя Русскому народу, и в деятельной борьбе с ними Владимир провел почти всю вторую половину своего княжения. Чтобы преградить им доступ к самому Киеву, он окружал последний рядом укрепленных мест; обновлял старые города (Корсунь, Белгород) и строил новые по рекам: Десне, Остру, Трубежу, Суле, Стугне (Васильев, Городец и пр.), наполняя их переселенцами из других областей. Построенные на границе степей городки и сторожевые курганы Владимир связывал между собою обычным в те времена валом и частоколом; на известных пунктах в этом валу находились свободные для проезда места или ворота, оберегаемые заставами из ратных людей. Таким образом, он едва ли не первый из русских князей устроил непрерывные укрепленные линии, защищавшие пределы Руси от кочевников. Русь пользовалась при этом случае бесчисленными курганами, которые со времен еще Скифских насыпались над могилами вождей и знатных мужей.
   Но вал и частокол не всегда были надежною защитою от хищных степных орд, и они нередко врывались в Киевские пределы. Летопись сообщает некоторые отчасти баснословные сказания из этой борьбы с кочевниками. Так, во время одной встречи с ними на Трубеже, около Переяславля, отличился какой-то русский юноша, который одолел в единоборстве печенежского великана. В другой раз, под Васильевом, Владимир с малою дружиною вышел против Печенегов, был разбит и укрылся под каким-то мостом. В этот день случился праздник Преображения, и князь дал обет построить в его честь храм в Васильеве, если спасется. Он исполнил свой обет и, построив храм, целые 8 дней праздновал его освящение великими пирами, которые задавал своей дружине и гражданам. Воротясь в Киев, он устроил такие же пиры и для киевских граждан. В третий раз, когда Владимир находился на севере в Новгородской области, Печенеги воспользовались его отсутствием, осадили Белгород и думали взять его голодом. Сказание говорит, будто граждане по совету мудрого старца обманули дикарей, показав им два колодезя, один с медвяною сытой, а другой с киселем (для устройства которых собрали по горсти разного хлеба и взяли из княжей медуши лукно меду); чем и принудили неприятелей отступить от города.
   Постоянные войны с Печенегами заставили Киевского князя содержать значительные дружины, свои и наемные; последние состояли преимущественно из Варягов. По поводу издержек на ратных людей летопись сообщает краткое, но выразительное предание. По ее словам, Владимир после принятия христианства из князя сурового и мстительного сделался так кроток и милостив, что, опасаясь греха, не хотел строго наказывать и тяжких преступников, ограничиваясь взиманием виры, т.е. денежной пени; отчего умножились на Руси разбои. Тогда епископы сказали ему, что он поставлен на казнь злым и на милость добрым и что разбойников должно казнить. Князь послушался, отменил виры и начал казнить убийц и грабителей. Но впоследствии, когда усилились войны с Печенегами, епископы и старцы посоветовали князю возобновить виры, чтобы употребить их на коней и оружие, и князь снова послушал их совета.
   Трудна была в те времена служба ратных людей. Они должны были постоянно сторожить границы и всегда быть готовыми к отпору степных орд, а в то же время держать в повиновении племена, подвластные Киевской Руси. Известно также, что введение христианства во многих местах не обошлось без сильных мятежей и восстаний со стороны языческого населения. Владимир ценил военные заслуги; по словам летописи, он очень любил свою дружину, постоянно советовался с нею о земских и ратных делах, щедро награждал и часто пировал с нею в своей гриднице. Летопись прибавляет, будто княжеские гриди, т.е. дружинники, раз как-то, подпив за столом, возроптали на деревянные ложки, и Владимир велел наковать для них серебряные; причем заметил, что с дружиною он добудет серебро и золото так же, как его отец и дед. Известно, что Владимир и его богатыри сделались героями былевых народных песен на востоке Европы, подобно тому, как Карл Великий и его паладины - на западе. Народ дал ему название "ласкового князя" и "красного солнышка". Но песенный Владимир, конечно, далек от Владимира исторического. В песнях смешаны предания о разных эпохах и событиях и отнесены к одному Владимиру. Песенные богатыри, окружающие Владимира (Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович и пр.), суть лица, вымышленные народной фантазией; хотя некоторые пытались открыть в них лица исторические и ссылались на летописи, в которых упоминаются, например, Рагдай Удалой и Александр Попович. Но последние встречаюся только в позднейших летописных сводах, куда занесены, очевидно, из баснословных преданий и народных былин.
   Продолжая упорные войны со степными варварами, Русь во вторую половину Владимирова княжения наслаждалась почти непрерывным миром со своими западными соседями: Поляками, Уграми и Чехами. Внимание и силы знаменитого польского короля Болеслава Храброго в то время были отвлечены борьбою с германским императором Генрихом II, который требовал от Польши вассальной зависимости. Владения чешские при Болеславе II распространились на Моравию и Силезию; в северных Карпатах, т.е. в стране Белохорватской, они сходились с владениями Русскими. Впрочем, после смерти Болеслава II (999) в Чешской земле наступили смуты, и области эти были утрачены Чехами. В Уграх современником Владимира был король Стефан, точно так же знаменитый утверждением христианства в своем народе. Все эти соседние народы, не исключая и Угров, первоначально приняли христианство по восточному или греческому обряду; но стараниями латинских миссионеров, при помощи немецкого влияния, были привлечены к Западной или Римской церкви. Последняя то же самое пыталась сделать и с Русским народом. Нет никакого сомнения, что латинские миссионеры в течение X века проникали в Киев и склоняли русских князей к принятию крещения по католическому обряду. На это намекает между прочим известное сказание о том, как к Владимиру приходили послы от разных народов с предложением своей веры; причем были и послы от Немцев, предлагавшие веру Римскую. Но связи с Византией и вообще греческое влияние были слишком сильны, чтобы не взять верха над домогательствами Римской курии.
   Когда восточное православие окончательно утвердилось в России вместе с крещением Владимира, папы все-таки не оставили своих попыток. Этим попыткам благоприятствовали дружеские отношения Руси к Германской империи, а также родственные связи Владимира с князьями Чешским и Польским. По крайней мере, мы видим ряд посольств и миссий. Во время Ольги русские послы встречаются при дворе Отгона I; а затем, как сказано выше, последовала неудачная миссия немецкого епископа Адальберта. При Ярополке, по известию одного летописного свода (Никоновского), в Киев приходили послы от папы Римского; что не один раз повторилось и при Владимире. Последний, по-видимому, благодушно принимал этих послов и миссионеров, хотя и не показывал ни малейшей склонности переменить греческий обряд на латинский. Впрочем, в те времена разделение церквей хотя и обозначилось, но еще не совершилось окончательно, и еще не было той жестокой вражды, которая обнаружилась впоследствии.
   Один из немецких миссионеров, приходивших в Россию, оставил нам любопытное известие о своем пребывании в ней. То был Брун, впоследствии, подобно Войтеху, получивший мученический венец в стране Литовцев, к которым он отправился проповедовать христианскую веру. В 1006 году Брун прибыл в Киев, был радушно принят князем и провел здесь месяц. Отсюда он решил идти для проповеди к Печенегам. Тщетно Владимир отклонял гостя от его намерения, представляя ему все опасности, которые неминуемо постигнут его посреди этого дикого и свирепого народа. Наконец он уступил просьбам Бруна и сам с военным отрядом проводил его в степь. Они шли два дня до южных пределов Киевского княжества, которые были ограждены крепким тыном, или частоколом. Пройдя пограничную заставу, князь с боярами сошел с коней и стал на одном кургане; между тем как Брун с своими спутниками стоял на другом, держа в руках крест и возглашая молитвы. Здесь они расстались. Целые пять месяцев Брун провел в Печенежских степях, подвергаясь побоям и всяким лишениям, и неоднократно был близок к мученической смерти, но спасен от нее старшинами варваров. Из четырех печенежских орд, обитавших на западе от Днепра, он обошел три орды, а из четвертой приходили к нему вестники от старейшин. Ему удалось окрестить 30 человек. По-видимому, Бруну помогало то обстоятельство, что он явился к Печенегам как бы примирителем их с великим князем Русским. Варвары охотно склонялись на мир и будто бы обещали даже все принять христианство, если этот мир с Русским князем будет прочен. По крайней мере, так говорил Брун по возвращении в Киев. По его просьбе Владимир отпустил к Печенегам в заложники одного из собственных сыновей, с которым отправился и один из спутников Бруна, посвященный им во епископа Печенежского. Но, очевидно, христианство не успело утвердиться в среде степных дикарей. Только некоторые из знатных Печенегов, попавшие в плен или искавшие в Киеве убежища от своих соперников, приняли крещение и вступили в службу Русского князя.
   Но католическое духовенство по характеру своему не могло ограничиться одними дружескими сношениями с Русью и еще при Владимире успело обнаружить свои неуклонные виды на присоединение Русской церкви к Риму. Поводом к тому послужил родственный союз Русского княжеского дома с Польским. Владимир женил одного из своих сыновей, Святополка Туровского, на дочери польского короля Болеслава Храброго. Польская княжна прибыла на Русь в сопровождении Рейнберна, епископа Колобрежского (Кольбергского). Последний, по всем признакам, начал склонять к переходу в латинство Туровского князя и его приближенных, и не без успеха. Так как Святополк в эт

Категория: Книги | Добавил: Armush (25.11.2012)
Просмотров: 425 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа