Иловайский Дмитрий Иванович - История России. Том 1. Часть 1. Киевский период

ым, торговым характером; а в X веке, по-видимому, еще сохранила отчасти и свою народность; по крайней мере арабский путешественник Ибн Фадлан иногда Камских Болгар именует Славянами.

   Арабы, посещавшие Итиль и Великие Болгары, оставили нам любопытные рассказы о Руссах, которых они там встречали. Особенно занимательны рассказы Ибн Фадлана, который находился в числе послов, отправленных багдадским халифом к Альмасу, царю Камских Болгар, в первой четверти X века. Он описывает Руссов людьми высокого роста, статными, светлорусыми, с острым взором; они носили короткий плащ, наброшенный на одно плечо, секиру, нож и меч с широким волнообразным клинком франкской работы и были очень склонны к крепким напиткам. Жены их носили на груди металлические украшения (сустуги?) с кольцом, на котором висел нож, а на шее составленные из монет (преимущественно арабских) золотые и серебряные цепи, число которых определялось состоянием мужа; но особенно они любили ожерелья из зеленых бус (доселе любимое украшение великорусских женщин).

   Приплыв к Болгарской столице, Руссы прежде всего направлялись к своим идолам, которые имели вид столбов или болванов с человечьими головами; подходили к самому высокому из них (конечно, к Перуну), падали ниц, молили его о помощи в торговле и клали перед ним свои приношения, состоявшие из съестных припасов, каковы мясо, хлеб, молоко, лук, и, кроме того, из горячих напитков, т.е. меда или вина.

   Затем они строили себе на берегу Волги большие деревянные помещения и располагались в них по 10 или по 20 человек со своими товарами, которые преимущественно состояли из пушных мехов и невольниц. Если продажа идет туго, купец в другой и в третий раз несет подарки главному идолу; в случае продолжающейся неудачи он кладет приношения перед меньшими идолами, которые изображали жен и детей главного бога, и просит их о ходатайстве. Когда же торговля пойдет удачно, то русский купец убивает несколько волов и овец, часть мяса раздает бедным, а остальное кладет перед идолами в знак своей благодарности. По ночам приходят собаки и пожирают это жертвенное мясо; а язычник думает, что сами боги удостоили съесть его приношение.

   Замечательны погребальные обычаи Руссов, по описанию того же Ибн Фадлана. Бедного покойника они просто сожигали в маленькой лодке, а богатого - с разными церемониями. Фадлану удалось присутствовать при погребении одного знатного и богатого Русина. Покойника сначала положили в могилу, где оставили его на десять дней, а между тем занялись приготовлениями к торжественному погребению, или к тризне. Для этого наличное имущество его разделили на три части: одну треть отделили семье, другую на погребальные одежды, а третью - на вино и вообще на погребальное пиршество (от этой третьей части названное тризною). Так как у каждого Русина, а особенно у богатого, было по нескольку жен или наложниц, то обыкновенно одна из них вызывалась умереть вместе со своим господином, чтобы вместе с ним попасть в рай, который представлялся языческой Руси прекрасным зеленым садом. В день, назначенный для погребения, вытащили из воды ладью покойного и поставили ее на четырех столбах; в ладье устроили ложе с подушками, покрытое коврами и греческою парчою. Затем вынули мертвеца из могилы; надели на него шаровары, сапоги, куртку и кафтан из греческой парчи с золотыми пуговицами, а на голову - парчовую шапку с собольим околышем; посадили его на ложе и подперли подушками. В ладью положили благовонные растения, плоды, вино, собаку, рассеченную на две части, двух коней и двух быков, разрубленных на куски, а также зарезанных петуха и курицу; о бок с покойником положили и все его оружие. Когда день стал близиться к закату, какая-то старуха, называемая "ангелом смерти", ввела в ладью невольницу, вызвавшуюся умереть вместе с своим господином; с помощью нескольких мужчин начала душить ее веревкой и докончила ножом. В это время другие мужчины, стоя подле ладьи, ударяли в свои щиты, чтобы не было слышно криков девушки. Тогда ближайший родственник покойного взял зажженную лучину, задом приблизился к ладье и зажег сложенные под нею дрова. Затем и другие начали бросать туда же дрова и горящие лучины. Огонь, раздуваемый сильным ветром, быстро охватил судно и превратил его в пепел вместе с трупами. На том месте Руссы насыпали курган и поставили на нем столп, на котором начертали имя покойника и имя русского князя.

   Волжская торговля, свидетельствуя о богатстве и роскоши мусульманских стран, возбуждала предприимчивых, жадных к добыче Руссов попытать иногда счастья на берегах Каспийского моря. По известию арабского писателя Масуди, в 913 году собралась на Азовском море русская судовая рать, заключавшая в себе будто бы до 500 ладей и до 50 000 человек. Рекою Доном Руссы поднялись до волока, около которого находилась хазарская крепость (вероятно, Саркел), и послали к хазарскому кагану просить пропуска в Каспийское море, обещая отдать ему половину всей будущей добычи. Каган согласился. Тогда Русь перебралась на Волгу, спустилась в море и рассеялась по его юго-западным берегам, убивая жителей, грабя их имущество и забирая в плен женщин и детей. Народы, там обитавшие, пришли в ужас; им с давнего времени не случалось видеть неприятелей; только купцы да рыболовы посещали их берега. Наконец собралось большое ополчение из соседних стран: оно село на лодки и направилось к островам, лежавшим против Нефтяной земли (Бакинская область), на которых Русь имела сборное место и прятала награбленную добычу. Руссы устремились на это ополчение и большую часть его избили или потопили. После того они в течение нескольких месяцев свободно распоряжались на каспийских берегах, пока такая жизнь им не наскучила. Тогда они поплыли обратно в Волгу и послали хазарскому кагану условленную часть добычи. Хазарское войско состояло отчасти из мусульман. Последние сильно озлобились на Руссов за пролитую ими мусульманскую кровь и испросили у кагана позволение отомстить за нее, а может быть, они желали отнять и другую часть добычи. Враги собрались в числе 15 000, загородили дорогу Руссам и принудили их выйти на берег. После трехдневной битвы большая часть Руси была избита; только 5000 ушли на судах вверх по Волге и там были окончательно истреблены Буртасами и мусульманами из Камской Болгарии.

   Этот набег Руси на каспийские берега был не первый; но по своей опустошительности он сделал ее имя грозным между восточными народами, и писатели арабские стали часто упоминать о ней с этого времени; подобно тому, как со времени нападения на Константинополь в 860 г. заговорили о Руси писатели византийские.

   Около той же эпохи, именно в конце IX века, в степях Южной России поселились новые кочевые орды, которые стали беспокоить своими набегами все соседние народы. Это было турецкое племя Печенегов, издавна обитавших в стране между Уралом и Волгою. Чтобы удалить от своих границ таких беспокойных соседей, Хазары заключили союз с их соплеменниками Узами, которые кочевали далее к востоку. Узы потеснили Печенегов и заняли их места; а Печенеги в свою очередь двинулись на запад и напали на Угров, которые обитали в степях Азовских и Днепровских, Угры не выдержали их напора и перешли в Дунайскую равнину, или древнюю Паннонию, где они в союзе с Немцами разрушили Славяно-Моравскую державу и основали свое Венгерское королевство. А Печенеги между тем захватили огромное пространство от нижнего Дуная до берегов Дона. Они делились в то время на восемь больших орд состоявших под управлением родовых князей. Четыре орды поселились на запад от Днепра, а остальные четыре - на восток. Они заняли также степную часть Таврического полуострова и стали, таким образом, соседями греческих владений на северных берегах Черного моря. Чтобы удержать их от нападений на эти области, византийское правительство старалось быть с ними в мире и посылало богатые подарки их старшинам. Кроме того, с помощью золота оно вооружало их против других соседних народов, когда последние грозили опасностию северным пределам империи, именно против Угров, Дунайских Болгар, Руссов и Хазар. В мирное время Печенеги помогали торговым сношениям Руси с Корсунскою областью, нанимаясь перевозить товары; изобилуя скотом, они продавали Руси большое количество коней, быков, овец и пр. Но в случае враждебных отношений Печенеги много мешали сообщениям Руси с ее владениями Азовскими и Таврическо-Таманскими, а также торговым сношениям с Греками. Особенно они пользовались Днепровскими порогами, чтобы нападать и грабить русские караваны. Кроме того, эти хищные наездники врывались иногда в самую Киевскую область и опустошали ее. Киевская Русь обыкновенно не могла предпринимать дальних походов, если она находилась во вражде с Печенегами. Поэтому киевские князья должны были или вступать в упорную борьбу с этим народом, или привлекать его к своему союзу и в случае войны с соседями нанимать вспомогательные печенежские дружины. Русь пользовалась и тою враждою, которая существовала между Печенегами и их восточными соседями Узами: последние своими нападениями на Печенегов нередко отвлекали силы последних в другую сторону и тем доставляли Киевской Руси свободный путь к берегам Черного и Азовского морей.

   Вторжение многочисленных турецких кочевников в южную Россию имело для нее важные последствия. Они особенно потеснили жилища славяноболгарских племен, т.е. Угличей и Тиверцев. Часть этих народов была оттеснена в область верхнего Днепра и Буга, где примкнула к своей Карпатской, или Древляно-Волынской, ветви; а другая часть, оставшаяся в Черноморье и отрезанная Печенегами от Днепровской Руси, мало-помалу потом исчезает из истории. Истребляя греческие и славянские поселения, уничтожая нивы, сожигая остатки лесов, Печенеги расширили область степей и внесли в эти края еще большее запустение*.

   ______________________

   * Источники и пособия для истории Хазар: Френа - De Chasaris excerpta ex scriptoribus arabicis. Petropol. MDCCCXXII. Сума - О Хазарах (с датского перевод Сабинина в Чтен. Об. Ист. и Др. 1846. N 3). Стриттера - Chasarica в Memor. Pep. т. III. Дорна - Tabary's Nachrichten liber die Chasaren в Memoires de l'Acad, des sciences. Vl-me serie. 1844. Григорьева - о Хазарах в журнале "Сын Отечества и Северн. Архив" за 1835, т. XLVIII и в Журн. М. Н. Пр. 1834. часть III. Лерберга - Исследование о положении Саркела. Языкова "Опыт в истории Хазаров". Труды Российской Академии. Ч. I. 1840. Хвольсона - Известия о Хазарах, Буртасах, Болгарах и пр. Ибн Даста. СПб. 1869. Гаркави - Сказания мусульманских писателей о славянах и руссах. СПб. 1870. Его же - Сказания еврейских писателей о Хазарах и Хазарском царстве (Труды Восточ. отдел. Археол. общ. ч. XVII, 1874 г.). Мои соображения о двойственной народности Хазар в исследовании "Русь и Болгаре на Азовском поморье". Письмо Хаздая и ответ Иосифа см. в. Чт. Об. И. и Др. 1847. VI и у Белевского Monumenta. I т.

  

   Из истории и древностей Камско-Волжских болгар: Френа - Alteste Nachrichten iiber die Wolga Bulgaren в Mem. de l'Acad. Vl-me serie. Лепехина о Болгарских развалинах в его Путешествии. Ч. I изд. 2-е. СПб. 1795. 266 - 282. Кеппена - о Волжских болгарах в Жур. М. Н. Пр. 1836. ч. XII. Эрдмана - Die Ruinen Bulgars в Beirage zur Kenntniss des Inneren van Russland т. I. Григорьева - Булгары Волжские в Библиотеке для чтения. 1836 г. Ноябрь. (Труды ориенталиста Григорьева о Хазарах и Булгарах перепечатаны в Сборнике его исследований "Россия и Азия". СПб. 1876). Березина - Булгар на Волге в Учен. Известиях Казан. Универс. 1853 н. Вельяминова-Зернова "Памятник в Башкирии" (труды Восточ. отд. Археолог. Общества. IV. СПб. 1859). Хвольсона - Известия Ибн Даста. Гаркави - Сказания мусульман, писат. Савельева - Мухаммеданская Нумизматика в отношении к Русской истории. СПб. 1846. Charmoy - Relation de Massoudy et d'auters auteurs в Mem. de l'Academie 1834. Невоструева - "О городищах древнего Волжско-Болгарского и Казанского царств" и "Ананьинский могильник". (Труды первого Археологич. съезда. М. 1871). Относительно государственного и частного быта Хазар и Камских Болгар хотя мы имеем довольно много известий, преимущественно арабских; но они так сбивчивы и разноречивы, что более точное изображение этих народов ожидает еще исследователей, и мы ограничиваемся пока только необходимыми указаниями. О славянстве болгар, кроме Фадлана, говорит и Масуди (Гаркави в Жур. М. Н. Пр. 1872. N 4).

  

   Отрывки из описания Ибн-Фадлана сохранились в т. наз. Большом Географическом Словаре, который был составлен арабским географом Якутом, жившим в XIII веке. См. Френа - Ibn Foszlan's und anderer Araber Berichte uber die Russen. St. P. 1823. С рассказом арабского писателя согласуется в общих чертах известие нашей летописи о языческом погребении у русских славян. "Когда кто умирал, говорит она, то над ним творили тризну; потом воздвигали большой костер, сожигали на нем мертвеца; собравши кости, клали их в небольшой сосуд и ставили его на столпе при дороге". О том же обычае сожжения трупов у славян упоминают и другие арабские писатели X века, именно Масуди и Ибн Даста. Последний говорит, что при этом жены покойного изрезывают себе ножами руки и лица в знак печали, а одна из них добровольно подвергает себя удушению и сожигается вместе с ним. Пепел собирают в сосуд и ставят на холме (вероятно, в кургане, который насыпали в честь покойника). По истечении года родные собирались на этой могиле с кувшинами меду и устроивали пиршество в память умершего (У Хвольсона 29). Но собственно о Руссах Ибн Даста рассказывает, что когда у них умрет знатный человек, то ему выкапывают большую могилу в виде покоя и кладут туда вместе с покойником его одежду, золотые обручи, съестные припасы, сосуды с напитками и монеты; туда же помещают живою и любимую его жену, и затем отверстие могилы закладывают (ibid. 40). Это известие указывает, что одновременно с сожжением существовал у Руссов и другой обычай погребения, т.е. закапывание в землю. Но, конечно, различие в обычаях и в их подробностях относилось к разным ветвям, к разным местам жительства русского племени. Ибн Даста по всем признакам разумеет здесь ту Русь, которая жила на берегах Боспора Киммерийского, т.е. в Тмутараканском крае, в стране собственно Черных Болгар, и упомянутый обычай относится столько же к этим последним, сколько и к Руссам Боспорским. В этом мнении еще более утверждает нас Масуди. Он также говорит об обычае русских славян сожигать покойников вместе с его женою, оружием, украшениями и некоторыми животными. А о болгарах замечает, что, кроме сожжения, у них существует обычай заключать покойников в какую-то храмину вместе с его женою и несколькими рабами. (Гаркави, 127). Ясно, что тут идет речь о катакомбах; а подобные катакомбы найдены около Керчи, т.е. в стране Черных Болгар. Между прочим, любопытна в этом отношении катакомба с фресками, открытая в 1872 г. Копии с фресок и объяснения к ним г. Стасова см. в Отчете Импер. Археологич. Комиссии. СПб. 1875 г. (Некоторые замечания о том же см. в моих " Разысканиях о начале Руси "). Наиболее подробное и критическое рзссмотрение всех относящихся сюда известий заключается в исследовании А.А. Котляревского "О погребальных обычаях языческих славян". М. 1868. Произведенные в 1872 - 73 г. проф. Самоквасовым в Черниговском краю раскопки некоторых курганов, заключавших в себе глиняные сосуды с перегоревшими костями, а также пережженные остатки металлических украшений и оружия, замечательным образом подтвердили достоверность арабских известий и свидетельства нашей летописи о погребальных обычаях у древних Руссов. Он также нашел в Приднепровье и языческие могилы с целыми остовами, свидетельствующие, что одновременно с сожжением трупов существовал и простой обычай погребения. Данные, выведенные из этих раскопок, были сообщены им на Третьем археологич. съезде в Киеве, в 1874 г. и потом в сборнике Древняя и Новая Россия за 1876 г. NN 3 и 4.

  

   Френа Ibn Foszlan's и пр. стр. 244. Наиболее обстоятельное известие о походе 913 года находится у арабского писателя X века Масуди в его сочинении "Золотые луга". Так как Хазары не имели флота, по замечанию арабских писателей, то мы думаем, что неприятели могли загородить Руссам дорогу и принудить их к полевому бою или при проходе через город Итиль, или при волоке из Волги в Дон-. Вероятно, битва происходила и там, и здесь. Очевидно, Русь была отбита от волока, и потому остатки ее принуждены уходить вверх по Волге. Поход 913 года показывает, что Руссам хорошо был известен судовой путь к южным берегам Каспийского моря, и действительно, по вновь открытым известиям у восточных писателей, Руссы еще прежде того совершили два набега в Каспийское море: первый около 880 г. и второй в 909 г. См. Каспий, или О походах древних русских в Табаристан - академика Дорна. 1875. (Приложение к XXVI тому Записок Акад. Наук).

  

   Что касается торговли и вообще сношений Руссов с мусульманским востоком, то наглядным памятником этих сношений служат многочисленные клады с арабскими, или так наз. куфическими, монетами. Они обнимают время арабских халифов от VIII до XI века. Эти клады были находимы на пространстве почти целой России, а также в Швеции и Померании. Ясно, что Руссы уже с VIII века служили деятельными посредниками в торговле между восточными мусульманскими народами и Прибалтийскими краями. Григорьева - "О куфических монетах, находимых в России и Прибалтийских странах" в Зап. Од. Об. И. и Др. том I. 1844 г. и в "Мухаммед, нумизматике" Савельева.

  

   Главным источником для истории и этнографии печенегов служит Константин Багр. в своем сочинении De administrando imperio. Потом следуют Лев Граматик, Кедрин, Анна Комнен и некоторые др. См. Стритера Memor. Pop. т. III. часть 2-я. Сума - "О Пацинаках" в Чтен. Об. И. и Д. 1846. кн. 1-я. Васильевского "Византия и Печенеги" в Журн.М.Н. Пр. 1872 г. NN11 и 12.

   ______________________

  

   Первый Киевский князь, который заставил говорить о себе иноземных писателей, был Игорь.

   Около 940 года между Греками и Русью возникли неприязненные отношения. Что было их причиною, неизвестно.

   Поводом к столкновению могли послужить несоблюдение Греками договоров или дела Дунайской Болгарии, где в то время происходили междоусобия, вызывавшие вмешательство Греков и Руси. Столкновение могло произойти и в Тавриде, где русские владения соприкасались с греческими. Как бы то ни было, летом 941 года Киевский князь с флотом в несколько сот ладей пристал к берегам Вифинии. Руссы рассеялись по окрестным областям и распространили свои опустошения до самого Боспора Фракийского. Как и в первое свое нападение на Константинополь, Русь опять выбрала такое время, когда греческий флот был в отсутствии, в походе против Сарацин. Очевидно, она имела верные известия о том, что происходило в Византии.

   Управление империей находилось в руках Романа Лакапина, который захватил власть в малолетство законного наследника, Константина Багрянородного. Роман несколько ночей провел без сна, изыскивая способы обеспечить столицу от варваров и отразить их нашествие. В гавани Цареградской нашлось десятка полтора старых, брошенных хеландий. Роман был прежде сам одним из друнгариев, или начальников флота, и хорошо знал морское дело. Он велел исправить хеландии, снабдить их огнеметательными снарядами, известными у нас под именем "греческого огня", и вместе с другими случившимися под рукою кораблями послал их под начальством протовестиария (хранителя царских одежд) Феофана, чтобы загородить вход в Боспор. Игорь попытался было уничтожить эту преграду; но греческий огонь произвел такое опустошение в его флоте, что он снова удалился к берегам Вифинии, где Руссы продолжали свои грабежи и разорения. Византийские историки говорят при этом об их чрезвычайной свирепости, о сожженных ими селениях и монастырях и варварском умерщвлении пленных. Три месяца они провели таким образом. Между тем против них начали собираться византийские войска и истреблять отряды Руссов, рассеявшихся для грабежа. Приближалось зимнее время, а вместе с тем наступал и недостаток съестных припасов в опустошенной стране. Игорь собрал свой флот и снова напал на византийские корабли. Но Феофан, получивший подкрепления, с помощью греческого огня нанес Руссам совершенное поражение; так что Игорь, как рассказывают, только с десятью кораблями успел добраться до Боспора Киммерийского, т.е. до Корчева и Тмутаракани: Говорят, что все Руссы, захваченные в плен, были торжественно обезглавлены в Константинополе по приказу императора Романа, возгордившегося своею победою.

   Война продолжалась еще года три. Очень вероятно, что опасность, которой подвергались со стороны воинственного и сильного русского князя греческие города в Тавриде, каковы Херсон, Сугдея и пр., заставили Греков предложить мир, который и был наконец заключен в 944 году.

   Игорев договор с Греками в сущности есть подтверждение Олеговых договоров. Но в нем мы встречаем некоторые новые условия и новые указания, бросающие свет как на взаимное отношение Руссов к Грекам, так и на современное состояние самой Руси.

   Во-первых, Русский князь и его бояре по-прежнему отправляют в Грецию сколько хотят кораблей с послами и гостями; но прежде достаточно было, чтобы послы показали свои золотые печати, а гости - серебряные; теперь же они обязаны иметь от своего князя грамоту с обозначением, сколько он отправил кораблей. Эта грамота должна служить доказательством, что Русь пришла с мирными намерениями, для торговли, а не для убийства и грабежа. Если караван придет без княжей грамоты, Греки задерживают Руссов под стражею, пока не перешлются с князем; а в случае сопротивления могут их убивать. Условие это дает понимать, что действительно бывали подобные столкновения, которые вели за собою месть со стороны Руссов, и Греки желали обеспечить себя на будущее время. Далее русские торговцы все купленные ими паволоки обязаны показывать греческому чиновнику, и он кладет на них клейма; они не имеют права покупать те паволоки, которые стоят дороже 50 золотников. (Последнее ограничение, впрочем, существовало для всех иностранцев.) Затем идут статьи о взаимной выдаче беглых рабов и преступников, о наказании воров и убийц, о выкупе пленных. Греки выкупают у Руси своих пленных по 10 золотников за юношу и девицу, по 8 - за человека средних лет и по 5 - за людей старого и детского возраста; Русь выкупает у Греков своих пленных товарищей также по 10 золотников.

   В Игоревом договоре встречаем новую и важную статью о Корсунской области и Черных Болгарах. Русский князь обязывается не нападать на Корсунь и другие греческие города в Тавриде и не только не воевать их самому, но и не пускать на них Черных Болгар. Черными, как известно, назывались те Болгаре, которые оставались еще в стране, откуда вышли Болгаре Дунайские, т.е. на нижней Кубани и в восточной части Крыма. Олегов договор еще не упоминает о Черных Болгарах и Корсунской стране; хотя Руссы по всем признакам уже в то время владели берегами Киммерийского Боспора, где занимали города Корчев и Тмутаракань. Очевидно, предприимчивый Игорь успел распространить русское господство в этом краю и подчинить себе почти всех Таврических Болгар; после чего Руссы угрожали уже самому Корсуню и соседним греческим городам. Кроме того, Русь по этому договору обязывалась не обижать тех Корсунских Греков, которые приходили в Днепровское устье для рыбной ловли; а сама она не должна зимовать в этих местах, но с наступлением осени возвращаться домой. Очевидно, около Днепровского лимана в те времена еще существовали остатки греческих поселений.

   Другое весьма важное свидетельство Игорева договора, которого нет в Олеговом, это указание на крещеную Русь. Так, в случае бегства раба от Русских к Грекам, он должен быть выдан назад владельцу. Если же он не отыщется, то Русские, как христиане, так и некрещеные, должны дать присягу, каждый по своей вере в том, что раб действительно убежал к Грекам, и тогда за каждого раба владелец получает условленную плату, т.е. по две паволоки. Наконец самый договор, по условию, должен быть подтвержден присягою как со стороны Греков, так и Русских.

   По заключении мира цари греческие присягнули в присутствии русских послов; а потом послы греческие прибыли в Киев, чтобы свидетельствовать присягу Игоря, его бояр и дружины. Для этого князь с языческою Русью взошел на холм, где стоял идол Перуна. Здесь она положила свои щиты, мечи, золотые обручи (шейные), и по обычаю своему произносила следующую клятву: "Если помыслим разрушить мир с Греками, то да не имеем помощи от бога нашего Перуна, да не ущитимся щитами нашими, да будем посечены собственными мечами или погибнем от стрел и от иного оружия своего и да будем рабами в сем веке и в будущем". А крещеная Русь присягала в соборном храме Илии над честным крестом; она клялась, что в случае нарушения мира пусть получит возмездие от Бога Вседержителя и осуждена будет на погибель в сем веке и в будущем.

   Мирный договор заключался на вечные времена или, как выражается грамота, "доколе сияет солнце и стоит мир". После того Игорь одарил греческих послов чем был богат, т.е. мехами, невольниками, воском, и отпустил их. А греческие цари дарили русских послов, конечно, золотыми деньгами, дорогими паволоками и прочими произведениями византийской промышленности. Свидетельству Игорева договора о том, что значительная часть Руси была уже крещена, совершенно соответствует свидетельство Константина Багрянородного. В своем сочинении "Об обрядах Византийского двора" он описывает торжественный прием послов эмира Тарсийского и говорит, что в числе наемной дворцовой стражи при этом находились крещеные Руссы, которые были вооружены щитами и мечами и держали в руках знамена.

   Договор Игорев, так же как и Олегов, сохранил нам имена русских послов, которые на этот раз были довольно многочисленны. Главою посольства был Ивор, представитель великого князя Игоря. Затем встречаем особых послов: от Игорева сына Святослава (Вуефаст), от супруги Игоря Ольги (Искусеви), от племянника Игорева, также Игоря (Слуды), от другого его племянника Акуна (Прастен). Кроме Ольги, видим послов и от других княгинь, вероятно, родственниц Игоревых, именно от Предславы (Каницар) и Сфандры, жены какого-то Улеба (Шихберн). Затем идут послы от других князей и знатных людей русских: Владислава, Турда, Фаста, Свирька, Войка, Аминода, Берга и пр. В числе послов встречаются и некоторые гости, или купцы (Адун, Ингивлад, Гомол, Моны, Гунастр, Алдан и пр.), как представители от "всех людей Русской земли", а в особенности, конечно, от русских торговцев, для которых главным образом и был важен заключенный договор. Последним упоминается "бирич" Синько.

   Договоры Олега и Игоря заставляют нас предполагать, что в Русской земле уже в те времена господствовало деление на уделы между членами княжеского рода и что князья русские подчинялись старшему из них, сидевшему на Киевском столе. Впрочем, в числе этих князей, может быть, встречаются и такие, которые не принадлежали собственно к роду Киевского великого князя, а были потомки местных родов, признававшие над собою его верховенство. В таком случае у киевских князей, конечно, существовало стремление при первом удобном случае посадить на месте этих вассальных владетелей кого-либо из своих родичей: в чем главным образом и состояло объединение Славянорусской земли. Уделы давались не только князьям, но и княгиням. Так, по словам летописи нашей, супруга Игоря Ольга получила себе в удел Вышгород, расположенный верстах в двенадцати выше Киева на правом возвышенном берегу Днепра.

   Те же договоры указывают и на тесную связь русского князя с его дружиною. Между тем как с греческой стороны присягают одни цари, облеченные неограниченною властию, с русской стороны вместе с князем присягают и его мужи, т.е. его "дружина". Очевидно, без нее князь не может делать никакого важного дела, не может принять на себя никакого обязательства, касающегося целой Русской земли. Рядом с дружиною мы видим в Игоревом договоре и земское начало: в заключении мира участвуют и купцы, хотя ясной границы между военным и торговым сословием в то время не существовало; торговцы при случае обращались в воинов, и наоборот; однако означенные купцы, отправленные из разных городов русских, все-таки могут считаться представителями уже более земского, нежели дружинного начала.

   Обязанности подчиненных племен Киевскому князю, конечно, выражались данью, которую они ему платили; князь за то давал им суд и расправу и защищал от нападения соседних народов. Эти взаимные отношения представляли первобытный вид того государственного порядка, который развивался впоследствии на Русской земле. По словам Константина Багрянородного (Об управ, империи), с наступлением зимы в ноябре месяце князья русские, в сопровождении своих дружин, отправлялись из Киева в земли Древлян, Дреговичей, Кривичей, Северян, Угличей и прочих подвластных Славян. Там они проводили зиму, собирая дани, творя суд и расправу мужду жителями. Это пребывание их называлось тогда полюдьем. В апреле месяце, когда Днепр освобождался ото льда и плавание становилось свободным, русские дружинники спускали свои ладьи, нагруженные разными произведениями областей, по Припяти, Днепру и Десне в Киев, и здесь приготовляли судовой караван для отправки в Византию. Кроме названных Константином племен, обитавших по обе стороны верхнего и среднего Днепра, владения Руси при Игоре простирались с одной стороны на юго-восток до Кавказа и Таврических гор, на что указывает статья его договора относительно Корсуня и Черных Болгар, а с другой - они достигали на севере до берегов Волхова, о чем свидетельствует Константин, говоря, что при жизни Игоря в Новгороде княжил сын его Святослав; ясно, что этот город он получил себе в удел от отца.

   Во время одного из упомянутых выше полюдий погиб знаменитый Игорь. По словам русской летописи, этот смелый, предприимчивый князь сделал оплошность. Пребывая в земле Древлян на Волыни, он отправил в Киев большую часть своей дружины с собранной данью; а сам остался с небольшим числом людей и продолжал производить поборы, не обращая внимания на враждебное расположение туземцев. Тогда жители города Коростеня собрались под начальством своего князя Мала, напали на Игоря и убили его. А один византийский историк (Лев Диакон) сообщает, что Древляне варварски умертвили великого князя: они привязали его к верхушкам двух нагнутых друг к другу деревьев, а потом пустили их, и он был разорван*.

   ______________________

   * О морском походе Игоря на Византию в 941 г. повествуют историки византийские Симеон Логофет, Лев Граматик, Георгий Монах, Кедрен, Зонара (см. Mem. Pop. II. 967), также продолжатели Феофана и Амартола (из последних заимствован рассказ Русской летописи) и Лев Диакон; кроме того, епископ Кремонский Лиутпранд (Antapodosis. lib V). Некоторые Византийцы преувеличивают число русских судов до 10 000; ближе к истине стоит Лиутпранд, который полагает их одну тысячу. О бегстве Игоря с оставшимися десятью судами к Боспору Киммерийскому упоминает Лев Диакон. Довольно вероятную догадку о связи Игорева похода с событиями в Дунайской Болгарии предлагает Венелин в своей книге "Критические исследования об Истории Болгар". М. 1849. К той же войне, может быть, следует отнести событие, о котором говорится в отрывке из письма какого-то греческого начальника в Тавриде. (См. у Газа в его издании Льва Диакона.) В письме идет речь о нападении на Климаты (так назывались греческие владения в южном углу Тавриды) какого-то князя варваров, "господствующего к северу от Дуная". Об этом отрывке см. мои Розыск, о нач. Руси (327 - 331), акад. Куника "О записке Готского Топарха" (XXIV т. Зап. Акад. Наук), проф. Васильевского в Ж. М. Н. Пр. 1876 г. и Фр.Вастерберга Die Fragmente des Toparcha Goticus aus dem 10 Jahrchundert. (Зап. Акад. Н. Историко-Филолог. Отд. т. V. N 2. 1901). Ю.А. Кулаковского рецензия в Ж. М. Н. Пр. 1902. Апрель. К высадке Игоря на берегах Малой Азии (с такою же вероятностию, как и к походу 860 года) можно было бы приурочивать легенду о нападении Руси на город Амастриду и происшедшем при этом чуде на гробе св. епископа Георгия Амастрийского. (О том и другом см. в моем исследовании "Русь и Болгаре на Азовском поморье".) Но проф. Васильевский правдоподобно доказывает, что эта легенда говорит о событиях первой половины IX века ("Византийско-Русские отрывки" Ж. М. Н. Пр. 1878. Март).

  

   П. С. Р. Л. под 945 г. Атакже: "Договоры с греками X века" - И.И. Срезневского в Исторических Чтениях о языке и Словесности. СПб. 1855. "О византийском элементе в языке договоров русских с греками". - Соч. Н.Лавровского. СПб. 1853. Он доказывает, что помещенные в нашей летописи договоры суть переводы с греческого. Проф. Сергеевича. "Греческое и Русское право в договорах русских с греками". Ж. М. Н. Пр. 1882. Январь. А.Димитриу "К вопросу о договорах русских с греками". Визант. Времен, т. II. Вып. 4. 1895. Исходя из легендарных походов 906 и 944 года, последний приходит к более или менее гадательным выводам. Любопытно условие Игорева договора о том, что Русь не имеет права зимовать в устье Днепра, в Белобережье и у св. Евферия; а когда придет осень, пусть возвращается домой. Она также не должна обижать здесь Корсунян, приходивших для рыбной ловли. Конечно, для той же цели приходила сюда и Русь. Под островом Евферия обыкновенно разумеют Березань. Но г. Бурачек доказывает, что под ним надобно разуметь остров Тендру; а Белобережье, по его мнению, было не что иное, как берег Кирнбурнского полуострова, покрытый бело-желтым песком: (см. его "Письмо к проф. Бруну" в Извест. Геогр. Об. т. XI. вып. 3-й). Относительно клятвы Руссов золотом см. Тиандера в Извест. Акад. т. VII. 3. Он и Рудницкий ошибочно привлекают сюда Тора и Одина и не знают того, что золото тут означает обручи или браслеты.

  

   Летопись русская относит смерть Игоря к 945 году. Но вообще нельзя доверять начальной хронологии ее там, где последняя независима от византийских источников. Летопись назначает смерть Игоря вслед за договором с греками. Но и смерть Олега она точно так же помещает вслед за договором с греками. Очевидно, это распределение лет искусственное. По ее словам, Святослав остался после отца еще ребенком; но мы видим, что уже при жизни Игоря (по известию Конст. Б.) он княжил в Новгороде и если еще очень молодым человеком, то во всяком случае не трехлетним дитятей. Неверность летописной хронологии видна из того, что брак Игоря с Ольгою она помещает под 904 годом, а рождение Святослава, по некоторым спискам, отнесено к 942; выходит, что он родился после 38-летнего брака; а самому Игорю, по той же хронологии, было в то время около 70 лет. Далее, если принять смерть Игоря в 945 году, то между этою смертью и путешествием Ольги в Царьград насчитывается до 12 лет. У византийских историков Кедрена и Зонары сказано, что она отправилась туда, "когда умер ее муж"; хотя это выражение довольно неопределенное; но все-таки оно намекает на меньший срок. По всей вероятности, за княжением Игоря непосредственно следовало княжение его сына Святослава. А летопись, отнеся смерть Игоря к более раннему году, чем это было в действительности, наполнила промежуток между княжением отца и сына баснословными рассказами о деяниях Ольги, увлекаясь, конечно, ее славою как первой христианской княгини на Руси.

  

   Что касается до известия Константина Багрянородного о полюдье (De administrando iraperio. Cap. 9), то он присоединил к этому слову и греческое толкование: Τα Γρα т.е. "Полюдье, которое называется (у греков) гира". Это место долгое время подвергалось неверным толкованиям; причем иногда полагали, что полюдье называлось гирою у самих Руссов, и переводили полюдье словом города. Тогда как Константин привел греческое слово гира, означавшее объезд, чтобы пояснить русское полюдие. Первый ученый, указавший на действительное значение слова гира, был Неволин. (См. его соч. т. VI). Окончательное разъяснение данного места представил Н.А. Лавровский (Журн. М.Н. Пр. 1873. Март).

   ______________________

  

   Возмущение Древлян не могло остаться безнаказанным со стороны могущественного племени Руссов; а убиение великого князя требовало кровной мести со стороны его родственников. Летописец украшает эту месть баснословными сказаниями. Но достоверно то, что сын и преемник Игоря на Киевском столе Святослав вместе с своей матерью Ольгой усмирил Древлян, взял и сжег город Коростень, главное гнездо возмущения: часть его населения по обычаю того времени была обращена в рабство и разделена между князем и его дружиною. Жители Коростеня были обложены еще более тяжкими поборами, чем прежде. Две трети этих поборов определены на Киев, т.е. великому князю и его мужам; а одна треть на Вышгород, т.е. матери Святослава и ее дружине; ибо княгини русские также имели свои дружины. После усмирения Древлян отправлена была тризна по Игорю на самой его могиле. Если погребение знатного Русина сопровождалось такими обрядами, какие описал Ибн Фадлан, то понятно, какою торжественностию и пышностию обставлялась тризна по великому князю. На могилу Игоря прибыла вся дружина Святослава и его матери; местные жители должны были наварить потребное количество крепкого меду. Многие пленные Древляне принесены были в жертву богам и погребены вокруг Игоревой могилы; а над нею насыпан обширный курган. Затем совершились поминальное торжество и воинственные игры в честь покойного согласное обычаями и обрядами языческой Руси.

   Вдова Игоря Ольга является первою крещеною княгинею на Руси. Ее муж при всей своей воинственности, очевидно, отличался веротерпимостью, и вера христианская при нем сделала большие успехи в среде Русского племени. Да иначе не могло и быть при деятельных, постоянных сношениях с Византией, которая всегда усердно заботилась о проповеди между народами Кавказскими, Черноморскими и другими, соседними с империей. Кроме религиозного усердия, одушевлявшего греческих проповедников, христианство служило наилучшим средством смягчить нравы варварских народов, ослабить их опустошительные набеги на греческие области и еще крепче подчинить их греческому влиянию.

   Греки не упускали удобного случая действовать на воображение язычников красотою храмов и дворцов, великолепием богослужения и другими сторонами своей богатой гражданственности. Так, они любили показывать послам варварских князей замечательные здания своей столицы, особенно большой императорский дворец с его роскошными залами и галереями и чудный храм св. Софии, блиставший своими разноцветными мозаиками. Многие из тех Руссов, которые приезжали в Константинополь по торговым делам или служили в императорских войсках, конечно, поддавались обаянию христианства и греческой образованности и принимали крещение; а, воротясь в отечество, убеждали к тому же и своих близких. Рассказы послов и гостей о богатствах и чудесах греческой столицы и подарки, привозимые оттуда, в свою очередь вызывали и в других стремление побывать в этом чудном городе. Между варварскими вождями уже издавна встречаются примеры таких князей, которые для принятия крещения отправлялись в Царьград, и здесь сам император был их восприемником; а высшие греческие сановники воспринимали бояр и их жен. Богато оделенные подарками, а иногда и титулом патриция, ново-крещенные князья возвращались в свою землю и ревностно принимались за распространение и утверждение новой религии. Таково, например, было крещение двух болгарских князей, приходивших из Тавриды в Царьград, одного при Юстиниане I, другого при Ираклии; первый из них за свою ревность к христианству был убит возмутившимися язычниками. Распространение новой религии усилилось между Руссами в особенности с тех пор, как они утвердились в земле Таврических, или Черных, Болгар, часть которых, живя в соседстве с Корсунем, уже давно исповедовала греческую веру.

   Была ли Ольга окрещена уже в Киеве и отправилась в Константинополь собственно поклониться цареградским святыням, получить благословение от патриарха и знаки внимания от императоров Константина и его сына Романа, или она, подобно упомянутым князьям Черных Болгар, желала принять крещение из рук самого патриарха и иметь своим восприемником императора, - в точности неизвестно. Первое предположение вероятнее, и тем более, что в числе ее спутников мы находим священника Григория. Как бы то ни было, в 957 г. Ольга совершила на кораблях путешествие в Константинополь; ее сопровождала большая свита, в числе которой находились послы от Киевского и других русских князей.

   Когда русская княгиня вступила в Золотой Рог, то ее, по-видимому, подвергли всем обычным порядкам, существовавшим в Византии для кораблей, приходивших из Руси, т.е. свидетельству княжеских грамот и печатей, переписке людей, груза и т.п., и только по выполнении всех правил позволили ей сойти на берег. Вообще Ольге пришлось долго ждать, прежде чем она была допущена к императорскому двору. Константин VII Багрянородный известен своею склонностию к мирной семейной жизни и к занятиям книжным. Он известен также своими стараниями соблюдать во всей точности многочисленные обряды, которыми отличался двор Восточной Римской империи и которые почитались необходимою принадлежностию императорского величия. Он написал даже особое большое сочинение "Об обрядах Византийского двора". В этом Обряднике Константин следующим образом описывает торжественный прием русской княгини Ольги.

   Сентября 9, в среду, княгиня прибыла во дворец; за нею следовали сопровождавшие ее родственницы, знатные русские боярыни, послы русских князей, ее собственные мужи и русские гости. Княгиню остановили на том месте, где логофет (канцлер) обыкновенно вопрошает иностранных послов, допущенных к императорскому приему. Здесь она удостоилась видеть самого императора, восседавшего на троне и окруженного придворными чинами. Затем длинным рядом великолепных покоев провели ее в портик той части дворца, который назывался Августеон, где она могла присесть на несколько минут. После того ее ввели в так наз. Юстинианову палату, чтобы представить императрице. В этой палате находилось возвышение, покрытое пурпуровыми тканями, а на нем "трон императора Феофила" и золотое седалище. На троне восседала императрица; подле нее на золотом седалище поместилась ее невестка, т.е. супруга молодого императора Романа. По бокам их стояли чины императрицы, а далее ее придворные женщины, разделенные по степеням их знатности. Когда назначенный для того сановник приветствовал Ольгу от имени императрицы, княгиню и ее свиту отвели опять в особый покой, где позволили присесть. А императрица между тем удалилась в свое отделение. Когда сюда пришел император со своими детьми и внуками, то позвали и княгиню, и тут только она получила позволение сесть в его присутствии и говорить с ним сколько угодно.

   В тот же день происходил торжественный обед в Юстиниановой палате. Обе императрицы опять сидели на том же возвышении. Когда ввели сюда русских боярынь, они сделали низкий поклон; но русская княгиня только слегка наклонила голову. Ее посадили в некотором расстоянии от трона за тем столом, за которым сидело первое отделение византийских дам (так наз. зосты). Во время стола певчие пели стихотворения, сочиненные в честь императорского дома, а придворные плясуны увеселяли присутствующих своим искусством. В то же время в Золотой палате был другой стол, за которым обедала мужская часть Ольгиной свиты, т.е. ее племянник, священник Григорий, переводчик, послы Святослава и других русских князей, а также русские гости. Всем им раздали в подарок золотые и серебряные монеты, смотря по степени их значения. После обеда императорское семейство вместе с Ольгою из Юстиниановой палаты перешло в другой покой, где приготовлены были разные сласти, разложенные на блюдах, украшенных драгоценными камнями. На подобном же блюде поднесли Русской княгине в подарок 500 миллиарезий, шести ее ближним боярыням - по 20, а осемнадцати другим - по 8 каждой.

   18 октября, в воскресенье, устроен был другой пир для Руссов в Золотой палате, на котором присутствовал сам император. А Русскую княгиню угощали в палате св. Павла, где присутствовала императрица с своими детьми и невесткою. На этот раз Ольге поднесли 200 миллиарезий, и несколько сот опять роздали ее свите.

   Вот все, что сообщает нам Константин Багрянородный о приеме Ольги. По всем признакам она не вполне осталась довольна этим приемом. Она должна была испытать все высокомерие византийского правительства и пройти все степени придворных церемоний, которыми Византийский двор ясно давал понять великое расстояние, отделявшее княгиню северных варваров от царствующего дома великолепной Византии. Не могли ее, конечно, удовлетворить и десятка два или три червонцев, поднесенных ей взамен дорогих мехов и других товаров, которые она привезла в подарок императорскому двору. По словам того же Константинова Обрядника, незадолго до приезда Ольги Византийский двор с теми же церемониями чествовал послов одного незначительного арабского эмира; причем послы и их свита получили в подарок большее количество червонцев, чем русская княгиня и ее спутники. А подобное обстоятельство, конечно, не осталось неизвестным для Руссов.

   Может быть, не без связи с некоторым недовольством, которое Ольга возымела против византийского правительства, состоялось посольство, отправленное ею к императору Отгону I. Слава этого знаменитого государя, конечно, достигла в то время и до берегов Днепра. Западные летописцы новествуют, что в 959 году послы русской княгини Елены (христианское имя Ольги) прибыли к Отгону и просили у него епископа и священников для своего народа. Император отправил к ним монаха Адальберта; но последний вскоре воротился, будучи прогнан язычниками и потеряв убитыми некоторых своих спутников. В этом известии, очевидно, скрывается какое-либо недоразумение. Может быть, цель русского посольства была отчасти политическая, отчасти религиозная; а немецкий император спешил воспользоваться случаем, чтобы подчинить католицизму возникавшую Русскую церковь. С помощью церкви он, конечно, думал утвердить немецкое влияние и у Восточных Славян подобно тому, как оно утверждалось у Западных. Вот с каких пор начались попытки Латинской церкви подчинить себе Россию и оторвать ее от духовного единения с Византией*.

   ______________________

   * В пользу того мнения, что Ольга крестилась в Константинополе, приводят, во-первых, рассказ русского летописца, во-вторых, свидетельства византийских историков Кедрена-Скилицы, Зонары и франкского хрониста (безымянного продолжателя аббата Регинонского); последние, хотя мимоходом, однако прямо говорят, что Ольга крестилась в Константинополе.. Но свидетельства эти принадлежат лицам, не современным событию, а жившим позднее. Русская летопись вообще украшает свой рассказ баснословием; по ее словам, восприемником Ольги был император Цимисхий, царствовавший гораздо после ее крещения, а крестил ее патриарх Фотий, уже давно умерший. Между тем Константин Багрянородный, который принимал русскую княгиню и сам описал этот прием, ни одним словом не намекнул на ее крещение в Константинополе. Хотя на это возражают, что в своем Обряднике он имел в виду только описание церемониального приема во дворце, а следовательно