Гофман Эрнст Теодор Амадей - Мастер Иоганн Вахт

>   Вахт сделал вид, что крайне рад гостям, и тотчас предположил вслух, что господин аббат, очевидно, желает посмотреть новые модели...

   В сущности, мастер Вахт ужасно боялся, как бы аббат не начал донимать его нескончаемой проповедью насчет судьбы Нанни и Ионатана, с целью поколебать его решение. Случай избавил его от такой напасти.

   Только что аббат, молодой адвокат и лакировщик стали рядом и аббат уже в отборнейших выражениях коснулся сладчайших в жизни отношений, как раздался голос дюжего Ганса: "Подавай!" - а рослый Петер с другой стороны так поторопился двинуть бревно, что порядком задел за плечо господина аббата, который от толчка упал на господина Пикара, а тот, в свою очередь, повалился на молодого адвоката, и в одно мгновение ока все трое исчезли из вида. Как раз за ними возвышался холм древесных опилок и стружек.

   В этой куче увязли злополучные гости, так что от них только и видны были четыре черные и две верблюжьего цвета ноги; последняя пара, обутая в праздничные чулки, принадлежала господину лакировщику и позолотчику Пикару Леберфинку. Невозможно было удержаться от смеха, и все подмастерья и ученики разразились звонким хохотом, несмотря на то что мастер Вахт унимал их и приказывал молчать.

   Наиболее пострадал аббат, так как опилки облепили его кругом, наполнили все складки его платья и попали даже в тщательно подвитые кудри. Он был сконфужен в высшей степени и полетел вон, словно гонимый бурным ветром, а за ним следом убежал и юный адвокат. Остался один Пикар Леберфинк, неизменно приветливый и веселый, даром что чулки верблюжьего цвета погибли невозвратно, будучи во многих местах изодраны, а изящные стрелки на них даже вовсе испорчены враждебными щепками. Тем и кончилась осада, предпринятая против мастера Вахта.

   Он и не подозревал, какой ужас ожидал его в ближайшем будущем.

   Мастер Вахт только что пообедал и стал медленно спускаться по лестнице, намереваясь пройти на рабочий двор. В это время он услышал с улицы грубый голос, кричавший:

   - Эй, ты! Тут, что ли, живет старый мошенник, плотник Вахт?

   На что другой голос с улицы отвечал:

   - Никакого старого мошенника тут нет, а проживает здесь, в собственном доме, честный гражданин и староста плотничьего цеха господин Иоганн Вахт.

   В ту же минуту в дверь сильно стукнули, она распахнулась, и глазам мастера Вахта предстал рослый и дюжий парень самого дикого вида. Черные волосы торчали клочьями сквозь дыры изодранной солдатской фуражки, а через прорехи ветхого кителя просвечивало голое тело, загорелое и грязное в высшей степени. Чулок на нем не было, и солдатские башмаки были надеты на голую ногу; синеватые полосы вокруг щиколоток показывали, что он побывал в цепях.

   - Ого, - крикнул парень, - небось не узнали меня? Не узнали Себастьяна Энгельбрехта, которого надули, утянув у него часть наследства?

   Мастер Вахт с величавым и внушительным видом шагнул вперед, невольно выставив руку, в которой держал увесистую палку. Тут парень, точно пораженный молнией, попятился, воздел к небу сжатые кулаки с угрожающим видом и закричал:

   - Ого! Я знаю, где искать мне свою часть наследства, и сумею ее достать назло тебе, старый греховодник!

   Он стрелой помчался вниз по склону Каульберга, а народ побежал за ним.

   Мастер Вахт несколько секунд стоял в сенях в оцепенении. Только тогда очнулся он, когда Нанни горестно воскликнула:

   - Батюшка, да ведь это был Себастьян!

   Тогда старик, шатаясь, вернулся в комнату, упал в кресло, закрыл лицо руками и, глубоко потрясенный, проговорил:

   - Силы небесные, это Себастьян Энгельбрехт!

   Между тем на улице поднялся шум, народ бежал с горы, и вдали кричали: "Убийство! Убийство!"

   Охваченный страшным предчувствием, мастер Вахт также побежал вниз, к жилищу Ионатана, стоявшему у самого подножья горы Каульберг.

   Густая толпа народа волновалась впереди, и среди этой толпы разглядел он Себастьяна, отбивавшегося точно дикий зверь от обступивших его людей, но в эту самую минуту подоспела городская стража: его повалили на землю, связали по рукам и по ногам и увели.

   - Боже, боже, Себастьян убил своего брата! - говорили в толпе, хлынувшей из дома, где жил Ионатан.

   Мастер Вахт пробрался вперед и застал бедного Ионатана в руках врачей, всячески старавшихся привести его в чувство. Три сильных удара кулаком по голове заставляли ожидать самых печальных последствий.

   Как водится в подобных случаях, нашлись любезные подружки, поспешившие уведомить Нанни обо всех подробностях того, что случилось; девушка со всех ног бросилась к дому своего возлюбленного и прибежала в тот момент, когда под влиянием нашатырного спирта Ионатан только что открыл глаза, и доктора уже собирались буравить его череп.

   Легко вообразить, что тут было.

   Нанни была неутешна; Реттель, сама невеста, горевала очень искренне; у Пикара Леберфинка слезы струились но щекам, и он говорил:

   - Оборони бог всякого от плотничьего кулака, особенно если такой кулачище хватит по голове!.. А потеря такого молодого человека, каков господин Ионатан, уж конечно незаменима. А если суждено тому случиться, у пего будет черный гроб, отполированный, как стеклышко, а изображение мертвых голов и иных трогательных эмблем так ему высеребрю, что любо-дорого будет смотреть.

  

   Случилось так, что Себастьян бежал из партии бродяг, которых препровождали под конвоем из Баварии через бамбергскую территорию. Поравнявшись с городом Бамбергом, он бросился туда с намерением выполнить безумный план, давно уже бродивший в его голове. Он еще не был окончательным злодеем и безбожным убийцей, но представлял яркий пример легкомысленного человека, счастливо одаренного от природы, но подпадающего во власть искушения, которое в конце концов может довести до высшей степени позора и нищеты.

   В Саксонии попал он в руки какого-то крючкотворца, доказавшего ему по пальцам, что при дележе отцовского наследства мастер Вахт его значительно обчел, очевидно в пользу его брата Ионатана, за которого просватал свою дочку, по имени Нанни. Очень вероятно, что старый шарлатан сочинил всю эту историю на основании отрывочных сведений, в разное время сообщенных ему Себастьяном. Благосклонному читателю известно, как Себастьян пытался грубой силой добиться своих прав. Выбежав из сеней мастера Вахта, он бросился к жилищу Ионатана и ворвался к нему в комнату в ту минуту, когда тот, сидя перед письменным столом, сводил счеты и проверял деньги, кучками лежавшие перед ним на столе.

   Писарь сидел в противоположном углу комнаты.

   - Ага, нечестивый грабитель, - яростно кричал Себастьян, - так и сидишь перед своей казной и пересчитываешь, насколько меня обсчитал? Подавай сюда все, что старый злодей украл у меня и отдал тебе. Ах, ты, дрянное отродье скаредного, ненасытного дьявола!

   Видя, что Себастьян лезет на него, Ионатан инстинктивно поднял обе руки, желая отстранить его и повторяя: "Брат! Ради бога, перестань! Брат!.." Но тут Себастьян несколько раз ударил его кулаком по голове; Ионатан без чувств упал на пол, а брат его наскоро сгреб несколько кучек денег и хотел убежать, по это ему не удалось.

   По счастью, оказалось, что ни один из ударов, полученных Ионатаном в голову, не причинил сотрясения мозга, и хотя по всей голове у него образовались большие желваки, однако это не представляло опасности для жизни. Через два месяца Себастьян был отправлен в каторжную тюрьму, где ему предстояло отбывать тяжелую кару за покушение на грабеж и убийство, а Ионатан окончательно выздоровел.

   Ужасное происшествие подействовало на мастера Вахта разрушительно: неотступная тоска подтачивала его здоровье. На этот раз крепкий дуб был потрясен от вершины до глубоких корней.

   Часто, когда окружающие думали, что он занят чем-нибудь другим, можно было расслышать, как он тихо бормотал: "Себастьян! Братоубийца! Что ты со мной сделал?" - после чего он имел вид человека, внезапно очнувшегося от глубокого сна. Он только тем и держался на ногах, что работал напряженно, безостановочно.

   Но кто изведает пучину души человеческой, в которой тайные мысли и чувства переплетаются так диковинно, как в душе мастера Вахта! Мало-помалу гнев против Себастьяна и омерзение перед его злодейством побледнели, а молодая жизнь, загубленная любовью к Ионатану, представлялась ему все живее и ярче.

   Во многих кратких изречениях мастера Вахта проглядывало такое настроение: "Итак, твой брат закован в цепи? Вот до чего довел его поступок, направленный против тебя! Скверное, должно быть, чувство знать, что из-за тебя брат пошел в кандалы... Не желал бы я быть на твоем месте... Но юристы думают иначе. Им было бы право соблюдено... То есть лишь бы можно было играть в куклу, какую сами же они состряпали, сами нарядили и называют ее какими угодно именами!"

   Такими желчными, даже неразумными речами мастер Вахт частенько угощал теперь Ионатана. Спорить с ним было совершенно бесполезно. Поэтому молодой адвокат и не представлял никаких возражении; только иногда, когда старик особенно злобствовал и юноше ясно представлялось, что его счастье навеки погублено, от полноты сердечного горя он произносил:

   - Батюшка, батюшка, как вы жестоко и несправедливо меня укоряете!

   Однажды все семейство было в гостях у лакировщика Леберфинка, в том числе и Ионатан. Мастер Вахт сообщил, что кое-кто выразил мнение, что хотя Себастьян Энгельбрехт и совершил преступление и сидит в тюрьме, однако мог бы притянуть к суду мастера Вахта, как своего бывшего опекуна, за растрату наследства.

   - Вот, - продолжал старик, язвительно улыбаясь и обернувшись к Ионатану, - вот был бы хорошенький процесс для молодого адвоката; я подумал, что, вероятно, ты же и возьмешься вести это дельце, так как, может быть, сам в нем заинтересован; может быть, я и тебя обобрал!

   Юный адвокат вскочил с места, выпрямился, глаза его засверкали, грудь тяжело вздымалась, он внезапно весь преобразился. Воздев руки к небу, он воскликнул:

   - Нет, вы мне больше не отец! Вы безумный! Из-за смешного предрассудка, без размышлений, вы разрушаете и счастье и душевное спокойствие любимых детей своих; никогда вы больше меня не увидите; я даю согласие на предложения, сделанные мне сегодня американским консулом, и еду в Америку!

   - Да, - воскликнул Вахт в припадке сильнейшей ярости, - да, прочь с глаз моих! Вон отсюда, ты, продавший свою совесть дьяволу! Ты... брат братоубийцы!

   Ионатан взглянул на почти лишившуюся чувств Нанни глазами, полными безутешной любви и скорби, в одном взгляде выразив и безнадежное отчаяние, и последний привет, и быстрыми шагами вышел из сада.

  

   В течение этого рассказа я уже имел случай заметить, что когда молодой адвокат вознамерился застрелиться, подобно молодому Вертеру, то весьма счастливо случилось, что у него не было под руками нужных для этой цели пистолетов, как то почти всегда бывает. Здесь уместно будет также упомянуть, что, по счастью для молодого адвоката, у пристани не оказалось ни одного корабля, на котором ему можно было бы немедленно отплыть в Филадельфию.

   Так и осталась невыполненной угроза навеки расстаться с Бамбергом и с возлюбленной Нанни; а потом прошло еще два года с лишним, и наконец настал день свадьбы полировщика и позолотчика, г-на Леберфинка.

   Леберфинк был неутешен от такого постоянного откладывания своего благополучия, хоть оно и оправдывалось частыми ударами судьбы, постигавшими дом мастера Вахта. Единственным облегчением участи Леберфинка было то обстоятельство, что он надумал перекрасить и вновь отполировать свою парадную гостиную: она была небесно-голубого цвета с серебряными украшениями; но он справедливо рассудил, что его Реттель гостиная больше понравится, если там будут красные столы, красные стулья и так далее, конечно с приличным количеством позолоты.

   Когда счастливый лакировщик пристал к старику с просьбой пригласить на свадьбу Ионатана, мастер Вахт нисколько этому не воспротивился; с другой стороны, молодой адвокат с готовностью принял приглашение.

   Можно себе представить, с какими чувствами встретились влюбленные, с того ужасного момента действительно ни разу не видевшиеся. Гостей пришло очень много, но они не видели кругом себя ни одной души, сочувствующей их горю.

   Только что собрались идти в церковь, как мастер Вахт получил толстое письмо и, едва прочитав несколько строк, выказал сильное волнение и опрометью бросился вон из комнаты, к немалому испугу всех присутствующих, которые подумали, что опять случилось что-нибудь недоброе.

   Через короткое время мастер Вахт вызвал молодого адвоката из гостиной, и когда они очутились наедине в его рабочей комнате, Вахт сказал прерывающимся голосом, тщетно стараясь подавить охватившее его смятение:

   - Я получил чрезвычайно важные известия насчет твоего брата. Вот тут письмо от директора тюрьмы с подробным описанием того, что случилось. Ты не мог всего этого знать, а потому, чтобы ты поверил невероятному, я должен рассказать тебе многое... однако на это времени нет...

   При этих словах старик проницательным оком взглянул на адвоката. Молодой человек покраснел и смущенно потупил глаза.

   - Да, да, - продолжал мастер Вахт, возвысив голос, - тебе неизвестно, что твой брат через несколько часов после того, как попал в тюрьму, почувствовал такое жгучее раскаяние, какое едва может выдержать человеческое сердце. Ты не знаешь, что эта попытка совершить злодеяние совсем сокрушила его. Ты не зияешь, что он в безумном отчаянии день и ночь выл и умолял бога или уничтожить его разом или спасти, дабы он мог смыть с себя кровавое пятно, с той поры ни разу не уклоняясь более с пути добродетели.

   Тебе неизвестно, что когда в тюремном здании понадобилось произвести важные перестройки и все заключенные призваны были к участию в работах, твой брат так отличился в качестве искусного и знающего плотника, что никто не заметил, как случилось, что он вскоре был назначен на должность полировщика. Ты не знаешь, что его тихие манеры и скромное поведение, в соединении с просветленным умом, расположили к нему все сердца...

   Всего этого ты не знал, стало быть я должен был сказать тебе. А дальше что же? Князь-епископ помиловал твоего брата, выпустил его на свободу, он получил звание мастера... Но как же все это могло осуществиться без приплаты деньгами?

   - Я знаю, - сказал молодой адвокат очень тихим голосом, - что вы, мой добрый отец, каждый месяц посылали директору денег, чтобы брата моего держали отдельно от остальных узников и давали ему лучшее содержание. А потом вы послали ему от себя все нужные инструменты.

   Тут мастер Вахт подошел к молодому адвокату, взял его за плечи и сказал голосом, в котором слышалось неописуемое смешение восхищения, печали и страдания.

   - Да разве это могло вернуть Себастьяну честь, свободу, гражданские права, права собственности, как бы властно ни проявились вновь его природные отменные качества! Нет, нашелся какой-то неизвестный благодетель человечества, очевидно принимающий к сердцу судьбу Себастьяна, и он внес в судебную канцелярию десять тысяч талеров... чтобы...

   Дальше мастер Вахт не мог говорить от полноты чувства. Он схватил в объятия молодого человека, прижал его к груди, потом воскликнул, от волнения едва будучи в состоянии произносить слова:

   - Адвокат, посвяти меня в таинства правоведения в том виде, как оно живет в твоей груди, дабы и я мог предстать пород Вечным Судьей так же чист, как ты предстанешь!.. - Через несколько секунд он выпустил из объятий молодого адвоката и сказал: - Тем не менее, мой возлюбленный Ионатан, когда Себастьян вернется к нам как благочестивый и трудолюбивый гражданин и напомнит мне о данном ему слове, когда Нанни...

   - Тогда, - перебил его молодой адвокат, - я понесу свое горе, пока оно не убьет меня... Переселюсь в Америку...

   - Нет, оставайся здесь! - воскликнул мастер Вахт вне себя от радости. - Оставайся, бесценное дитя мое! Себастьян женится на девушке, которую прежде соблазнил и покинул; а Нанни твоя! - Еще раз обнял старик адвоката и воскликнул: - Друг мой, я стою перед тобой, как школьник, и готов просить у тебя прощения во всем, чем погрешил против тебя!.. Но ни слова больше; нас ждут там.

   Тут мастер Вахт схватил юношу за руку, потащил его за собой в гостиную, стал рядом с ним в кругу собравшихся гостей и проговорил громким торжественным голосом:

   - Прежде чем отправимся к священнодействию, приглашаю всех вас, почтенные господа и госпожи, и вас, достохвальные девицы и юноши, ровно через шесть педель на такое же торжество, имеющее быть в моем доме; ибо вот представляю вам господина адвоката Ионатана Энгельбрехта и торжественно объявляю его женихом младшей моей дочери Нанни!

   Влюбленные в восторге пали друг другу в объятия.

   По всему собранию пролетел вздох глубокого изумления; один только благочестивый старик Андрес снял треугольную шапочку (обычный головной убор плотничьего цеха) и, держа ее перед грудью, тихо проговорил:

   - Сердце человека - великая тайна; но искренняя вера всегда преодолеет презренное и даже греховное дерзновение ожесточенного ума, и, если богу угодно, все сделается к лучшему.

  

  

   ...пустился он в обычное странствие... - По старинному немецкому обычаю, подмастерьям по окончании учения полагалось совершать пешеходное путешествие по городам и селениям страны для общего развития и отдыха.

   ...живой портрет Веррины. - Веррина - горой трагедии Шиллера "Заговор Фиеско в Генуе", ярый республиканец.

   Звезда сквозь сумрак предрассветный - начало той песни Оссиана, которую Вертер читал Лотте при последней встрече с ней; см. Гете, "Страдания юного Вертера", часть 2, запись от 20 декабря.

   Петрарка Франческо (1304 - 1374) - итальянский поэт, автор книги сонетов и канцон на жизнь и смерть мадонны Лауры.

   "Гец фон Берлихинген" - историческая драма Гете.

   ...плоды Гесперидовых садов. - В греческой мифологии Геспериды, дочери титана Атланта и Геспериды, сторожат золотые яблоки в далеком западном саду.

   Покинутая Дидона - героиня поэмы "Энеида" древнеримского поэта Вергилия.