Гиппиус Зинаида Николаевна - Интуристы у фашистов

  

  

   З. Н. Гиппиус. Арифметика любви (1931-1939)

   СПб., ООО "Издательство "Росток"", 2003

  

   Кто не мечтал, со дней юности, об Италии? О художниках и писателях уж не говорю. У нас - Пушкин промечтал напрасно: "Адриатические волны, о Брента, нет, увижу вас...", не успел, умер. Для Гоголя Италия стала "второй родиной"... И уж кажется, давным-давно красоты Италии "описаны, воспеты", а кто их сызнова каждый раз не воспевал? В. В. Розанов, которому совсем не свойственно было путешествовать, да еще по Италии, при первой возможности, однако, отправился, захватив жену и кое-каких детей; после чего немедленно написал целую книгу "Итальянских впечатлений". Даже Флексер-Волынский выпустил исследование о Леонардо, хотя прибыв впервые во Флоренцию, не умел еще отличать статую от картины, а к окружающему столь был невнимателен, что на прогулках по окрестностям не отрывался от чтения какой-то посторонней, толстой книги. Вот Чехов мало, кажется, писал об Италии. Мне хорошо помнится встреча наша с ним и со стариком Сувориным в Венеции, Флоренции и Риме, хотя и было это "во время оно": во время первого нашего путешествия в Италию, куда и Чехова повлек Суворин в первый раз. Мы не могли за ними угнаться, так быстро "делали" они города: едва попав во Флоренцию - Чехов уже стремился далее в Рим; с ленивой усмешкой говорил, что, может, хоть в Риме удастся где-нибудь на травке полежать.

   Мне, относительно Италии, посчастливилось: сколько раз, с ранних дней юности, пришлось там побывать, в какие только уголки ни заглянуть! Мы, - я и Мережковский, - изъездили Италию буквально вдоль (по двум даже линиям) и поперек. Сначала "по следам Леонардо и Франциска I", а потом и без всяких следов. В иных местах живали подолгу; однажды всю зиму провели в Риме. Но излюбленной оставалась Флоренция: в какие бы городки и селения ни ездили - туда возвращались. Там жил и друг наш, проф. Уциелли, первый настоящий исследователь и биограф Леонардо да Винчи. Вместе с ним дважды ездили мы на родину великого итальянца, - в селение Винчи, недалеко от городка Эмполи, у самого подножия Белой Горы, - Монте-Албано. Видели дом, где будто бы родился Леонардо, - просто крестьянская лачужка под горой, и живут там обыкновенные крестьяне; они (опять "будто бы") какие-то все же потомки Леонардо. Семья вся, правда, рыжая и кудрявая, а в хижине сохранился старый скульптурный камин; достоверность родства, однако, сомнительна, хотя известно, что и Леонардо был рыжий.

   А на Белую Гору мы даже подымались, она зовется Белой потому, что лишь там водятся белые дрозды и растет белая лесная земляника. Легенда? Нет, по крайней мере относительно земляники: мы ее, обыкновенную, лесную, но совершенно белую, собственными руками собирали и даже во Флоренцию корзиночку привезли, напоказ.

   Жизнь наша так переплетена была с Италией, воспоминания так полны, что теперь... теперь возвращаться туда снова, для новых каких-то впечатлений, решительно не хотелось. Было даже страшно. Ведь мало сказать годы, - века, века отделяют нас от прошлого! Пусть Флоренция та же... да нет, и она не та, вся Италия другая, другими глазами и взглянем мы на нее...

   С такими чувствами подъезжали мы нынче, в мае, к Флоренции, куда "О-во Высокой Культуры" (Alta Cultura) пригласило Мережковского прочесть лекцию в знаменитом Palazzo Vecchio.

  

  

   Года два-три тому назад, при поездке в Югославию, мы пересекли северную Италию. Это было мгновенное впечатление: только вагонное окно, осенний ветер, да таможня. И не понравилась нам "новая" Италия. Положим, чему там нравиться или не нравиться, - из окна-то вагона! - но неприятной казалась эта обязательная "Casa di Faschio" около каждой станции; а взгляды, бросаемые во все купе проходящими по коридору военными, - были жутки; думалось - вот они, фашисты, глядят-следят точно российские агенты из ГПУ.

   Осень (и предвзятая мысль) таким впечатлениям помогали.

   На этот раз, вместо осени, - весна, итальянский май, такой же прелестный, как и в былые годы; с виду такая же прелестная Флоренция, пахнущая русским жасмином, - "ангельскими цветами", по-здешнему... Фашизм? А почему не приглядеться поближе, если не к нему, то к фашистам, не поинтересоваться, в чем похож фашизм на русский коммунизм? Прежние воспоминания останутся на своих местах, не надо их трогать. Мы ведь теперь не для старой (вечной) красоты Италии едем, мы попадаем к людям, в жизнь сегодняшних обитателей Флоренции.

   О, конечно, не в самую жизнь: так, с краю, едва-едва... Мне даже не раз приходило в голову; во Флоренции, забавное сравнение нас с российскими "интуристами". Положим, наша параллель в том только и была, что принимали нас, как "иностранцев", званых гостей. Вот известный немец Людвиг, незадолго до Мережковского тем же О-вом в Италию приглашенный, - он в полноте "интуристическую" параллель провел: как в Кремль отправился, к Сталину, и разговоры с ним опубликовал, так и потом и в Рим, к Дуче, и тоже разговоры с ним опубликовал. В одинаковом тоне и внешне описал обе аудиенции.

   Как бы то ни было, не претендуя на глубину наблюдений над жизнью современной Италии, мы все же надеялись кое-что в ней рассмотреть; и это кое-что оказалось интересным.

   Во-первых, жизнь культурная. Если судить по тем слоям общества, с которыми мы соприкоснулись, культурные интересы в Италии стоят очень высоко. Идет, в этой области, оживленная работа; общий дух таков, что порою напоминает чем-то дух эпохи Возрождения. Но он, конечно, и новый дух, современный. Аристократия, носительница древних, знаменитых имен, не держит себя особняком: она каким-то образом объединена с новой, подымающейся снизу, в сущности - с культурной демократией. Везде, и в бесчисленных обществах и союзах, и в частных собраниях, в самых "аристократических", как у четы Строцци, например, в дивном их дворце флорентийском (знаменитейший дворец Италии) - мы видели тех же ученых, писателей, светских дам и видных, влиятельных деятелей, - известных "друзей Дуче". Не знаю также, в какой еще стране есть сейчас общества, вроде "Alta Cultura", "Unione" или клуба имени Леонардо да Винчи. Два первые имеют отделения во всех крупных городах.

   "Alta Cultura" по веснам, приглашает иностранных лекторов со всего света, сбор с лекций (очень не малый, ибо зала Палаццо на тысячу человек) идет в пользу "Дома интернациональных студентов". Главный деятель этого о-ва - специалист по этрусским древностям. Председательница "Унионе" - маркиза В.; она знаток новых исследований и раскопок на о. Крите. А при флорентийском университете ведется сейчас громадная работа, действительно "уникум": издание всей христианской письменности, со II века начиная. Редактирует ее известный проф. М. (которого мы тоже встречали везде, в самых "аристократических" салонах старой аристократии).

   С фашистами же самыми интересными, убежденными, видались мы у одной светской дамы, у которой бывали часто: ее старинный дворец оказался рядом с нашим отелем.

   Мы без стеснения ставили им самые прямые вопросы насчет фашизма, пользуясь своим положением "иностранцев" и гостей, а Мережковский, кроме того, и положением автора популярных в Италии книг. Мы допытывались у этих людей, молодых, очень не глупых, об отношении фашизма к свободе, к личности, к национализму, к христианству...

   Любопытны очень были они сами, и как говорили они о фашизме. Ну, а фашизм?

   Фашизм как идеология (фашистами воспринимаемая) чрезвычайно прост, даже груб, и не нов. Это - идеализм, гегельянского происхождения (исток коммунизма тоже гегельянский), с входящим в него активным национализмом, с приматом коллектива. С такой точки зрения признается и... не христианство, конечно, но - Рим. Идея свободы не то, что не признается, а как-то отсутствует, точно места ей во всем этом не хватает.

   Но если фашизм прост, - реальная, данная, фашистская Италия вещь весьма сложная. И действительно разобраться в ней не так-то легко.

   Я теперь присматриваюсь, даже на улицах, у кого есть на борту "значок" (фашистский), у кого нет. Чаще всего замечаю его у молодежи, вида среднедемократического. Ношение значка для фашиста обязательно, при соответственной "карте" в кармане. Молодой секретарь О-ва "Культура" показывал мне эту розовую карту с "клятвой": исполнять, без рассуждений, все, что прикажет Дуче, отдать, если понадобится, и кровь свою до последней капли. На улицах весело-шумно, порядливо, нарядно; из кривых темных переулочков выскальзывают порой автомобили, но беззаботные флорентийцы не боятся: идут себе, как прежде, посередине улицы, наполняя ее знакомым итальянским шумом шагов и говора.

   Помня о своем - если не об "интуризме", то все же о взгляде неизбежно-поверхностном, - спрашиваю заведомого антифашиста: скажите, почему флорентийские улицы мне кажутся сегодня еще веселее и оживленнее прежнего? Это, может быть, внешность? Или это городская демократия? А народ. Народ очень страдает от фашизма?

   Мой собеседник, человек замечательный и ума острого, улыбнулся: "Страдает? Народу не много нужно. Ему, в известный момент, нужны известные, незамысловатые обещания, которые приводят его в энтузиазм. Энтузиазм народу тоже нужен. Фашизм явился в свой момент, и, заметьте, коротенькие обещания свои он выполнил, или как бы выполняет, и энтузиазм умеет, где следует, поддерживать. Пока, видите, все на своих местах. А что дальше будет - посмотрим".

   Ну да, это и значит опять: фашизм прост, хотя и сложна фашистская Италия. Ведь и первый фашист, Дуче, - весьма прост: как в обращении, так и в мыслях своих, беседует ли он с "интуристом" Людвигом, с итальянским мужиком или с этим самым тонким, убежденным антифашистом, моим собеседником, который и свои мысли не стеснялся в личной беседе ему высказывать.

  

  

   Союз (или клуб) "имени Леонардо да Винчи", куда мы попали на большое собрание членов, помещается подобно всем здешним "обществам", в старинном дворце. Существует союз давно, но особенно расцвел за последние годы. Самая большая из комнат - зал, где был приготовлен чай, увешана громадными портретами всех бывших председателей, вплоть до настоящего, который мне это и пояснял, называя художника, кисти которого принадлежит тот или иной портрет. Он, председатель теперешний, еще молодой, рыжебородый, веселый и такой длинный, что собравшиеся члены кажутся перед ним пигмеями. (Только сын его, после пришедший, еще выше.) Веселый великан этот - сенатор Висконти: одна из самых древних итальянских фамилий.

   "Значка" у него нет (у сына есть). Да вряд ли найду я здесь много значков: люди больше солидные, почтенного возраста. А мне уж начинает казаться, что значки и клятвы - достояние, главным образом, молодежи...

   На длинном столе, в углу, чай, и - что всего удивительнее - русский самовар! Мне даже лицо клубного слуги, старика с седыми баками, чай разливавшего, стало казаться русским... нет, итальянец! Заговорили о России. Перелистываю большую клубную книгу, где, как водится, мы только что расписались. "Вы у нас первые русские, - говорит кто-то из стоящих вокруг и любезно прибавляет: - Какое прекрасное начало!". В эту минуту, на дальней странице мне бросаются в глаза русские буквы... Изречение: "Свобода любит Красоту, Красота любит Свободу". Подпись - Максим Горький. Ну, конечно! Кто еще мог выдумать столь беспардонную банальность! Перевожу, смеясь, и без стеснения начинаю говорить, что думаю, о знаменитом госте прекрасной Италии. Старички как будто смущены. Из другого угла подходит Мережковский. Ему показалась было скользкой моя тема. Но через минуту он увлечен и уже ставит вопросы о Горьком, о фашизме и коммунизме, куда резче моего.

   После чаю Висконти предложил нам сделать с ним и еще кое с кем маленькую прогулку в окрестности.

   Пока мы идем - я как-то не соединяю еще этот подъем с когда-то столь знакомой и милой дорогой на Сан-Миньято. Ведь мы едем в автомобиле! Автомобиль большой, длинный, но длинные ноги Висконти едва ли в нем помещаются... Но вот она, несравненная площадка на нежном склоне холма, с цветком Флоренции внизу, с черной гигантской статуей Давида на весеннем небе. Мы вышли - и забылось все: автомобиль, Висконти, фашизм... Да, вот это, это самое, - есть, было, будет...

   Однако, хотя Висконти и фашизма когда-то не было и когда-нибудь не будет, сейчас они есть. В ярком свете замечаю, что на отвороте одного из самых почтенных спутников наших красуется "значок". Рядом - какой-то орден.

   - Если б он все свои ордена надел, - места на груди не хватило, - смеется Висконти.

   Расспрашиваю осторожно. Почтенный господин оказывается известнейшим фашистским генералом и, к удивлению, отлично знающим всю историю русской революции. Говорит, с горячностью, о временном правительстве, о Керенском, о большевицком перевороте... Я его слушаю - и не слушаю. Все-таки ведь здесь Флоренция, весна, пахнет жасмином... а большевиков нету. И как-то не хочется ни спорить с генералом, ни спрашивать, нет ли кое-чего общего между фашизмом и коммунизмом. Вероятно, есть. Наверное, есть. Однако вот пахнет жасмином, и древний Сан-Миньято цел, и звонят флорентийские колокола... Целы и убежденные антифашисты, ни перед кем, вплоть до самого Дуче, своих мыслей не скрывающие, и книги свои бесстрашно печатающие... Цела Италия все-таки, все-таки!

  

  

   За десять дней во Флоренции видели мы интересных людей столько, сколько в Париже и за пять последних лет не видали. Положим, мы были "гости", иностранцы, а в Париже мы оседлые... Эмигранты, люди, к которым хозяева только "притерпелись". Да надо правду сказать: русские эмигранты во Франции и сами, чем дальше, тем все больше в свой круг замыкаются, слишком, может быть, остро чувствуя свою безземность, безродинность, свое приживальчество на чужой земле. И, может быть, это замыканье - ошибка, но как судить чувства? Мы такими же безземными оставались и в Италии; но там, помимо всего, вот еще что было: было, - пусть краткое, минутами, - ощущение, что есть у людей, кроме прямой, еще какая-то родина общая, всех объединяющая: всемирная культура.

   Может быть, в реальном, полном, воплощении и нет ее пока; но в нее, как во вселенскую Церковь, которой тоже еще нет, надо верить: и тогда будет.

   Для нас эти десять живых майских дней в красоте старой, живой Флоренции были просветом, праздником среди парижских будней. Хотя были, с непривычки, и утомительны, особенно для Мережковского: одна лекция чего стоила в гигантском зале Palazzo Vecchio, зале красоты неописанной, но с очень плохой акустикой. А сотни отовсюду приносимых книг, его собственных, которые надо было подписывать! А споры эти, захватывающего, правда, интереса, но такие, что и конца краю им не видно!

   Впрочем, сама усталость наша была иная, не парижская. Как с живым существом простились, мы еще раз с Флоренцией, с зеленобыстрым, тихим Арно, с колокольной музыкой по воде, с куполом Марии Цветов... Новое свидание не разрушало старой любви, нечего было бояться. Если в новой, сегодняшней жизни людской есть здесь неверное, пустое, злое, - оно минется, перейдет, перегорит, быть может... а в огне не горящее, нужное, вечное - останется. Да будет же оно благословенно, как и святая земля Италии!

  

  

   Впервые: Сегодня. Рига, 1932. 31 июля. No 210. С. 4.

   "Адриатические волны, о Брента..." - А. С. Пушкин. Евгений Онегин, 1.49.

   Для Гоголя Италия стала "второй родиной" - Гоголь писал об этом М. П. Балабановой в апреле 1838 г.

   ...захватив жену и кое-каких детей... - В. В. Розанов ездил в Италию в апреле 1901 г. с женой Варварой Дмитриевной. С детьми он ездил в Германию и Швейцарию летом 1905 г. Его книга "Итальянские впечатления" вышла весной 1909 г.

   ...исследование о Леонардо... - книга А. Л. Волынского (Флексера) "Леонардо да Винчи" (СПб., 1900) была написана в результате поездки совместно с Мережковскими по Италии весной 1896 г.

   ...первого путешествия в Италию... - первое заграничное путешествие Мережковских (Италия, Франция) состоялось весной 1891 г. Чехов встретился с Мережковскими в Венеции 24 марта 1891 г.

   Франциск I (1494-1457) - французский король с 1515 г.; во время Итальянских войн (1494-1559) занял в 1515 г. Милан.