Гиппиус З. H. Чертова кукла: Проза. Стихотворения. Статьи / Сост., и примеч. В. В. Ученовой.
М.: Современник, 1991.
Лежат они оба передо мною. Один зеленый - Скорпион ("Северные цветы", альманах), другой серый, Гриф (просто "Альманах"). Давно собирался о них поговорить - уже месяца два-три, как они вышли,- и прочел их давно,- да воздерживался: пожалуй, стал бы бранить. Бранить же их по меньшей мере бесполезно. "Сумасшествие! Кривлянье! Порнография! Безобразие!" - только и слышишь, чуть зайдет речь о так называемых "декадентах". Старомодные слова! Их повторяют, и никто уже их не боится. Не спорю, кое-что в декадентстве способно возбудить досаду, и в досаде не выбираешь слов; но потому-то и надо сначала успокоиться, присмотреться, может быть, даже полюбить этих и не в меру презираемых, и порой не в меру превозносимых людей,- только тогда и увидим, что они такое.
Оба альманаха изданы в Москве. Ни Скорпион, ни Гриф не могли бы родиться нигде, кроме Москвы. Странно, но несомненно, что декадентство московское, хотя бы с петербургским, почти ничего общего не имеет. В Петербурге оно, занесенное с Запада, западным и осталось: утомленным, утонченным, сероватым и быстро вянущим. Петербургские декаденты - зябкие, презрительные снобы, эстеты чистой воды. Они боятся нарушения каких-нибудь приличий, очень держатся хорошего тона. Если иной,- случается,- разъярившись, начнет выкрикивать неподобное, не брезгуя приемами плебейских "листков",- то это уж разве выживший из декадентства. Тотчас же более молодые товарищи стараются затереть старческое шамканье - и все опять прилично, и мило, и серо, как петербургские улицы. В Москве и улицы не те. Отчаянно звонят колокола в маленькой церкви где-нибудь на Маросейке, прыгает зеленый Ванька по рыжим ухабам,- а рядом высится белый-пребелый дом с длинными черными рогами и круглыми, как глаза вампира, окнами. В Москве декадентство - не одно убеждение, но часто и жизнь. Из чахлого западного ростка - здесь распустилась махровая, яркая,- грубоватая, пожалуй,- но родная роза. Декаденты, опираясь на всю мудрость прошедшего века, не только говорят: "Что мне изволится!", но и делают, что им изволится,- и это хорошо, потому что тут есть какое-то движение, хотя бы и по ложному еще пути. Когда есть движение - есть и возможность развития, возможность найти настоящее, свое, не только взятое от более культурного Запада. Чужая культура к нам не прививается, мы тянемся к своей - хотя бы через варварские дорожки, полубессознательно; вот почему меня и радует грубая, варварская роза московского декадентства; это - невозможный, уродливый, но все-таки живой цветок; и ведь он - первый. Я верю, что многие из декадентов уже не удовлетворены им. А о тех, кто удовлетворен,- нечего жалеть. Они останутся на месте. И ведь они никому не мешают!
Скорпион - старше Грифа, серьезнее и гораздо культурнее. В предисловии говорится: "Пора снова идти. Наши лица обращены вперед, к будущему"... Хорошее желание! Но пока если Скорпион и движется - он достиг лишь известной дисгармонии. В последнем выпуске "Северных цветов" нет прежнего лада, унисона декадентства. И это большой шаг вперед! "Новые силы", на которые так надеется Скорпион,- очень стары, по-старому декадентствуют в непонятно отвлеченном духе - им бы место скорее у Грифа. Но зато сами составители "Цветов" куда-то идут, ломаются, расширяются, дают место таким "старым" писателям, как Розанов, Минский (его речь, произнесенная на религиозно-философском собрании, однако, уже слишком дисгармонирует с "новыми песнями" некоторых "новых" участников альманаха).
Наконец, в общей своей деятельности, как книгоиздательство - "Скорпион" совсем культурен и серьезен. Он любит то, чего у нас пока еще никто не любит - книгу. Он издал По, Гамсуна, "Письма Пушкина", "Пушкин" (хронологические данные), Пшибышевского - издал красиво, заботливо, с любовью. В Альманахах он помещает письма и ненапечатанные материалы старых писателей - Крылова, Тютчева. Эта любовь к литературе и спасает, вероятно, "Скорпиона" от печальной "гармонии" Грифа, который знать ничего не хочет, кроме собственной "неизведанности". "Жажда неизведанного томит нас",- кричит Гриф в предисловии. Грифу все равно. Сейчас мы увидим, какие прекрасные неизведанности дал нам Гриф, а пока не могу удержаться, чтобы не пожалеть о скорпионских "Цветах", иные страницы которых никак нельзя отличить от грифских. Маленький Гофман, "новая сила", поет гимназические восхваления старым "магам, волшебникам" - Бальмонту и Брюсову, "склоняя голову" перед обоими. Шаловливый Макс Волошин подпрыгивает:
Прожито,- отжито,- вынуто,- выпито,
Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...
Несомненно талантливый Андрей Белый, уже давно прославленный в московской семье декадентов, но недошедший, недокисший, как недавно поставленная опара,- все пишет в стихах о "небесном шампанском", а в прозе пишет с цифрами; однако и цифры ничему не помогают:
"2. Ястребов поднял бледно-христианское лицо.
3. Его уста стыли пунцовым изгибом.
4. Ястребов опустил просвещенное лицо"...
И так все время, все то же - тоскливое, давно надоевшее "где-то, что-то и странно" без всякой возможности выпутаться.
Я рассеян, извиняюсь: последняя выдержка взята не из Скорпиона, - а из Грифа; но ошибка не велика; и в Скорпионе тот же Андрей Белый и так же верен себе: "кто-то, куда-то, зачем-то пришел",- и вся вещь называется "Пришедший". Как бы хорошо Андрею Белому почитать, поучиться, подождать печататься! Из недокисшей опары не испечешь хорошего хлеба, а опара поставлена хорошая, надо только иметь терпение.
Да, обращаясь к "юным силам", нельзя не перепутать Грифа со Скорпионом. Чем я виноват, что эта юность так единообразна и так... банальна? Банальность - печать проклятия чистых, самоудовлетворенных, недвижимых декадентов. Вот рассказ "Осень" - дамы-декадентки. Будь рассказ напечатан в "Ниве", "Севере" - никому бы и в голову не пришло, что тут "новая сила" стремится к "неизведанному". Вот послушайте:
"Он - был молод, еще верил в любовь", "сладко благоухали липы", "но скоро липы отцвели", "настали серые дождливые дни", "какая-то мучительная тоска прокралась ему в душу", и когда она спрашивала: "ты любишь меня?" - он уже "улыбался безжизненной улыбкой: твои поцелуи лгут"... "а ветер глухо хохотал над человеком, который поздней осенью тоскует о весенних цветах". И кончено. Точка. Над этой осенью не захохочут даже присяжные рецензенты, считающие своим долгом над декадентами хохотать. Увы, печать проклятия, банальности лежит и на самых даровитых, "старых" декадентских писателях там, где они только декаденты, не ломаются, не меняются, прыгают на истоптанных местах. Много ее, утомительной, и у обоих "магов", у Бальмонта и у Валерия Брюсова, коренного московского декадента, родоначальника Гофманов, Соколовых, Рославлевых и других. Бальмонт еще более ровен, он поет "wie der Vogel" {Как птица (нем.).} с большой приятностью, порой увеселяя, а порою укачивая, убаюкивая читателя:
Ветер, ветер, ветер, ветер,
Что ты в ветках все шумишь?
Вольный ветер, ветер, ветер,
Пред тобою дрожит камыш,
Ветер, ветер, ветер, ветер...
Убаюканный, я опять не знаю, где Гриф, где Скорпион. Только смутно вижу кружащуюся на одном месте толпу с ее гордым вождем, волшебником и победителем Валерием Брюсовым. Почему ему подчинены все юные скорпионы, так же, как и юные грифы? Каким он им кажется? Я сплю - и в полусне повторяю тягучие длинные строки, которые сами складываются, вырастают из бальмонтовского "Ветра":
Валерий, Валерий, Валерий, Валерий!
Учитель, служитель священных преддверий!
Тебе поклонились, восторженно-чисты,
Купчихи, студенты, жиды, гимназисты...
И, верности чуждый - и чуждый закона,
Ты Грифа ласкаешь, любя Скорпиона.
Но всех покоряя - ты вечно покорен.
То красен - то зелен, то розов - то черен...
Ты соткан из сладких, как сны, недоверий,
Валерий, Валерий, Валерий, Валерий!
Хочу остановиться - нет! Упорно поет, поет мне на ухо какой-то молодой зверек хвалу прародителю московских декадентов:
Валерий, Валерий, Валерий, Валерий!
Тебя воспевают и гады и звери.
Ты дерзко-смиренен - и томно преступен,
Ты явно желанен - и тайно доступен.
Измена и верность - все мгла суеверий!
Тебе - открываются сразу все двери,
И сразу проникнуть умеешь во все ты,
О маг, о владыка, зверями воспетый,
О жрец дерзновенный московских мистерий,
Валерий, Валерий, Валерий, Валерий!..
Однако надо же проснуться. Как усыпительно, как отупительно порою действует буйно-веселое, шаловливое московское декадентство! Дай Бог, чтобы это была лишь резвость молодости, чтобы не остался Гриф навсегда таким, как теперь, по пословице: "Маленькая собачка до старости щенок". Скорпион давно растет, потому так и неуклюж. Буду рад, если в грядущих "Северных цветах" увижу еще больше несоответствий и противоречий. Это надежда, что когда-нибудь, наконец, распустится стройный, нежный и молитвенно-прекрасный цветок - последнего, действительно нового искусства.
1903
Литературно-критические статьи перепечатаны из книги: Антон Крайний (З. Гиппиус). Литературный дневник. 1899-1907. СПб., 1908.
ДВА ЗВЕРЯ - писательница обыгрывает наименования двух московских символистских издательств: "Скорпион" и "Гриф". "Скорпион" выпускало альманах "Северные цветы" в 1901, 1902 и 1903 гг. Преемником альманаха стал журнал "Весы" (1904-1909 гг.), в котором активно сотрудничала З. Н. Гиппиус.