Вместо предисловия или объяснения к сборнику
А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах
Том шестой. С того берега. Статьи. Долг прежде всего (1847-1851)
М., Издательство Академии наук СССР, 1955
Дополнение:
Том тридцатый. Книга вторая. Письма 1869-1870 годов.
Дополнения к изданию.
М., Издательство Академии Наук СССР, 1965
Любезнейший друг! Несмотря на все твои возражения, я не перестану повторять, что печатать в России всегда было трудно. В то время как везде писатель старался всего более о том, как яснее изложить мысль свою, у нас приходилось делать обратное: затемнять ясность настолько, насколько это нужно, чтоб пропустила цензура. Тем не менее мы писали, скрепя сердце, настолько, насколько это было возможно. С детства привычные скрывать половину всего, что волнует душу, что занимает ее, мы кой-как ладили с петербургской цензурой, которая, при всей привязчивости и строгости, была умнее, человечественнее, нежели дикая цензура в Москве, подобострастно и тупо вымарывавшая все, в чем находила след независимой мысли. Мы знали наши пределы: знали, что об офицерах ничего нельзя говорить; знали зато, что гражданские чиновники до начальников департамента были преданы литературе; мы знали, что иногда дозволялось хлестнуть и помещиков, когда еще верили, что правительство подает руку помощи несчастному народу, отданному на грабеж дворянству. Теперь и это скудное поприще, предоставленное слову, сделалось невозможным. После февральской революции испуганное правительство придумало еще цензуру над цензурой, цензуру контроля, надзора, и в этой цензуре сидят уже не цензора, а генералы, адъютанты и министры*. С тех пор ровно уже ничего нельзя печатать. Журналистика, этот важный орган образования у нас, сделалась до того бесцветна, что нельзя читать; литература приостановлена. Страсть к цензуре развилась у нашего правительства в последнее время до того, что оно завело цензуру в Букаресте, в Яссах; гнать мысль и слово - превратилось в болезнь, в мономанию. Как ни нелеп этот бой с мыслию, мы не будем порицать русское правительство; оно поступает точно так, как и все правительства, не исключая мещанской республики: у него только больше средств в руках -оно их употребляет -вот и все различие; дух, стремление - одни и те же. Их можно до некоторой степени оправдать - это дело самосохранения; но у нас свое дело, и мы не можем остаться в этой немоте, мы не должны замолчать оттого, что нам не позволяют говорить.- Какие бы меры правительство ни употребляло - оно может заставить нас молчать только до тех пор, пока желание высказаться будет слабо или сама мысль, которую хотим высказать, будет слаба. Возмужалую мысль, окрепнувшую волю удержать невозможно: она или сломит препятствия, или ускользнет от преследования и, изгнанная в одном месте, вовсе нежданно является в другом. Новая цензура в цензуре заперла мне все журналы -я ей от души благодарен: она освободила меня от всякой цензуры, я буду печатать в Париже, в Лондоне. Увеличение цензурных гонений в России показывает, что пришла пора начать заграничную русскую литературу; и в самом деле, у порядочных людей нет больше мыслей, которые бы могли процедиться сквозь цензуру в квадрате,- те же мысли, которые могут пройти, не принадлежат литературе. Правительство напоминает нам, что время гласности для нас настало; покажем ему, что мы не хотим ни подчиняться тупой и тяжелой цензуре, ни болтать бесцветный вздор, - что мы не хотим более ни молчать, ни притворяться. Пора нам стереть с себя позорное обвинение в страдательной выносимости - мы выносили от незрелости, от молодости,- мы выносили оттого, что ничего не было готового. Я думаю, что это время проходит, и потому считаю необходимым, чтоб где-нибудь раздалось свободное русское слово; как бы слабо оно ни было на первый случай - оно получает особое значение, и вы увидите: мой опыт найдет последователей. - Для всего мира наступает новая эпоха; в ней Русь призвана играть новую ролю: не быть чужой - как до Петра, ученицей - как после него, врагом - как теперь. Старые государства Европы начинают чувствовать, что для них настает дряхлость, что у них нет ни достаточно сил, ни достаточно энергии, чтоб стать на высоту новой общественной жизни; они берегут приобретенное и хотят обмануть смерть; они слабеют, не умея сладить ни с свободой, ни с рабством, ни с республикой, ни с монархией; они теряются, сокрушенные внутренней борьбой. - Франция (вечно впереди!) дает печальный пример борьбы против великих судеб своих: испуганная будущим, она, в каком-то тяжелом опьянении, отказывается от всего приобретенного кровию и трудами семидесяти лет. И чем ближе подступает роковое будущее, чем неотразимее оно - тем болезненнее поднимается грудь старых народов, трепещущих за нажитое благо, за свою цивилизацию, тем чаще и чаще обращают взгляды на эту загадочную страну, называемую Россией. Мнения Франции относительно России и русских много изменились с февральского переворота. С одной стороны, все ложные поклонники свободы, вся эта либеральная толпа, которая играла в оппозицию, испуганная близким восстанием пролетариата,- смотрит на Россию как на единственный оплот порядка; они нашли в душе своей настолько совести или настолько утратили стыд, что, не толкуя больше о русском деспотизме, они завидуют ему - с уважением склоняются перед этим колоссальным рабством. Тьер, в народном собрании, поставил в образец Франции русское правительство - этот идеал d'un gouvernement fort {сильного правительства (франц.).- Ред.}. Они нас считают консерваторами, а нами беречь-то нечего, кроме общинного сельского быта и самих себя. Европейцы не понимают, что весь императорский период в России не имеет в себе ничего прочного, окончательно установившегося; это революционная диктатура во имя самодержавия: он держится террором без всяких законов, без всяких прав. Может быть, этот период был нужен для скрепления в одно государство, сильное и сосредоточенное, всей Руси; но все же это не нормальное состояние, не statu quo {Здесь: установившееся положение (лат.).- Ред.}, а кризис, переворот, осадное положение, suspension des droits de l'homme {временная отмена прав человека (франц.).- Ред.} 93 года.
С другой стороны, демократы и социалисты примирились с Русью по частным, личным столкновениям с русскими. По счастию, в последнее время вывелись все эти карикатурные русские туристы, о которых мещанские журналы, бледнея от зависти, повествовали, сколько они проиграли в карты, сколько бросили золота лореткам. Шаривари простился с ними прекрасной карикатурой Гаварни: "Le dernier prince russe Ю Paris" {"Последний русский князь в Париже" (франц.).- Ред.}. Париж после революции не так забавен - они предпочитают теперь минеральные воды.. Зато имя русских повторяется при всяком общем деле. Я вас спрашиваю, было ли что-нибудь подобное не только в первую революцию, но и после 30 июля? - За несколько дней до 24 февраля министры Людвига-Филиппа выгнали из Парижа русского за то, что в смелой речи к полякам он показал, что русские вовсе не делят кровавых пятен своего правительства*. Брюссельские демократы с радостью приняли изгнанника на короткое время, пока французский народ в свою очередь прогнал министров и их короля.- Русские подали первую мысль Европейского демократического клуба, убитого реакцией после июньских дней; русский был избран президентом его*; русский представлял республиканскую сторону на славянской диете в Праге*; русский, призванный свидетельствовать в Буржскую инквизицию, стал за 15 мая*. Русские участвовали во всех демократических складчинах. В июньские дни схватили бумаги одного русского*, думая найти, что он агент Питта и Кобурга, и тихо возвратили их, убедившись, что он больше республиканец, нежели полиция Каваньяка.
Все это вместе имеет в моих глазах некоторую важность; кто сколько-нибудь приучил свой глаз к наблюдательности - тот согласится со мною, что такого рода явления не бывают без корней; недоставало одного - печатать по-русски за границей. Я это делаю теперь и охотно берусь быть издателем рукописей, которые мне доставят. Но для кого мы будем печатать по-русски? Я знаю, что не только книгу в России запретят, но что учредят особый пограничный кордон ad hoc {для этого случая (лат.).- Ред.} и новое ведомство предупреждения и пресечения ввоза мятежной книги - и все-таки печатаю ее для русских в России. Мы посмотрим, кто сильнее - власть или мысль. Мы посмотрим, кому удастся - книге ли пробраться в Россию или правительству не пропустить ее.
Да здравствует свобода книгопечатания!
Париж
1 мая 1849
NB. Сборник, предлагаемый теперь, составлен из статей, писанных в 48 году и в начале нынешнего. Я присовокуплю к ним маленький очерк; "Крайности сходятся"*, не пропущенный цензурой, и небольшую статью "Москва л Петербург"*, написанную очень давно и которая имела некоторый успех (разумеется, в рукописи). Наконец, я тут же поместил первую часть повести "Долг прежде всего". Я не могу теперь ее продолжать и вообще не знаю, когда возвращусь опять к ней. Другие занятия, другая жизнь отвлекли меня от чисто литературной деятельности. Следующая книжка будет заключать в себе, сверх продолжения парижских писем, ряд статей о значении России, о ее отношениях к Европе, о ее внутреннем быте*.
В разделах "Варианты" и "Комментарии" приняты следующие условные сокращения:
ЛБ - Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина. Москва.
ГИМ - Государственный исторический музей. Москва.
ПД - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР. Ленинград.
ЦГАЛИ - Центральный Государственный архив литературы и искусства. Москва.
ЦГАОР - Центральный Государственный архив Октябрьской (революции и социалистического строительства. Москва.
Л (в сопровождении римской цифры, обозначающей номер тома) - А. И. Герцен. Полное собрание сочинений и писем под редакцией М. К. Лемке. П., 1919-1925, тт. I-XXII.
ЛН - сборники "Литературное наследство".
Шестой том собрания сочинений А. И. Герцена содержит произведения 1847-1851 годов, за исключением "Писем из Франции и Италии", составляющих V том настоящего издания.
Центральное место в томе принадлежит книге "С того берега" (1847 - 1850).
Впервые публикуются (в разделе "Другие редакции") ранние редакции некоторых глав "С того берега": "Прощайте!" ("Addio!"), "Перед грозой", "После грозы", "Донозо Кортес...", источниками которых по большей части являются авторизованные и современные Герцену авторитетные копии. Эти редакции, а также варианты других списков, первого (немецкого) издания "С того берега" (1850) и журнальных публикаций отдельных глав на иностранных языках по-новому освещают существенные моменты идейного развития и деятельности Герцена и весьма важны для творческой истории этой книги.
Заметка "Вместо предисловия или объяснения к сборнику" посвящена вопросу о создании вольной русской печати за границей.
Статьи "La Russie" ("Россия") и "Lettre d'un Russe Ю Mazzini" ("Письмо русского к Маццини"), опубликованные автором в 1849 г. на французском, немецком и итальянском языках, представляют собою первые сочинения Герцена о России, обращенные к западноевропейскому читателю.
Впервые публикуется в настоящем томе ранее неизвестная театральная рецензия Герцена на пьесу Ф. Понсара "Шарлотта Корде", появившаяся в парижской газете "La Voix du Peuple" 26 марта 1850 г. Обоснование ее авторства явилось итогом разысканий, производившихся Л. Р. Ланским для "Литературного наследства".
Заключает том повесть "Долг прежде всего" (1847-1851). Из статей Герцена, относящихся к 1847-1851 годам, остаются неразысканными шутливый набросок "На пароходе" (см. письмо Герцена из Ниццы к Г. И. Ключареву от 20 ноября 1847 г.), который иногда совершенно неосновательно смешивают с "Перед грозой" (см. об этом ЛН, т. 39-40, стр. 203), и неоконченный памфлет "Эмиль Жирарден и Эммануил Кант", о работе над которым Герцен сообщал Гервегу весной 1850 г.
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ ИЛИ ОБЪЯСНЕНИЯ К СБОРНИКУ
Печатается по копии Н. X. Кетчера (ГИМ). При жизни Герцена не публиковалось. Впервые опубликовано в ЛН, т. 39 40, стр. 166-167. Автограф неизвестен.
"Вместо предисловия" - первое обращение Герцена к русскому читателю, говорящее о его намерении "начать заграничную русскую литературу", создать вольную бесцензурную русскую печать. Документ этот развивает мысль, которая впервые за два месяца до того, но в более лаконичной форме была высказана в ранней редакции "Прощайте!" - "Addio!" (см. раздел "Другие редакции").
Статья написана в форме письма к русскому другу, вероятно, к Т. Н. Грановскому, в собрании которого находится ее копия. Она должна была служить предисловием к сборнику произведений Герцена, о составе которого здесь и говорится.
Указывая на то, что неистовства николаевской цензуры после 1848 г. закрыли для него русские журналы, Герцен вместе с тем подчеркивает огромное значение, которое способна приобрести вольная русская печать, независимо от колебаний в цензурной политике царизма, и опровергает либеральные иллюзии своего адресата. Он был уверен, что зарубежная русская литература проложит себе дорогу через пограничные барьеры и дойдет до русского читателя.
Усиление реакции после выступления Горы 13 июня 1849 г. вынудило Герцена покинуть Париж и временно отказаться от своего замысла. Статья "Вместо предисловия" Герценом напечатана не была.
Позднее, в своем обращении "Вольное русское книгопечатание в Лондоне. Братьям на Руси" (1853), Герцен вспоминал: "Еще в 1849 году я думал начать в Париже печатание русских книг, но, гонимый из страны в страну, преследуемый рядом страшных бедствий, я не мог исполнить моего предприятия". Лишь, в начале 50-х годов в Лондоне. Герцен смог приступить к практическому осуществлению поставленной перед собой исторической задачи.
Стр. 145. ...цензуру над цензурой ~ сидят уже не цензора, а генералы, адъютанты и министры.- В 1848 г. по приказу Николая I был создан специальный комитет для строгого надзора над цензурой. В этот комитет, положивший начало безудержному террору над печатью, вошли кн. Меншиков, Бутурлин, бар. Корф, гр. Строганов, Дубельт и Дегай.
Стр. 148. ...выгнали из Парижа русского ~ не делят кровавых пятен своего правительства.- М. А. Бакунин, по настоянию русского поверенного в делах Н. Д. Киселева, был выслан из Парижа за выступление на митинге в честь семнадцатой годовщины польского восстания 29 ноября 1847 г.
...Европейского демократического клуба со русский был избран президентом его...- Одним из основателей клуба и его президентом был Н. И. Сазонов (см. об этом в "Былом и думах", "Русские тени", гл. "Н. И. Сазонов").
...на славянской диете в Праге...- Речь идет о М. А. Бакунине, участнике Славянского съезда в Праге в июне 1848 г. См. об этом подробно в статье Герцена "Michel Bakounine" (1851) в т. VII наст. изд.
...русский, призванный свидетельствовать в Вуржскую инквизицию, стал за 16 мая.- В марте 1849 г. во французском городе Бурже состоялся судебный процесс французских революционеров - участников выступления 15 мая 1848 г. В числе свидетелей находился и русский эмигрант И. Г. Головин, о котором см. в "Былом и думах", гл. "И. Головин".
...схватили бумаги одного русского...- Герцен говорит о самом себе. Эпизод с конфискованием его бумаг парижской полицией описан им в "Былом и думах" ("Западные арабески. Тетрадь первая. II. В грозу").
Стр. 149. "Крайности сходятся".- Статья Герцена под таким названием неизвестна.
"Москва и Петербург" - см. т. II наст. изд., стр. 33-42.
Следующая книжка ~ о ее внутреннем быте.- Сборники, о которых говорит Герцен, в свет не вышли.