У нас когда-то провозглашали, "что сапоги выше Шекспира", и это очень жалко, но зато нигде, может быть, искусство и не уважалось так, как у нас. Наша литература никогда не была "словесностью"; она всегда выплескивалась из эстетического аквариума. Толстой и Достоевский были не только гениальными писателями, но и учителями жизни, критики наши были не только профессорами гастрономии, тонко описывающими свои вкусовые ощущения от только что проглоченной поэмы или повести, но и нашими воспитателями. Если Достоевский, в конце концов, учил нас мракобесию, а Толстой пассивному неделанию, если Белинский и Писарев кормили нас слишком наивной философией, с которой теперь нечего делать, то не потому, что их метод был неверен, а потому, что их миросозерцание было слишком узким, и мы его теперь переросли. Метод же их был верный и благой. Все они смотрели на искусство не как на объект созерцания, а как на источник действия. Тенденциозная критика есть критика, которая обращается не только к разуму, но и к воле. В этом ее сила и ее правда. Призыв к сознательной воле может вытекать только из определенного миросозерцания. А у нашей критики такое миросозерцание всегда было (ложное или истинное, это уже другой вопрос), она в него верила, а потому она имела право и обращаться к воле.
Современная же критика (один из ее самых ярких представителей - г. Чуковский) потому, по-моему, бесплодна, что у нее нет никакого миросозерцания. Есть только созерцание, а не миросозерцание, поэтому она безвольна и бездейственна, поэтому она вся сводится к сообщению мимолетных впечатлений критика.
В статье о Бальмонте Чуковский (см. его книгу "От Чехова до наших дней") отмечает влияние города на форму современной литературы. Неглубокость и легкость чувства сделались теперь, по его словам, свойством городского человека. На минуту влюбился, на минуту рассердился, на минуту обрадовался.
Но это замечание относится не столько к Бальмонту, сколько к самому Чуковскому. Вся его статья - это минутные впечатления талантливого человека. С ними нечего делать. Минутных впечатлений у нас всех и без того слишком много. Мы жаждем иного. Мы жаждем целостного миросозерцания, которое помогло бы нас разобраться в хаосе впечатлений. Не впечатлиться хотим мы, а действовать, мы требуем, чтобы обращались не к нашим ощущениям, а к нашей воле. Но для этого критику необходимо иметь определенное миросозерцание. Есть ли оно у Чуковского? Сомневаюсь. Пока еще нет.
Поэтому он и не критик, а даровитый фельетонист...
Новейшая западная философия отлично поняла связь миросозерцания с действием. Только та философия, по мнению этих так называемых "прагматистов", истинна, которая связана с действием, только то действие правильно, которое связано с миросозерцанием. В своих лекциях о прагматизме знаменитый американский философ-психолог Вильям Джемс говорит:
"Есть люди, и я принадлежу к числу их, которые утверждают, что практически самая важная вещь в человеке - это его миросозерцание. Для хозяйки, которая сдает комнаты, очень важно знать доходы нанимателя, но еще важнее знать его философию. Для полководца важно знать количество войска у своего врага, но еще важнее знать его философию. По моему убеждению, вопрос вовсе не в том, влияет ли миросозерцание человека на окружаюшую его среду, а скорее в том, влияет ли на эту среду что-либо иное, кроме миросозерцания".
И вот, сдавая Чуковскому комнату в критическом пантеоне, мне было бы очень важно знать его миросозерцание. Доходы у него есть, в форме таланта и успеха, это мы знаем. Но этого нам мало. Мы хотим критики-путеводительницы. Если старый путь оказался ложным, то указывайте нам путь новый. Но не оставляйте нас в хаосе минутных и случайных впечатлений.
Впервые опубликовано: "Столичная почта", 7 февраля 1908 г.
Оригинал здесь: http://www.chukfamily.ru/.