ДУРОВ, Сергей Федорович [1816, Орловская губ.- 6(18).XII.1869, Полтава] -поэт, переводчик, прозаик, общественный деятель. Происходил из родовитой, но бедной дворянской семьи. Отец - полковник, умер в 1834 г., не оставив наследства. Плату за обучение Д. в Благородном пансионе при Петербургском университете (1828-1833) вносил его дядя по матери, известный драматург Н. И. Хмельницкий. С 1833 по 1847 г. Д. служит по гражданскому ведомству, занимая скромные должности, затем выходит в отставку в чине коллежского асессора и становится профессиональным литератором. Интеллигент-демократ по жизненному опыту, Д. легко вошел в общественный и литературный мир Петербурга 40 гг.
В периодике он печатается с 30 гг., но редко и анонимно. С 1843 г.- гораздо чаще и под собственным именем. Большинство произведений Д. написано с 1843 по 1849 г., до ареста по делу М. В. Петрашевского. В историю русской литературы он вошел как поэт и писатель-петрашевец, участник "натуральной школы". Стихотворения, повести, физиологические очерки Д. рассеяны по альманахам ("Молодик".- 1843, 1844, "Метеор".- 1845, "Новоселье".- 1846, и др.), журналам (см. Лит.) и газетам ("Литературная газета", "Санкт-Петербургские ведомости") 40 гг., несколько стихотворений - по журналам 60 гг. ("Современник", "Время", "Эпоха", "Отечественные записки"). В отдельное издание произведения Д. не собирались.
Если написанное им со временем затерялось в литературном море эпохи, то его личность и судьба запечатлелись в памяти современников и потомков. Человек незаурядного ума и обширных познаний, покоряющей убежденности, душевного благородства и обаяния, он до конца жизни умел привлекать сердца и оказывать поразительное влияние на самых разных людей: в 40 гг.- на участников кружков Петрашевского и своего, в 50 гг.- на Ч. Валиханова, Г. Н. Потанина, В. П. Буренина и др. Вокруг него (по признанию А. Н. Плещеева, Н. П. Григорьева, А. П. Милюкова) всегда создавалась особая, вдохновляющая атмосфера. Облик Д. сохранился в романах А. И. Пальма "Алексей Слободин" (под именем Рудковского), П. М. Ковалевского "Итоги жизни" (под именем Сорнева), в "Записках из Мертвого дома" и "Подростке" (в образе Версилова) Ф. М. Достоевского. Многие поэты (среди них Плещеев) посвятили Д. задушевные стихи.
С зимы 1847/48 гг. он постоянный посетитель "пятниц" Петрашевского, высказывает там свои взгляды: о необходимости вооружать подчиненных не против непосредственных начальников, а против корня зла, который - "в законе и государе"; о том, что писать для журналов нужно смело и свободно, не оглядываясь на цензуру, тогда из множества идей хоть одна, да "проскочит"; что семейные и родственные узы лишь опутывают человека (отголосок идей Ш. Фурье), а брак, даже но любви, при недостаточном материальном обеспечении - безумие и др. Д. часто и с успехом читает свои сочинения. Здесь же познакомился с учением Фурье и других социалистов-утопистов, однако отнесся к их проектам критически: "Согласен, что труд может быть усилен и лучше организован... что от этого физические нужды человека умалятся...; но страсти, но болезни, утраты близких нам по сердцу - для этого одно лекарство - вера" (Дело петрашевцев.- Т. III.- С. 190). Неудовлетворенный сумбурным характером вечеров у Петрашевского, Д. вместе с Пальмом и А. Д. Щелковым организует весной 1849 г. у себя на квартире отдельный кружок, куда входили, помимо хозяев, бр. Достоевские, Плещеев, Н. П. Григорьев, II. Н. Филиппов, В. А. Головинский, Ф. Н. Львов, Н. А. Спешнев, Милюков и нек. др. Всего было семь вечеров и обед у Спешнева. Вскоре собрания приняли опасное политическое направление: члены кружка решили исследовать социально-экономическое состояние России в духе новых гуманных идей; читались антиправительственные сочинения ("Письмо Белинского к Гоголю" - Ф. М. Достоевским, "Солдатская беседа", одна из первых попыток революционной пропаганды в армии,- Н. П. Григорьевым); шла речь о подпольном литографировании запрещенных цензурой произведений. Небольшая группа кружковцев (Спешнев, Достоевский, Филиппов, Львов) занялась устройством тайной литографии. Сведения о политических взглядах самого Д. противоречивы. С одной стороны, налицо революционные, радикальные тенденции: высказывание о "законе и государе" ряд стихотворений ("Киайя", 1845; "Н. Д. П-ой", 1863). С другой - Д. не сочувствовал идее тайной литографии и поэтому прекратил в апреле 1849 г. свои вечера. Как и некоторые другие петрашевцы (Достоевский, Головинский), он верил в особый, по сравнению с Западом, путь социального развития России, в то, что "народу русскому приуготовлены великие судьбы" (Там же.- С. 192) и что перемен к лучшему следует ожидать от правительства. Видимо, для самого Д. в этом вопросе не было ясности. Интересно, что эту его "расколотость" почувствовал и передал десятилетия спустя в своем Версилове Достоевский.
После ареста (23 апреля 1849 г.) Д. провел восемь месяцев в одиночной камере Петропавловской крепости. Был приговорен к расстрелу. Мужественно пережив обряд смертной казни и последующее помилование, он вместе с Достоевским был отправлен на четырехлетнюю каторгу в Омский острог, где потерял здоровье, но сохранил убеждения и бодрость духа. Выйдя из острога в 1854 г., Д. и Достоевский проводят месяц в доме дочери декабриста И. А. Анненкова в Омске. Связей со ссыльными декабристами, впервые возникших еще в 1850 г., Д. не терял до конца жизни. После непродолжительной службы рядовым он по состоянию здоровья был в 1855 г. переведен в гражданскую часть и поселился в Омске, где сблизился с Ч. Валихановым, Г. Потаниным и др. В 1857 г. ему разрешено покинуть Сибирь, и он обосновывается у друга молодости Пальма в Одессе. По дороге посещает подмосковное имение декабристов Пущиных Фонвизиных. В 1862 г. получает позволение печататься. Все последние годы Д. часто и тяжело болел, рано состарился. Умер на руках у Пальма.
В литературе Д. был больше известен как поэт. Его лирика привлекает не столько яркой индивидуальностью, сколько искренним свидетельством о переходной, "непоэтической", по словам В. Г. Белинского, эпохе 40 гг. В рецензии на "Молодик" на 1844 г." критик хотя и выделил из сонма авторов Д. и нескольких других поэтов, однако прибавил, что и они "отличаются больше усердием и трудолюбием, чем талантом". Действительно, Д. не в состоянии выйти из-под мощного обаяния лермонтовского гения, влияния философско-психологической поэзии Е. А. Баратынского, Ф. И. Тютчева. Тем не менее у него немало по-настоящему волнующих стихов, отмеченных благородной простотой, энергией и сжатостью выражения ("Из Апостола Иоанна...", написанное в каземате и переданное в день отъезда в Сибирь Милюкову; "Когда трагический актер...", 1845; "Когда, склонившись на плечо...", 1848, и др.). Большая часть поэтического наследия Д.- переводы из созвучных ему иностранных авторов: В. Гюго, А. Шенье, Дж. Байрона, А. Мицкевича, но прежде всего - О. Барбье, обличительные, демократические мотивы которого особенно вдохновляли поэта-петращевца. Д.- первый и, может быть, лучший переводчик Барбье на русский язык. Белинский (в той же рецензии) с одобрением отозвался об этой стороне его деятельности. Переводы раскрывают поэтический облик Д. не меньше, чем оригинальные стихотворения. Особо звучит тема народа, чья судьба в крепостной России - В центре внимания петрашевцев. Народ "...всегда хорошая земля, / Удобная к богатой разработке... / На ней одной великое родится..." (Поэты-петрашевцы.- С. 180) - строки из "Киайи" Барбье выражают собственный взгляд переводчика. Творческое кредо Д.- в стихотворении "К ***" (при отсылке стихов Барбье). Гражданственная, сурово правдивая муза французского поэта для него образец: "Нагая истина в наш век / Умы болезненно тревожит..." (Там же.- С. 214).
Заслуга Д.-прозаика - в отклике на призыв Белинского создавать литературу, быстро и точно реагирующую на вопросы времени. Но проза автора лишена подлинной художественности. Декларативность, априорная заданность решений вставляют ее на уровне добросовестной беллетристики - не более. При этом искания Д. в сфере характерологии весьма плодотворны, хотя сам он и не сумел претворить свои рациональные открытия (противоречивых глубин человеческой природы) в объемные поэтические создания. Это сделали в те же годы, разрушая сложившиеся стереотипы "натуральной школы", (Достоевский и М. Е. Салтыков.
Когда Д. обратился к "физиологии" (1847-1848), этот жанр был уже хорошо разработан, писатель не только удачно использовал готовые приемы, но и внес сюда свои находки. Так, если очерки "Публиус Сирус" и "Петербургский ванька" написаны в целом "канонически", то "Тетинька" и "Халатник" уже намного дальше от нравоописательной документальности. "Тетинька" по сути попытка воссоздать конкретный живой характер, а не выведение среднего арифметического "всех наличных тетинек". Здесь оспаривает как теорию среды, популярную в литературе раннего этапа "натуральной школы" него не социальное окружение формирует привлекательный психологический облик Марьи Ивановны, а, наоборот, изначально присущие ее "природе" дурные свойства определяют ее отношение к обществу и положение в нем), так и антропологическую концепцию большинства произведений "натуральной школы" 1846-1848 гг. все доброе в человеке - от его "благой природы", все злое - следствие неразумно устроенной социальности). Видны серьезные сомнения утопически-гуманистических идеалах, несмотря одновременную увлеченность ими. Возможно, здесь сказалось влияние романтической концепции личности, в частности взглядов Ф. Шеллинга, утверждавшего неизбежность зла в человеческой душе. Все это породило противоречивость художественного творчества Д. Так, в очерке "Халатник", в рассуждении о началах человеческой природы, выдвигается иная, чем в "Тетиньке", мысль: "вечная, неутолимая жажда зла и разрушения" в героях - прямое следствие печальных жизненных обстоятельств. Главное достоинство этого очерка - в дальнейшей разработке нового для литературы типа: подмастерья, обитателя "смрадных... жилищ", портных, сапожников, слесарей.
Тип "халатника" - примета нового, капиталистического Петербурга.
В повестях ("Чужое дитя", "Роман в записках", "Грустная повесть с веселым концом" и др.) Д. близок к тому крылу "натуральной школы", которое объявило своей задачей "анализ... личностей" (Майков В. Н. Литературная критика.- С. 180). "Наука души человеческой" заслоняет у него социальный анализ. Например, в повести "Чужо? дитя", наиболее значительной у Д., богатая светская дама способна на самоотверженную привязанность к бедной воспитаннице, а родной отец простой, казалось бы, добрый человек - готов на бесчестные по отношению к дочери поступки. Сердце человеческое подвержено удивительным переменам, причина которых в новом опыте души, а не в социально-имущественных обстоятельствах. Так, резко вспыхнувшая страсть графини к "блестящим золотым монетам" объясняется надеждой на то, что золото "не оставит" ее, как покинули - пусть из чувства дочернего долга - Оленька. И здесь Д. отходит от преобладающего литературного окружения; полемически звучат строки: "Многие, желая во что бы то ни стало облагородить натуру человека, идеализируют ее до невозможного; но на самом деле не такова наша природа...- в каждой... душе есть какая-то частица эгоизма, которая мешает человеку быть вполне добрым". Две другие упомянутые повести - прямолинейная иллюстрация мыслей Д. о браке. При этом вся его проза находится под явным образно-стилистическим влиянием пушкинской.
Произведения Д. 60 гг. немногочисленны. Это несколько переводов из Барбье и Гюго, небольшое количество оригинальных стихотворений. Верный либерально-демократическим идеалам 40 гг., он приветствует правительственные реформы 60 гг. ("Что миг - то новые удары...", 1863). Яснее по сравнению с творчеством 40 гг. звучит мысль о бесчеловечности капиталистического уклада, актуальная для пореформенной России ("Минотавр" из О. Барбье, 1862). И на краю жизни это все тот же "человек, экзальтированный гуманными идеями" (Дело петрашевцев.- Т. I.- С. 252). Страдальческая судьба освятила его убеждения.
Соч.: Чужое дитя // Финский вестник.- 1846.- No 7.- Отд. I.- С. 13-70; Публиус Сирус // Финский вестник.- 1847.- No II.- Отд. VI.- С. 11-18; Халатник // Невский альманах на 1847-1848 гг.- Спб., 1847 - Вып. I.- С. 189-205; Роман в записках // Иллюстрация.- 1847.- No 41.- С. 261-268; Тетинька // Пантеон.- 1848.- No 2- Отд. V.- С. 148-172; Петербургский ванька // Пантеон.- 1848.- No 8-9.- Отд. VI11,- С. 28-36; Грустная повесть с веселым концом // Библиотека для чтения,- 1848.- No 3-4.- Отд. I.- С. 59-96; Хмельницкий Н. И. Собр. соч.- Спб., 1849.- Т. 1; Поэты-петрашевцы.- Л., 1957.- С. 155-246; Французские стихи в переводе русских поэтов XIX-XX веков.- М., 1973.
Лит: Модзалевский Б. Л. Дуров // Русский биографический словарь.- Пб., 1905.- С. 727-729; Белинский В. Г. Полн. собр. соч. / Под ред. С. А. Венгерова.- Пг., 1907.- Т. 8.- С. 508; Семевский В. И. Петрашевцы: Дуров, Пальм, Достоевский, Плещеев // Голос минувшего. 1915.- No II.- С. 5-11; No 12.- С. 3-43; Петрашевцы.- М.; Л., 1926.- Т. 1; Дело петрашевцев: В 3 т.- М.; Л., 1937-1951; Фетисов М. И. Литературные связи России и Казахстана.- М., 1956.- С. 248-276; Комарович В. Л. С. Ф. Дуров // Поэты-петрашевцы.-Л., 1957. - С. 145-154.
Источник: "Русские писатели". Биобиблиографический словарь.
Том 1. А-Л. Под редакцией П. А. Николаева.
М., "Просвещение", 1990
OCR Бычков М. Н.