А. В. Дружинин
Лекции В. Теккерея
Из статьи "Об английских юмористах"
--------------------------------------
Уильям Мейкпис Теккерей. Творчество; Воспоминания; Библиографические разыскания
М., "Книжная палата", 1989
Составитель Е.Ю. Гениева, кандидат филологических наук, при участии М.Н. Шишлиной
OCR Бычков М.Н.
--------------------------------------
Читателям "Современника" давно уж небезызвестны отзывы лучших
английских и американских изданий о знаменитых лекциях автора "Ярмарки
Тщеславия". Все мы с любовью следили за успехами человека, подарившего нам
столько прекрасных произведений, столько раз вовлекавшего нас в добродушный
смех и сладкие мечтания. Не один русский любитель изящного, услыхав о
поездке Теккерея в Америку, сказал, вместе с великобританскою публикою:
"пошли Бог ему счастия"; не один человек, сочувствующий английской
словесности, нетерпеливо ждал поскорее ознакомиться с содержанием лекций
первого юмориста нашего времени о целом ряде умерших и великих юмористов
старых годов. Громадный успех Теккереевых лекций, сведения о толпах народа,
стремившихся слышать красноречивое слово из уст новой европейской
знаменитости, еще более раздражили внимание. Наконец "Лекции о Юмористах"
собраны, отпечатаны отдельною книжкою, перепечатаны в Париже и Лейпциге,
направлены по всем городам земного шара и получены в Петербурге, что
поставляет нас в возможность познакомить с ними наших читателей...
До начатия Теккереевых лекций о юмористах, большинство слушателей
воображало себе автора "Ярмарки Тщеславия" не иначе, как очень молодым
человеком, юношей, неизвестно почему-то обладающим колоссальною жизненною
опытностью и отчасти бесчеловечным сердцем. Для сантиментальных дам Вилльям
Мекпис считался дерзким врагом и насмешником, - все-таки, однакоже,
молоденьким, стройненьким, привлекательным насмешником! Но - увы!
блистательная европейская слава редко достигается в те годы, когда человек
остается молоденьким, стройненьким и привлекательным для женщин с
сантиментальными наклонностями. На место поэтической личности, созданной
дублинскими и американскими дамами, перед публикой стоял человек средних
лет, много испытавший и много перенесший в свою жизнь, достигший до тайн
сердца человеческого годами горького опыта, - человек, трудившийся много и
незаметно, писавший под разными именами, к сроку и для гонорария, когда-то
прокармливавший себя своим пером и карандашом, - писатель, много раз
уязвленный врагами и книгопродавцами, много путешествовавший в "задних
вагонах" железной дороги и посвятивший одну из повестей своему парижскому
портному, за то, что тот беспрепятственно выпустил его из Парижа и терпеливо
ждал уплаты по счету, - ждал, может быть, до той поры, пока успех "Ярмарки
Тщеславия" не водворил благоденствия в кошельке нашего Теккерея. "У бедного
Катулла в кошельке завелась паутина - пишет любезнейший из поэтов - друзья
мои, приходите ко мне обедать, - только приносите с собой вино и вкусные
кушанья: ручаюсь, что вы отобедаете отлично". Любезнейший из современных
юмористов следовал примеру любезнейшего из поэтов, среди нужды и труда
знакомясь с человеком, наперекор нужде и труду приучаясь любить человека.
Что касается нас, то наш Теккерей, в его настоящем виде, милее Теккереева
идеала, созданного дублинскими дамами...
...Представив читателю, по возможности, подробный и живой отчет о
содержании лекций В. Теккерея и дозволив себе, в продолжение рассказа,
несколько относящихся к ним заметок, мы считаем долгом сказать несколько
заключительных слов обо всем произведении, как о новой книге. Читанные
лекции, особенно лекции полуимпровизированные, редко выходят хороши в печати
{Фокс, застав одного из парламентских товарищей за чтением своей речи,
спросил его: "Какова она в печати?" - "Превосходна! - ответил тот. - Я читаю
и восхищаюсь". - "Плохо, - заметил оратор, - стало быть, она никуда не
годится как речь!" - Примеч. автора.}; но Теккереевы юмористы и в этом
отношении стоят внимания любителей великобританской словесности. Весь труд
несколько несоразмерен по частностям, несколько прихотлив по замыслу, но
выполнен с легкостью, живостью и горячностью. Автор сам поучается поучая
других, и любовь его к предмету чтений не может быть заподозрена ни мало.
Оживленный успехом, наэлектризованный сочувствием публики, он позволяет себе
десятки удачнейших шуточек, мастерских, иногда пристрастных очерков, верных,
хотя по временам парадоксальных заметок. Все особенно бойкое и остроумное в
лекциях мы постарались передать читателю слово в слово, и читатель
согласится, что таких мест приведено нами немало.
Как собеседник публики, как фельетонист и увлекательный рассказчик,
способный принести великую пользу популяризированием идей и фактов не всем
известных, Теккерей заслуживает безусловной похвалы за свои лекции; но как
историк словесности (а эту роль ему, по необходимости, пришлось на себя
взять, толкуя о половине знаменитейших писателей своей родины), как историк
словесности и биограф лиц, ее прославивших, наш профессор оказывается
слабым, а иногда и более чем слабым...
В этом высшем даре воссоздавать минувшее время, воскрешать из
литературных могил образы давно усопших великих людей природа отказала
Теккерею. Автор английских юмористов не будет никогда Карлейлем, Макколеем,
Джеффри, Ирвингом. Его последняя книга не войдет в число сочинений,
двинувших вперед методу понимания родной словесности. Но тем не менее за ним
останется слава профессора остроумного, оживленного, популярного и,
следовательно, весьма способного к распространению в публике фактов и
заключений, приисканных другими, более серьезными историками словесности,
эссеистами и биографами.
...Однако, что же такое значит книга о "Снобсах"? спросит иной
читатель, не имеющий времени, по причине картежных заседаний, следить за
новостями английской словесности. И вообще, что такое значит снобе? На это
вам можно ответить, не без основания, таким образом: книга о "Снобсах" -
нечто вроде потешного огня, устроенного из материалов, оставшихся после
постройки "Ярмарки житейского тщеславия", костра, устроенного так, что
уголья и искры должны сыпаться с него прямо в бороду зевак, сбежавшихся
любоваться зрелищем. А что касается до значения слова снобе, то его можно
перевести заглавием известной басни, именно ворона в павлиных перьях. Снобсы
- сказал кто-то недавно - существа, старающиеся каждый свой гривенник
представить червонцем, и оттого часто лишающиеся запаса своих скромных
гривенников! Снобе есть человек, который лезет знакомиться вне своего круга,
хвастается своей дружбой с князем Г., тратит последнюю сотню целковых на
лондонский фрак с принадлежностями, надевает белый галстук для того, чтобы
отобедать у своего родного брата, дает балы, и при этом случае превращает
собственную и женину спальню в комнату для игроков, или пожалуй в столовую.
Есть люди, одаренные от природы крыльями (конечно моральными) и не умеющие
владеть ими. Снобсы, напротив того, не имея никаких крыльев, так и
порываются залетать в поднебесную область. Снобе обыкновенно ходит по
Невскому в мороз, одетый в пальто выше колен; в опере кланяется незнакомым
дамам; в настоящем году носит такие широкие рукава, что приобретает себе, в
нашем суровом климате, нечто вроде летучего ревматизма; тоскует,
проматывается, бьется, злится и скучает, - а все это потому, что имеет
страсть сыграть роль хоть на вершок выше той роли, которая дана ему небом.
Но да не подумает читатель, чтоб снобе был то же, что когда-то называлось
франтом или онагром: многие из гостей, пившие у моего саркастического друга
скверное вино из иностранных бутылок, могли назваться львами, однако они
оказались совершенными снобсами. Богатый и изящный человек, думающий идти в
уровень с особами, несравненно умнейшими себя, есть снобе, и умный, но
небогатый малый, лезущий в дружбу к богачам - снобе; одним словом, к разряду
снобсов потребно причислить всех индивидуумов, бросающих, для потехи своего
презреннаго тщеславия, ту жизненную колею, следуя по которой они могут быть
счастливыми и до конца дней своих избегнуть названия снобсов. Характеристика
подобного народа набросана Теккереем весьма ловко, хоть очень небрежно:
читая первые главы, решительно не понимаешь в чем дело, - но так как автор
"Пенденниса" болтает необыкновенно мило, то этот недостаток потом
забывается. Гораздо важнее другой недостаток книги о "Снобсах", - автор явно
высказывает свое пристрастие в дурную сторону, и, называя город Лондон
отчизною снобсов, поперечит всем нашим понятиям об общественной жизни своих
соотечественников. Весь мир есть отчизна снобсов,но в Англии сноббичность
развита менее, чем в других столицах мира: лондонские жители имеют другие
пороки, стоящие сноббичности, которая никогда не будет очень процветать в
отечестве мистера Домби, сквайра Олльворти и Самуила Джонсона. Снобсы,
подсмотренные и обрисованные Теккереем, принадлежат почти все без исключения
к праздным членам лондонского общества, а так как праздный британец есть
изъятие из общаго правила, то и герои Теккерея грешат своею
исключительностью. Несколько неодолимых плотин защищают лондонский свет от
океана сноббичности. Первая из этих плотин есть английское home, вторая -
практичность, врожденная нации, третья - резкое разграничение многоразличных
кружков общества {На днях одна молодая иностранка, все детство свое и первую
молодость проживавшая в Лондоне, на вопрос какого-то петербургского денди по
поводу вечеров леди Норфольк простодушно ответила: да разве мы с мужем можем
быть у нее на вечерах? Сказанная молодая особа имеет, кроме необыкновенной
красоты, более 100.000 асс. годового дохода: муж ее негоциант. Сказанный
денди, осведомившийся о леди Норфольк, дурень собой, имеет 6.000 асс.
дохода, дед его был тоже русский негоциант. Где сноббичность? - Примеч.
автора.}. И наконец, самое обилие чудаков, резкая особенность британской
нации, есть защита своего рода: чудак, эксцентрик никогда не сделается
снобсом и не пустится лезть в чужие сани, ибо пускаясь на такое дело, он
перестанет быть чудаком, и для мизерного тщеславия расстанется со своею
самостоятельностью. Недавно мне рассказывали историю одного лондонского
жителя, повесившегося потому, что ему сделалось несносным одеваться каждое
утро! Согласитесь, что это не был снобс, любитель обезьянства! Все это
Теккерею известно гораздо лучше нашего, - он сам сознается, что его
изложение не совсем согласуется с программой, а потому и вертится, и вьется,
и бросается на мелочи, и смешит нас милейшими, но совершеннейшими пустяками.
Возьмите, например, описание поездки автора в коттедж мистера Панто,
отбросьте из него все прекрасные, не идущие к делу частности, и оставьте для
оценки только заметки о сноббичности семейства Панта - все эти заметки
вертятся около двух предметов: календаря перов и конюха, превращенного в
буфетчики. Вернувшись назад, возьмем главу о снобсах на пароходе - сатира
опять-таки вертится на мелочах, на обезьянстве туристов, на их смешном
наряде, составленном из одних карманов. Заключение автора о том, что великое
число его соотчичей ездят на твердую землю из духа подражания, может быть,
справедливо, но даже против этого заключения найдется своя заметка в
опровержение: англичанину гораздо дешевле жить за границей, чем в Лондоне, -
и вот каким образом иной весьма самостоятельный, но рассчетливый джентльмен
попадает в Теккереевы снобсы, не имея в себе ровно ничего сноббичного.
Из всего сказанного явствует, что снобсы вообще были раскрыты и описаны
гораздо прежде Теккереевой книги о "Снобсах". Шарль Бернар, в своей "Львиной
Коже", очертил этих господ очень удачно. Со всем тем Теккерей сделал
все-таки довольно многое для пользы науки о снобсах; он дал этим
джентльменам нерушимое название, завоевал область снобсов, как Кортес
завоевал великую часть не им открытой Америки, и вообще сочинил вещь очень
замечательную. По следам Теккерея пойдут многие, и, начав с небольшого,
мало-помалу исследуют, может быть - исследуют хотя приблизительно эту
страшную, гибельную болезнь девятнадцатого века, называемую тщеславием.
...О сочинителе книги о лондонских снобсах, то есть о Теккерее,
пользующемся такою любовью читателей своих и русских, долгом считаю сообщить
несколько биографических сведений. Вильям Теккерей вовсе не такой молодой
человек, как почему-то думают все охотники до его произведений, - ему в
настоящее время около сорока двух лет, и он уже очень давно подвизается на
поприще великобританской словесности; по жизни своей он может назваться
человеком, много видевшим и перетерпевшим в свой век. Теккерей происходит от
весьма хорошего семейства, в юности учился весьма долго в Кембриджском
университете, и вышел оттуда без всякой ученой степени, думая посвятить себя
живописи. В 1836 году он проживал в Париже и с усердием копировал картины
Луврской галлереи, посвящая свободное от занятий время пирушкам с
друзьями-артистами, рисованию карикатур во вкусе Гогарта и, может быть,
публичным балам города Парижа. Но увы! по суждению знатоков, карикатуры
Теккерея оказывались несравненно лучше его серьезных картин, и картин этих
решительно никто не покупал, хотя их производитель отчасти нуждался в
деньгах. Промучившись три года, Теккерей возненавидел живопись, решился
вступить на литературное поприще и прямо начал с издания еженедельной
газеты, вроде "Атенея" и "Литературных Ведомостей". Но его газета, не
выдержав соперничества с старшими листками, упала решительным, но не
бесславным образом. Так как Теккерей уже приобрел себе репутацию человека
весьма способного, то редакции "Понча" и "Fraser's magazine" предложили ему
место на страницах своих изданий, - а скоро его статьи, подписанные странным
псевдонимом Михаил Анджело Титмарш, обратили на себя внимание любителей.
Работая неутомимо и поправив свои денежные дела, Теккерей нашел
возможность сделать два путешествия, одно, небольшое, в Ирландию, другое,
более значительное, в Константинополь и Сирию. Обе поездки были описаны
полукомическим образом; издание первой украшено, при выпуске его в свет
картинками работы самого автора. Ирландские заметки особенно понравились
читателям: отдавая полную справедливость отличным качествам ирландского
народа, соболезнуя о его бедственном положении, Теккерей нашел, однако,
случай над ним подсмеяться, и подсмеяться весьма умно и верно. "Разве
абсентеизм (пребывание землевладельцев вне родины), замечает он, виноват в
том, что дома Ирландцев грязны до невероятности? и что Бидди целый день
зевает, сидя под воротами? Даю вам мое слово, эти бедняки, чуть ветер
растреплет их кровлю, начинают думать от всей души, что обязанность
владельца заключается в том, чтоб явиться и починить ее собственноручно. Я
вижу, что народ ленив, но из этого не следует ему быть грязным - можно иметь
мало денег и не жить вместе со свиньями. Полчаса работы на то, чтоб выкопать
канаву, может быть достаточным для уничтожения сора и грязной воды перед
дверью обители. Зачем же Тим, имеющий довольно рвения, чтоб лупить 160 миль
для того, чтоб присутствовать на скачке, не займется работами около дома?"
"В Лимерике я зашел в лавку, чтоб купить пару знаменитых тамошних
перчаток. Хозяин, вместо того, чтоб показать мне свой товар, поймал на
пороге какого-то прохожего, увел его на улицу и стал говорить с ним (конечно
о килларнейских скачках), оставив меня на полной свободе украсть у него хотя
целый мешок перчаток. Я этого, однако, не сделал, а вместо того вышел из
лавки, сделал купцу низкий поклон и сказал, что зайду на будущей неделе. Он
ответил - лучше подождите теперь, и продолжал свою беседу. Надеюсь, что
торгуя таким образом, он не замедлит в скорости составить себе почетное,
независимое состояние".
Путешествие по Востоку описано в еще более шутливом роде. Который-то из
многочисленных лондонских чудаков, находясь в компании ориенталистов и
туристов, изъездивших все восточные государства, долго слушал рассказы; и
наконец прервал их, выразившись тако: "Э, господа, сознайтесь, что весь
Восток - выдумка (a humbug)". С такой же точки зрения смотрит М. А. Титмарш
на таинственный и заветный край, на Босфор, Смирну и так далее. Там
встречает он турчанку в коляске на лежачих рессорах, в другом месте
открывает, что мрамор дворцов и киосков сделан из дерева. Все это читается
легко, и пользуется заслуженным успехом.
Снобсы частью печатались в "Понче", потом были изданы отдельно.
"Эдинбургское Обозрение", отдавая справедливость таланту автора, нападало на
неопределенность сюжета, и очень остро заступилось за снобсов, дающих
вечера. "Неужели г. Теккерей, говорит его редакция, запрещает бедным людям
веселиться и обращать свои спальни в комнаты для игры во время вечера?
Высшее общество все-таки будет высшим по образованию и наружному блеску, и
мы не видим сноббичности в человеке, знакомящемся с лордами, и даже весьма
довольном этим знакомством. Скорее - страсть автора к награждению всего рода
человеческаго сноббическими качествами, не заставляет ли в нем самом
предполагать малую частицу сноббичности".
Под "Vanity Fair" Теккерей впервые подписал свое имя, и сверх того, на
заглавном листке признал себя родителем всех творений, до того являвшихся в
свет под псевдонимом Титмарша. С "Ярмарки Тщеславия" начался второй и лучший
период Теккереевой деятельности. От души желаем, чтоб он длился долго и
долго.