Чичерин Борис Николаевич - История политических учений. Часть вторая. Новое время

sp; ______________________

   Это последнее положение, очевидно, не совсем согласно с первым законом, что основание всякой силы заключается в собственности. Гаррингтон впадает здесь даже в прямое противоречие с самим собою: развивая свою основную мысль, он, с одной стороны, утверждает, что общественный меч или право милиции зависит именно от перевеса собственности*, с другой стороны, обсуждая изречение, что деньги составляют нерв войны, он говорит, что это относится единственно к тем государствам, которые не могут иметь людей иначе, как за деньги; но хорошо устроенная республика производит эти вещи не деньгами, а законами, которые делают самих граждан нервом войны**.

   ______________________

   * Ibid. P. 42.

   ** Harrington. The Art of Lawgiving. Book III. Ch. 4. P. 459.

   ______________________

   Относительно войска и совета Гаррингтон, следуя примеру древних, делит граждан на старших и младших. Последние, с 48 до 30-летнего возраста, образуют постоянное войско; первые же, продолжая носить оружие и составляя внутреннюю стражу, избирают и избираются во все должности. Таким образом, в старших, по выражению Гаррингтона, "лежит естественный корень верховной власти"*. Это природная аристократия, которая не уничтожает однако равенства, ибо все одинаково имеют в нее доступ. Но, кроме того, устанавливается аристократия другого рода, основанная на имуществе. Войско делится на конницу и пехоту. К первому разряду относятся все граждане, имеющие сто фунтов дохода, ко второму те, которые имеют меньше. Кто вовсе растратил свое состояние, тот совершенно исключается из списка полноправных граждан, ибо крайность бедности точно так же несовместна с республиканским устройством, как и избыток богатства. На подобном же основании из числа граждан исключаются и слуги, пока они остаются в этом состоянии, ибо личная зависимость несовместна со свободою, т.е. с участием в правлении.

   ______________________

   * Harrington. Oceana. P. 87.

   ______________________

   Разделение граждан на конных и пеших имеет значение и для занятия должностей. Всадники не только пользуются особыми правами при выборе в некоторые местные должности, но из них исключительно составляется сенат, один из важнейших органов верховной власти. Гаррингтон вообще считает аристократический элемент необходимою принадлежностью республики, совершенно отрицая даже возможность чистой демократии. Во всяком обществе людей, говорит он, мудрые всегда немногочисленны, а между тем они-то и должны быть вожатыми остальных. Это естественная аристократия, разлитая Богом по всему телу человечества*. Надлежащее устройство республики совершенно немыслимо без хорошей аристократии. Вообразить, что можно вести политику без умственного образования или что народ может иметь достаточно досуга для приобретения образования, не что иное, как пустые фантазии. Одни только высшие классы, у которых есть достаток, имеют и средства и досуг для занятия общественными делами. Но из числа людей, принадлежащих к этим классам, богословы и юристы страдают неизлечимою узостью взглядов**. Одно дворянство способно быть политическим предводителем народа. Где нет дворянства, чтобы возбуждать народ, там граждане ленивы и невнимательны к общему благу и к свободе. "Есть нечто как в устроении государства, - говорит Гаррингтон, - так и в управлении, и особенно в начальстве над войсками, что свойственно единственно духу дворянина" (the genius of a gentleman***). Однако и эта аристократия не должна уничтожать равенства. Как скоро она делается исключительною и получает особые привилегии, так частный ее интерес становится вразрез с общественным, и в государстве оказывается разлад. Поэтому надобно устроить ее так, чтобы, занимая особое место в республике, она оставалась открытою для всех и связывалась с интересами целого. Это достигается особенною системою выборов и надлежащим распределением должностей между различными органами.

   ______________________

   * Harrington. Oceana. P. 47, 48.

   ** Ibid. P. 133, 134.

   *** Ibid. P. 56, 57.

   ______________________

   Гаррингтон приписывает большое значение устройству выборной системы. Здесь, говорит он, надобно иметь в виду две вещи: свободу избирателей и равенство граждан. Первая обеспечивается тайною подачею голосов. Гаррингтон подробно излагает весь порядок баллотировки, применяясь вообще к способам, установленным в Венеции. Вторая же цель достигается круговоротом (rotation) или очередью избираемых. Все должностные лица, как высшие, так и низшие, выбираются на три года, из них треть выходит ежегодно и заменяется другими. Лицо, занимавшее должность в течение трех лет, не может уже быть избрано на следующее трехлетие. Таким образом, должности не остаются постоянно в руках немногих, что повело бы к олигархии, а переходят по очереди ко всем гражданам, через что сохраняется равенство. Гаррингтон сравнивает это устройство с движением тел. Движение, говорит он, есть жизнь тела; здесь же движение непрерывное и круговое, вследствие чего жизнь сохраняется постоянно*.

   ______________________

   * Ibid. P. 124.

   ______________________

   В выборах, так же как и в решении дел, проводится и другое, весьма важное начало: предложение лиц или мер предоставляется немногим, а сам выбор или решение всем. Гаррингтон объясняет свою мысль примером двух девочек, из которых одна режет пирог на две части, а другая выбирает из них любую, чем достигается справедливое разделение. На этой системе, говорит он, основывается все устройство верховной власти*. Изобретение есть дело одного или немногих, ибо на это нужна мудрость; но суждение о том, что требуется интересом всех, должно быть предоставлено всему народу, который один имеет в виду общую, а не частную пользу. На этом основании предварительное обсуждение и предложение законов предоставляются исключительно сенату, составленному из всадников. Решение же должно принадлежать народным представителям, которые, однако, лишаются права обсуждать предлагаемое. Всякие прения о политических делах в народных собраниях, по мнению Гаррингтона, ведут лишь к неустройствам**. Поэтому представители народа могут сказать только "да" или "нет". Таким образом, законы устанавливаются предложением сената и решением народных представителей. В этих двух собраниях сосредоточивается законодательная власть, которая есть верховная в государстве. Для исполнения же учреждаются особые сановники, избираемые сенатом.

   ______________________

   * Ibid. P. 47.

   ** Ibid. P. 141, 143.

   ______________________

   Таков единственный образ правления, который, по мнению Гаррингтона, способен сохранить республиканское устройство. Верховная власть здесь так же неограниченна, как в монархиях, но она уравновешена, ибо распределена между различными органами. Поэтому древние считали смешанные правления лучшими из всех*.

   ______________________

   * Ibid. P. 101, 38.

   ______________________

   Гаррингтон основывает на выборном начале и устройство церковной власти. Он считает свободу совести необходимою принадлежностью свободы политической и распространяет это начало не только на отдельные лица, но и на весь народ в совокупности. Свобода совести народа ведет к национальному вероисповеданию, что не мешает однако отдельным гражданам держаться своей особенной религии. Исключение из правил терпимости делается только для идолопоклонников, для евреев и папистов*.

   ______________________

   * Ibid. Р. 88.

   ______________________

   Республика, устроенная на этих началах, по мнению Гаррингтона, и может существовать вечно, ибо она не заключает в себе никакого недостатка, будучи основана на полном равенстве членов. Всякий внутренний разлад, говорит он, происходит единственно от неравенства, вследствие которого общий интерес приносится в жертву частному. Этим недостатком неизбежно страдает всякий другой образ правления, который по этому самому и не может быть долговечен. Так, неограниченная монархия не только сосредоточивает всю поземельную собственность в своих руках, но для ограждения себя от нападений принуждена держать постоянное наемное войско, а последнее всегда готово взбунтоваться. Отсюда частые придворные и военные революции, какие мы видим в Турции. Монархия же, ограниченная дворянством, имеет в последнем могучего соперника, который так же нередко производит восстания, как во Франции и в прежнее время в Англии. С другой стороны, аристократия, чтобы приобрести внутреннее единство, должна иметь во главе своей монарха, в таком случае это правление приводится к предыдущему. Республика же, в которой аристократия имеет привилегии и перевес над народом, ведет к беспрерывным раздорам, как было в Риме. Одна только республика, основанная на уравнительных аграрных законах и на круговращении должностей, изъята от всех этих невыгод. Поэтому устроенное таким образом государство можно считать не только самым прочным, но и самым могучим из всех. Нет примера, чтобы республика, в которой господствует равенство, была побеждена монархом*.

   ______________________

   * Harrington. The Prerogative of Popular Government. Ch. 9, 10.

   ______________________

   Гаррингтон посвятил свое сочинение Кромвелю, убеждая его ввести в Англии описанные им учреждения и затем отказаться от власти. В приложении к своей книге он в виде вымышленного рассказа описывал, как английский народ в награду за такое великодушие избирает великого законодателя в протекторы государства. Кромвель отозвался, что тут, по-видимому, имеется в виду выгнать его из правления, но что приобретенное оружием он не отдаст за клочок бумаги. Он прибавил, что если бы он отказался от принятой им на себя должности обер-полицмейстера, охраняющего мир, то партии не только не пришли бы к соглашению насчет государственного устройства, но стали бы только преследовать и уничтожать друг друга. И точно, английская революция, восторжествовавшая мечом, могла держаться только мечом. Как скоро английский народ избавился от тяготевшей над ним военной силы, так он воспользовался возвратившеюся к нему властью для восстановления монархии. Совершилось то, что Гаррингтон считал невозможным и что другие защитники народной власти объявляли безумием, но в чем Гоббс справедливо видел законное право всякого народа, имеющего в руках верховную власть, право устанавливать у себя тот образ правления, какой ему приходится.

   Однако демократические убеждения, зародившиеся во времена революции, не исчезли. Борьба народной партии со сторонниками законной монархии продолжалась с ожесточением и в эпоху Реставрации. Свобода сделалась знаменем вигов, которые с большим или меньшим успехом поддерживали это начало и в парламенте и в печати. В 1683 г. некоторые из значительнейших людей этой партии сложили головы свои на плахе. В числе их был один из самых даровитых либеральных писателей того времени, Альджернон Сидней, учение которого завершает собою все предыдущее развитие демократических идей и составляет переход к следующему периоду.

   Сочинение Сиднея, изданное после его смерти, носит заглавие "Речи о правительстве" (Discourses concerning government). Оно было писано в опровержение учения Фильмера, одного из самих ревностных защитников законной монархии. Фильмер хотел доказать, что короли имеют верховную власть независимо от воли народной. С этою целью он выводил государственную власть из первобытного патриархального права, искони принадлежавшего отцу над детьми. В сочинении под заглавием "Патриарх" он доказывал, что Бог вручил Адаму безусловную власть над его детьми и потомством и что эта власть порядком законного наследства перешла на королей, которые таким образом являются относительно подданных такими же полновластными владыками, как отцы над детьми. Сидней в своих "Речах" следит шаг за шагом за доводами Фильмера, опровергая их один за другим.

   Доказать несостоятельность этого учения было нетрудно. Патриархальная теория имеет то несомненное достоинство, что она указывает на необходимость власти при самом зарождении человеческих обществ и проводит отсюда непрерывную нить, не прибегая к вымышленному состоянию природы. Но между семейною властью и государственною расстояние громадное, выводить последнюю из установленного самим Богом патриархального права нет возможности. Еще менее возможно доказать непрерывную преемственность власти по законному порядку наследования. Это противоречит всем данным. Возражая Фильмеру, Сидней ставит следующую дилемму: если Богом дана была Адаму безусловная власть над происшедшими от него поколениями, то эта власть или делилась между его потомками, или переходила нераздельно на старшего в роде. В первом случае одинаковая власть принадлежит всякому отцу семейства, следовательно, будет столько монархов, сколько отцов. Брат же при этом порядке не подчиняется брату, а еще менее племяннику. Если, напротив, мы предположим, что власть, данная Адаму, переходила нераздельно на старшего в роде, то надобно признать, что в мире существует одна монархия, во главе которой стоит старший в роде Адама. Но такой монархии нет на свете, и такой преемственности никто указать не может. Старшинство затерялось, а потому и сама власть исчезла. Утверждать же, что царствующие ныне короли - старшие в роде потомки Адама, совершенно произвольное предположение. В самой еврейской истории мы не видим никаких следов патриархального права, еще менее в истории других народов. Следовательно, надобно искать иных оснований государственной власти*.

   ______________________

   * Sidney. Discourses concerning government. Ch. I. Sect. 12 - 14.

   ______________________

   Эти основания, по мнению Сиднея, лежат в прирожденной человеку свободе. Фильмер утверждал, что прирожденная свобода - понятие, изобретенное школьными богословами. В таком случае, отвечает Сидней, школьные богословы высказали только то, чего не может не видеть всякий, кто не лишен здравого смысла, именно, что человек по природе своей существо свободное, что он не может быть без причины лишен этой свободы и что он сам отказывается от нее не иначе как ввиду большего блага. Впрочем, свобода не есть своеволие, она заключается не в произвольном праве делать все что вздумается, нарушая божественные законы, а единственно в изъятии от всякого человеческого закона, на который подчиняющиеся ему не дали своего согласия, ибо подчинение чужой воле есть рабство*.

   ______________________

   * Ibid. Sect. 2, 5.

   ______________________

   Таким образом, Сидней прямо понимает свободу как участие в установлении закона или в верховной власти, т. е. как свободу политическую, не замечая, что в последней заключается уже подчинение чужой воле, именно воле большинства. Здесь высказана та самая мысль, на которой в позднейшее время воздвиг свою теорию Руссо. Но Руссо ясно видел основания и последствия принятого им начала, он вывел из него целую искусственную, но чрезвычайно последовательную систему государственного устройства. Сидней, напротив, ограничился требованием, не разобрав его значения и не согласивши его с своими дальнейшими выводами.

   Происхождение государства Сидней, так же как Гоббс и Мильтон, выводит из свободного соглашения людей с целью самосохранения. Иного правомерного основания власти быть не может, ибо сила и обман не рождают права. Оставаясь при естественной свободе, человек не в состоянии достигнуть счастья. Опасаясь соседей и не имея иной защиты, кроме своей собственной силы, он должен жить в беспрерывном беспокойстве. Избавиться от зла можно только соединением многих в одно тело, так чтобы отдельные лица защищались совокупными силами всех. Таким образом, частное право каждого вносится в общий склад, и естественная свобода ограничивается ввиду большого блага. Но через это люди не становятся рабами, они сохраняют право ограничивать свою свободу настолько, насколько это нужно для общей пользы, устраивать общество, как им кажется лучше, устанавливать те правительства, какие им вздумается, умерять и направлять действия властей и, наконец, сменять их, когда они отклоняются от цели, для которой они учреждены, т.е. от общей пользы. Кому принадлежит право устанавливать, тому принадлежит и право отменять.

   Cujus est instituere, ejus est abrogare. Поэтому народ всегда имеет право сменять королей, злоупотребляющих своею властью*.

   ______________________

   * Ibid. Sect. 6,10.

   ______________________

   Подобно другим демократическим писателям, Сидней представляет установление правительства в виде договора между правителем и народом. Он утверждает, что во многих государствах явно существуют подобные договоры, например в республиках, где народ всегда сохраняет за собою право принуждать правителей к исполнению принятых ими на себя обязанностей и наказывать их за отклонение от оных. Там же, где нет явных условий, там они должны быть подразумеваемы, и это не мечта, а действительность, которая вечно обязывает людей*. Поэтому, если князь требует себе безусловного повиновения, он должен представить договор, в силу которого народ обязался повиноваться ему таким образом. Но подобного обязательства никто никогда не предъявлял. Мало того, если бы оно даже было предъявлено, то безумие и постыдность этого дела были бы достаточны для уничтожения всякой обязательной его силы, ибо это показывало бы, что заключившие договор были не в здравом уме**.

   ______________________

   * Ibid. Ch. II. Sect. 32.

   ** Ibid. Ch. III. Sect. 1.

   ______________________

   Мы видели то же самое положение у других писателей этой школы. У Сиднея теория договора приводится в сущности к установлению условий, окончательно зависящих от воли народной. Поэтому в других местах своего сочинения он говорит, что власть правителей основана единственно на законе. Фильмер возражал против мысли Мильтона, что законы были первоначально введены для обуздания произвола князей; Сидней, со своей стороны, совершенно отвергает это учение на том основании, что власть князя почерпает свою силу единственно от закона, следовательно, предполагает уже существование последнего*. Но закон, по его мнению, всегда зависит от народа. Если законом устанавливается подчинение граждан правителям, то это относится лишь к частным лицам, а не к целому народу, который всегда стоит выше закона. Закон существует для общего блага, следовательно, народ не может быть связан иным подчинением, кроме того, которое требуется общим благом по его собственному суждению. Отсюда Сидней выводит, что всеобщее восстание народа на правителей не может быть названо возмущением**.

   ______________________

   * Ibid. Sect. 13.

   ** Ibid. Sect. 36.

   ______________________

   Таким образом, Сидней обращает в пользу народа теорию Фильмера, который ставил князя выше закона в силу того, что всякий закон предполагает верховную власть, его издающую, следовательно, всегда зависит от последней. Признавая это положение, Сидней говорит, что эта власть может лежать в теле, состоящем из многих лиц или даже из нескольких состояний. В этом заключается различие между свободными народами и несвободными: одни управляются законами, изданными с собственного их согласия, другие - произволом людей, которым они подчинились добровольно или насильственно*. По теории Фильмера, монарх стоит выше закона, по учению Сиднея, выше закона стоит народ.

   ______________________

   * Sidney. Discourses concerning government. Ch. III. Sect. 21.

   ______________________

   С этой точки зрения Сидней соглашается, впрочем, что народная власть может иметь характер произвола, но это совершенно неизбежное последствие самого общежития. Установление всякого правительства, говорит он, и издание всякого закона есть действие произвольное, ибо оно зависит от воли людей. Хорошее правительство имеет такую же произвольную власть, как и дурное. Все различие между ними заключается в том, что в одном случае устройство власти соответствует общему благу и устанавливаются правила, которые трудно преступить, а в другом случае то и другое упускается из виду. Безрассудно давать произвольную власть одному лицу и его наследникам, когда они вовсе не обязаны подчиняться издаваемым ими законам*.

   ______________________

   * Ibid. Sect. 45.

   ______________________

   Рядом с этим однако у Сиднея являются воззрения совершенно иного рода. Фильмер утверждал, что монарх как носитель верховной власти выше всякого принудительного закона; Сидней возражает, что если бы обязательность закона зависала только от силы, вынуждающей исполнение, то земные правительства заслуживали бы название великих разбоев. Надобно было бы, отринув всякий разум и всякую правду, следовать за тем, кто дает высшую награду или налагает высшее наказание. Но в действительности совесть связывается только внутреннею силою закона, его сообразностью с вечными началами разума и истины, из которых вытекает правда. Что несправедливо, то не есть закон, а что не закон, тому не следует повиноваться. Поэтому монарх сам связан естественным законом, и если он отклоняется от его предписаний, он подпадает под действие закона принудительного, охраняющего естественный закон; в таком случае он может быть низложен и наказан. В силу естественного закона князь обязан оберегать жизнь, свободу и имущество граждан, ибо это цель, для которой устанавливается правительство; но так как отдельное лицо может не совладать со своею задачею или уклоняться от своих обязанностей, то в каждом государстве должна быть власть, вынуждающая исполнение и пресекающая злоупотребления*.

   ______________________

   * Ibid. Sect. 11.

   ______________________

   Трудно согласить эти понятия о естественном законе с признанием неизбежного произвола в верховной власти. Сидней из полемических целей заимствовал здесь целиком теорию Цицерона и других и смешал ее со своим учением о народной власти, не позаботясь о приведении того и другого к общим началам. И это не единственное противоречие, которое у него встречается. Собственные его демократические начала не соглашены с дальнейшими его выводами. Так, из требования, чтобы люди подчинялись единственно тому закону, на который они сами дали свое согласие, из неотъемлемого права народа сменять неугодных ему правителей прямо вытекает, что единственный правомерный образ правления есть чистая демократия. Это и признавал впоследствии Руссо, который, отправляясь от требований личной свободы, ограничивал самую народную власть условиями первоначального договора, заключенного между отдельными лицами. Но Сидней, полагая в основание своей теории власть, принадлежащую целому обществу, должен был признать за народом право устанавливать тот образ правления, какой ему заблагорассудится, а это может вести к устранению демократии. Поэтому, в противоречие с собственными положениями, Сидней признает законность чистой монархии и ставит ее в число правильных политических форм*. Мало того, он сам наилучшим правлением считает смешанное из трех: из монархии, аристократии и демократии. Он сознается даже, что учреждения, в которых преобладает демократия, хуже тех, где перевес склоняется на сторону аристократии. Поэтому, говорит он, лучшие и мудрейшие мужи древности всегда стояли за последнюю**.

   ______________________

   * Ibid. Ch. I. Sect. 10; Ch. III. Sect. 21: All nations give what form they please to their government, and this as lawful for us to call him king, who has a limited authority amongst us, as for the Medes or Arabs to give the same name to one, who is more absolute.

   ** Ibid. Ch. I. Sect. 10; Ch. II. Sect. 16.

   ______________________

   Впрочем, Сидней не входит в рассмотрение выгод и устройства каждого образа правления в отдельности. Опровергая Фильмера, он довольствуется сравнением свободных политических форм с несвободными. Фильмер доказывал, что порядок, постоянство и добродетель находятся только в монархиях; Сидней, напротив, утверждает, что все эти качества проистекают единственно из свободы. Порядок состоит в том, чтобы каждый был поставлен на свое место, а это возможно только при свободе, ибо здесь правление вручается лучшим и достойнейшим людям, между тем как в монархии верховный сан предоставляется случайности рождения, а потому может попасть в руки женщин, детей или слабоумных. По той же причине в монархии не может быть постоянства в решениях, которое бывает только там, где есть мудрость и добродетель. История всех абсолютных монархий показывает, каким они подвергались колебаниям вследствие изменчивой воли правителей. Пока римляне наслаждались свободою, они блистали славою, добродетелью и могуществом; когда же у них утвердилось единовластие, государство стало неудержимо клониться к упадку. Фильмер утверждал, что разврат и продажность свойственны особенно республикам; Сидней, напротив, ссылается на то, что народное правление держится единственно добродетелью, а потому для народа выгодно ее поддерживать, тогда как власть монарха требует унижения подданных, следовательно, способствует развитию всех дурных наклонностей человека. В республике все заботятся об общем благе, ибо все участвуют в решении общих дел; в монархии господствуют частные интересы, интриги и раболепство. Наконец, говорит Сидней, всякое правление, какова бы ни была его форма, заслуживает похвалу или порицание, смотря по тому, хорошо или дурно оно устроено для войны, ибо защита государства требует прежде всего силы, и действие самого закона зависит от охраняющей его силы. Но в этом отношении народное правление имеет огромное преимущество перед монархическим: с одной стороны, оно способствует увеличению числа, силы и храбрости народа, из которого исходит войско, с другой стороны, верховный военачальник определяется здесь мудростью выбора, а не случайностью рождения. Сидней старается даже доказать, что демократия менее подвержена внутренним распрям, нежели монархия, хотя во всяком случае внутренние междоусобия, как бы они ни были ужасны, не составляют еще для народа высшего зла. Гораздо хуже, когда народ доводится до такой степени слабости и унижения, что ему не остается уже ни силы, ни храбрости для какого бы то ни было предприятия, когда ему нечего более защищать, и название мира получает пустыня; а таковы именно плоды деспотизма*.

   ______________________

   * Sidney. Discourses concerning government. Ch. II. Sect. 11-28.

   ______________________

   Из всего сказанного очевидно, что Сидней не привел в надлежащую ясность своих понятий о требованиях свободы и о народной власти. Это происходило главным образом от недостатка, общего всем демократическим писателям того времени. Ни один из них не исследовал собственно начал естественного права. Возражая защитникам монархии, они опровергали более последствия, нежели основания их учения. Самый систематический из них, Гаррингтон, ограничился начертанием наилучшего, по его мнению, государственного устройства, прямо объявляя, что в философских своих взглядах он согласен с началами Гоббса. Между тем, отправляясь от теории общежития, можно было только доказывать, что народу выгоднее оставлять верховную власть за собою, нежели переносить ее на отдельные лица, но нельзя было объявлять подобное перенесение незаконным. В сущности, все возражения демократов против правомерности монархического правления ограничивались тем, что добровольное подчинение народа единому лицу должно считаться безумным и постыдным действием. Но это эпитет, а не доказательство. Из теории общежития точно так же вытекает возможность монархического правления, как демократического и смешанного, ибо все они равно способны охранять порядок в обществе, и монархия нередко лучше, нежели демократия. Признавая смешанное правление совершеннейшим из всех, демократы этим опровергали свои собственные положения. Нельзя не сказать, что Гоббс стоял на гораздо более твердой почве. При всей односторонности своих выводов он был истинный философ, который умел сводить свои понятия в систему. Обработка естественного права на основании начала свободы была, следовательно, такою задачею, которая предстояла еще впереди. Однако демократическое направление английских писателей XVII века не осталось без следов. Как в жизни первая революция положила основание либеральным учреждениям Англии, так воззрения демократических публицистов послужили материалом для последующей, более систематической обработки либеральных учений. В конце XVII века Локк, усваивая себе те же начала, возвел их в цельную, глубоко обдуманную, хотя и одностороннюю, теорию естественного права. Через это он сделался настоящим основателем индивидуальной школы.

  

   Возражения демократов против Гоббса касались, как мы видели, только последствий, а не философских оснований его учения. Гораздо глубже была критика со стороны легитимистов, которые хотели утвердить монархическую власть не на одной только силе, а на прочном основании закона. Попытка Фильмера была неудачна. С большею основательностью принялся за эту задачу английский епископ Ричард Кумберланд в сочинении "О законах природы" (De legibus naturae, 1672)*.

   ______________________

   * Я цитирую английское издание: Cumberland. A Treatise on the Laws of nature. London. 1727.

   ______________________

   Кумберланд старается опровергнуть учение Гоббса в самых его основах, увязывая на односторонность его системы, которая в заботах о единстве власти совершенно упускала из виду нравственную сторону общежития. Рассматривая человека в естественном состоянии, говорит Кумберланд, Гоббс с необыкновенною проницательностью изыскивает все причины зла, но окончательно слеп ко всему, что ведет к добру, хотя последнее столь же ясно, как и первое*. Поэтому он представляет человеческую природу в совершенно превратном виде. Несправедливо, что человек от природы имеет одни самолюбивые влечения: главное свойство человека есть разум, неразумные же влечения скорее являются искажением его естества**. Гоббс в этом отношении ставит человека ниже животных, ибо даже животные одной породы имеют естественное стремление друг к другу. У человека к этому присоединяется разум, который указывает ему на общение с другими как на единственное средство к достижению собственного счастья, он имеет и понятие о законе, он различает добро и зло, правду и неправду, у него, наконец, есть язык, лучшее средство к общению с себе подобными***. Гоббс самые самолюбивые стремления ограничивает слишком тесными пределами, сохранением жизни и членов; между тем у человека есть и другие цели: он ищет совершенствования, как тела, так и в особенности души, а это опять достигается только общением с другими****. Исказив таким образом природу человека, Гоббс предоставляет каждому отдельному лицу все возможные средства для достижения своих частных целей; он утверждает, что по природе всякий имеет право на все. Но это опять совершенно произвольное положение. Право не есть власть делать все что угодно. По собственному определению Гоббса, оно состоит в свободе действовать сообразно с повелениями разума, а разум показывает человеку, что другие имеют такие же права, как он сам, и что, только уважая права других, он может достигнуть собственного счастья. Поэтому посягательство на чужое право есть такое же оскорбление в естественном состоянии, как и в гражданском. Требования разума у Гоббса противоречат друг другу: с одной стороны, он дает человеку право на все, с другой стороны, тот же разум показывает человеку, что подобное право ведет к собственной его гибели и что поэтому надобно от него отказаться. Но если последнее справедливо, то первое несообразно с разумом*****. Сам Гоббс признает естественные законы, которые ведут к образованию обществ; он соглашается даже, что в состоянии природы они связывают совесть, но не считает их обязательными, потому что они не имеют характера предписания со стороны высшего и не сопровождаются наградами и наказаниями. Между тем разум указывает нам на эти законы как на установления верховного правителя, Бога, который с исполнением их соединил награду, именно счастье, а с неисполнением - наказание, несчастье. Кроме того, наказание и в естественном состоянии может последовать со стороны людей, которых права нарушаются******. Недостаток же безопасности не мешает соблюдать по возможности эти законы, ибо полной безопасности нет и в государстве, а в естественном состоянии безопасности тем больше, чем более люди держатся естественного закона*******.

   ______________________

   * Ibid. Ch. I. § 16.

   ** Ibid. Ch. III. § 4.

   *** Cumberland. A Treatise on the Laws of nature. Ch. II. § 22.

   **** Ibid. Ch. I. § 29.

   ***** Ibid. Ch. I. § 27; Ch. II. § 8.

   ****** Ibid. Ch. I. § 26.

   ******* Ibid. Ch. I. § 33; Ch. V. § 50, 51.

   ______________________

   Из всего этого следует, что состояние войны всех против всех, какое воображает себе Гоббс, не что иное как вымысел. Рассматривая естественные влечения человека, мы видим, напротив, что они более склоняют его к миру, нежели к войне. Еще сильнее действует в этом смысле разум, направляющий влечения. Если бы люди были созданы так, как утверждает Гоббс, т.е. наподобие дикого зверя, жаждущего крови ближних, то само происхождение обществ было бы невозможно. Ибо каким образом могут соединиться естественные враги? Как могут люди передать свои права кому бы то ни было, если они никому не доверяют? Взаимный страх не может служить общественною связью. Надобно, чтобы образованию обществ предшествовали в самом человеке доброжелательные наклонности и чтоб эти наклонности были сильнее самолюбивых влечений и взаимной боязни. Само существование гражданского общества непрочно при таких основах. Гоббс думает связать людей взаимными условиями и обязательствами; но если большинство граждан, следуя самолюбивым влечениям, не хочет соблюдать этих обязательств, то какая сила может их к тому принудить?* Право человека делать все, что он считает нужным для самосохранения, Гоббс распространяет на само гражданское состояние, вследствие чего он признает даже за подданными право соединяться против верховной власти, а это оправдание революций. Такое учение тем опаснее, что в государстве, каким его представляет Гоббс, поводов к восстанию всегда будет много; ибо он делает князей предметом всеобщей ненависти, а между тем не дает им надлежащей силы для действия. Князья, по этой теории, стоят выше всяких законов и всяких обязательств относительно подданных, они вправе делать все, что им угодно. Но такая произвольная власть ведет лишь к тому, что каждый будет видеть в князе врага, от которого он может ожидать гибели. В действительности, князья установлены для блага народного и связаны естественными законами, которые они обязаны соблюдать. С другой стороны, Гоббс ограничивает обязанности подданных чисто страдательным повиновением: каждый, вступая в общество, отрекается от своего права на все и обязывается не препятствовать действиям правителя. Это слишком тесные границы общественной власти. Наконец, выводя право из силы, Гоббс ставит на одну доску законные правительства и незаконные. Таким образом, делая вид, с одной стороны, что он вручает дары князьям, он, с другой - изменнически вонзает нож в их сердце**. Ко всему этому надобно прибавить, что Гоббс уничтожает всякое международное право, объявляя государства вечными и естественными врагами. При таком воззрении внешние сношения становятся невозможными***.

   ______________________

   * Ibid. Ch. V. § 56.

   ** Ibid. Ch. IX. Coroll.

   *** Ibid. Ch. V. § 54, 55.

   ______________________

   В противоположность Гоббсу Кумберланд доказывает, что первоначальный естественный закон, которым руководится человек, состоит не в стремлении к самосохранению, а во всеобщем доброжелательстве, от которого зависит и личное самосохранение. Человек, по его теории, и в естественном состоянии не остается одиноким существом, которое имеет в виду только себя; он самою природою поставлен в общую связь с целым мирозданием и особенно с системою разумных существ. Это союз гораздо более обширный, нежели общества гражданские. Верховный правитель его - Бог, источник естественного закона. Он направляет действия членов этого общества и указывает им путем разума на верховное правило, что сохранение частей зависит от сохранения целого. Отсюда стремление к общему благу, как высший закон для всякого разумного существа.

   В выводе этого закона, говорит Кумберланд, можно идти двояким путем: от следствия к причине или от причины к следствию. Первый есть путь опытный, второй - философский. Кумберланд избирает последний, ибо суждения разума тогда только представляются нам настоящими законами, обязательными для человека, когда мы восходим к первоначальной их причине, к Богу, и усматриваем в них предписания высшего правителя. Однако, так как мы воли Божьей непосредственно не знаем, то мы должны отправляться от его действий: из созданной им природы человека и из указаний вложенного в нас разума мы можем вывести заключение о самой божественной воле*. Здесь очевиден логический круг, в который неизбежно впадают все производящие естественный закон из воли Божьей. Мы еще не раз увидим это впоследствии.

   ______________________

   * Cumberland. A Treatise on the Laws of nature. Introd. § 1, 4, 6.

   ______________________

   В исследовании же природы человека Кумберланд, подобно Гоббсу и другим современникам, принимает за образец математику. Ссылаясь на математические теоремы, он говорит: "Я счел нужным следовать той же методе, т.е. указать некоторые очевидные начала касательно естественных последствий, частей и отношений всеобщего доброжелательства, не утверждая, что такое доброжелательство существует, но будучи однако уверен, что так как оно возможно, то из него можно вывести многие последствия, которые способны направлять нас в нашей нравственной деятельности; а это именно то, что делают теоремы в возможном построении проблем"*. Но математики, продолжает Кумберланд, совершенно устраняют из своих исследований рассмотрение целей. По методе Декарта, для геометрических вычислений достаточно сочетание и разделение различных линий. То же самое можно сделать и в нравственности, исследуя пропорции различных человеческих сил, которые содействуют достижению общего блага**. Поэтому здесь, как в физике, следует заменить категории цели и средств категориями причины и следствия.

   ______________________

   * Ibid. Ch. I. § 8.

   ** Ibid. § 9.

   ______________________

   Этим способом нравственные вопросы становятся способными к доказательствам, ибо как в физике посредством геометрической методы все явления тел выводятся из движущих сил, так и в области человеческих действий, следуя той же методе, можно из необходимого отношения терминов вывести совершеннейшие доказательства насчет причин, ведущих к сохранению или разрушению человеческой жизни, свободы и имущества*.

   ______________________

   * Ibid. Ch. V. § 4.

   ______________________

   Таким образом, все здесь приводится к причине производящей и к самосохранению. Нечего говорить, что для вывода нравственных понятий эти начала совершенно недостаточны. В нравственной области невозможно устранить категорию цели, ибо человеческие действия предпринимаются именно ввиду цели, и нравственная цель ставится как требование, которое нередко идет совершенно наперекор физическим последствиям, вытекающим из человеческих поступков. Нравственность не механика, которая может быть подвергнута математическому вычислению. Ясно, что, несмотря на свои возражения против Гоббса, Кумберланд, в сущности, стоит с ним на одинаковой почве. Посмотрим теперь, как он исполняет свою задачу.

   Причины человеческих действий, говорит Кумберланд, суть силы разума и тела. Разум направляет волю и указывает ей закон, но сам он руководится теми впечатлениями, которые он получает от предметов. Действие же предметов на человека зависит от целой системы телесных движений, исходящих от первоначального двигателя - Бога. Посредством этих движений Бог изображает в нашем разуме различные представления и побуждает нас соединять эти представления в общие суждения. Поэтому заключения правого разума насчет природы вещей должны рассматриваться как происходящие от самого Создателя*. Нетрудно заметить, что это та же самая механическая теория познания, которую мы видели у Гоббса.

   ______________________

   * Ibid. Introd.

   ______________________

   Верный своей теории, Кумберланд начинает исследование человеческого естества с рассмотрения природы вещей вообще. Ибо, говорит он, чтобы знать, что полезно и что вредно человеку, необходимо распознать причины, его сохраняющие и разрушающие. Дабы человек мог знать, что он должен делать, ему нужно знать, каковы могут быть последствия его действий для окружающего его мира. Одним словом, исследовать естество человека можно, только рассматривая его в связи со всею природою, которой он составляет часть*.

   ______________________

   * Ibid. Ch. I. § 2.

   ______________________

   Познание природы вещей вообще учит нас, 1) что есть вещи, которые составляют для нас добро; 2) что есть добро, общее многим существам; 3) что из благ, которыми мы пользуемся, одни больше, другие меньше; 4) что некоторые из них в нашей воле, а другие нет*.

   ______________________

   * Cumberland. A Treatise on the Laws of nature. Ch. I. § 13.

   ______________________

   Все означенные понятия выводятся двояким путем: смутно из опыта и ясно путем философским. Ежедневный опыт убеждает нас, что есть много вещей, которые содействуют сохранению и удобству жизни. Таковы одежда, пища, жилище, сюда же принадлежат и взаимная помощь людей. Опыт убеждает нас также из очевидного сходства людей между собою, что это блага общие всем, наконец, из него же мы узнаем, что нет лучшего ограждения и украшения жизни, как доброжелательство других*. С другой стороны, философское размышление ведет нас к познанию причин сохранения и разрушения вещей. Первые мы называем добром, вторые злом. В приложении к человеку естественным добром называется все, что необходимо ведет к сохранению и улучшению его жизни**. Этим естественное добро отличается от нравственного, которое состоит в сообразности действий разумных существ с общим законом. Но так как закон всегда имеет в виду какое-нибудь естественное благо, общее всем, то понятие о нравственном добре окончательно сводится к добру естественному. Отсюда можно видеть, как несправедливо мнение Гоббса, который добром считает то, что составляет для каждого предмет желаний. В действительности, вещь не потому считается добром, что человек ее желает, но она желательна, потому что она добро, т.е. что она сохраняет природу человека***. Из этого ясно также, что понятия о добре и зле необходимы и неизменны, ибо вещи производятся, сохраняются и разрушаются посредством известных движений, а движения зависят от своих причин в силу необходимых геометрических теорем; поэтому если теоремы справедливы, то и действия естественного добра совершенно непреложны****.

   ______________________

   * Ibid. § 14.

   ** Ibid. § 17, 18.

   *** Ibid. Ch. III. § 1, 2.

   **** Ibid. Ch. I. § 20.

   _____