"Аполлонъ", No 3, 1909
Самое помѣщен³е, весь тонъ дома иногда дѣлаютъ невозможными нѣкоторые поступки. А въ Александринскомъ театрѣ не постыдились этого занавѣса съ государственнымъ гербомъ, этихъ министровъ капельдинеровъ, не остановились передъ традиц³ями, которыя должны, должны охраняться здѣсь, и сдѣлали такое неприлич³е, послѣ котораго изъ порядочной гостиной не намеками, а прямо указывая на дверь, выгоняютъ, даже уже не стѣсняясь скандаловъ.
Я не нахожу достаточно сильныхъ словъ, чтобы выразить возмущен³е передъ тѣмъ, что Варламовъ, Стрѣльская, Савина, Давыдовъ были вынуждены неомѣнимыя жемчужины своихъ талантовъ растворить въ уксусѣ безнадежныхъ и безконечныхъ пошлостей г-на Ходотова.
Я не знаю, как³я силы - естественныя или сверхъ-естественныя - благопр³ятствовали "Г-жѣ Пошлости", но имена Н. Котляревскаго, П. Морозова, Ѳ. Батюшкова и Дмитр³я Сергѣевича Мережковскаго стоятъ въ спискахъ лицъ, составляющихъ литературный комитетъ императорскихъ театровъ, и, какъ бы они ни ссылались на стих³йныя бѣдств³я, преступлен³е ихъ не заслуживаетъ снисхожден³я.
Атмосфера литературнаго скандала создалась еще до перваго представлен³я этой злобы дня. Безтактная грубость Куприна съ его телеграммой "запрещаю ставить пьесу г-на Ходотова, пока не ознакомлюсь съ ней" окончательно увѣнчала лаврами успѣха "г-жу Пошлость". Обличительный паѳосъ этого произведен³я дѣлаетъ его совершенно непереносимымъ и съ головой выдаетъ автора. Вѣдь, вся его "правдивость", вся его точность, почти портретность, показываетъ, съ какими литераторами авторъ только и имѣлъ дѣло, какихъ онъ только и знаетъ. Кромѣ того, никакими обличительными позами не скрыть огромной внутренней пошлости, которая заключена ужъ не только въ описываемыхъ предметахъ, но и въ томъ, какъ авторъ воспринимаетъ и трактуетъ эти предметы.
Есть художники, которые изъ всей многогранности жизни возлюбили только ужасное или смѣшное или нелѣгкое, есть так³е для которыхъ всѣ люди - только безобразные, кошмарные гротески, но есть и так³е, которые видятъ только маленькую сѣренькую пошлость, сами въ ней съ головой, преодолѣть ее не хотятъ и не могутъ и, купаясь въ грязной лужѣ, самодовольно усмѣхаются и нравоучительно потрясая перстомъ, морализируютъ - "не надо пьянствовать, не надо таскать чужихъ брюкъ, не надо быть жаднымъ до авансовъ"; а потомъ опять нырнетъ въ лужу - и новое колѣнцо. Вотъ именно такое соблазнительное для публики купанье и представляетъ "г-жа Пошлость". Мѣсто ей въ Екатерининскомъ театрѣ, рядомъ съ "Огарочниками", "Таинственными уб³йствами" и другими сенсац³ями, а не въ старѣйшемъ русскомъ театрѣ, на одной недѣлѣ съ Шекспиромъ и Островскимъ.
Малому театру, напримѣръ, и Богъ велѣлъ ставить "Милыхъ людей" Тихонова. Хотя зараженный, вѣроятно, Ходотовымъ, г-нъ Тихоновъ тоже силится, вмѣсто обычной легкой комед³и безъ претенз³й, устроить нѣчто гражданское и обличительное. Впрочемъ, сдѣлано это такъ наивно и глупо, что сердиться нельзя на этого испытаннаго спец³алиста по курортнымъ вопросамъ. Болѣе зловредна пошлость Буренина "Пѣснь любви и смерти". Она напоминаетъ любительск³й спектакль гдѣ-то въ глухой провинц³и. Акцизный надзиратель (поэтъ въ душѣ) написалъ "поэтическую" пьесу о рыцаряхъ, прекрасныхъ королевахъ и т. д., вставилъ для 8-ми дочерей исправника роли фей и для свояченицы протопопа ар³ю съ жемчугами изъ "Фауста", околоточный Криворыловъ съ успѣхомъ, въ резиновомъ макинтошѣ, изобразилъ рыцаря Тристана. Вся постановка пьесы строго выдержана въ такомъ умилительномъ домашнемъ стилѣ. Именно сейчасъ, когда романтика многихъ художниковъ воскрешаетъ забытыя тѣни прошлыхъ вѣковъ, когда прошедшее особенно остро и тонко чувствуется многими,- эта пощечина безвкус³я, бездарности и невѣжества нѣсколько чувствительнѣе, чѣмъ должна бы быть. Разсчитана она, конечно, на безграмотность той части публики, которая не отличитъ Самокишъ-Судковской отъ Сомова и для всѣхъ найдетъ слова акушерки изъ Чеховской "Свадьбы": "Дайте мнѣ поэз³и". Вотъ такую-то поэз³ю для акушерокъ и далъ господинъ Буренинъ въ "Маломъ театрѣ".
Руководители Александринскаго театра, хотя и не совсѣмъ ясно (что доказывается постановкой пьесъ Ходотова и Зубова), чувствуютъ, вѣроятно, что единственный достойный путь для императорскихъ театровъ въ настоящихъ услов³яхъ - это стремиться стать классическимъ русскимъ театромъ, русской "Comédie Franèaise". Именно устремлен³емъ на этотъ вполнѣ правильный, мнѣ кажется, путь можно объяснить постановку въ Михайловскомъ театрѣ старой, нѣсколько лубочной, а la Сенкевичъ, но благородной трагед³и Фр. Гальма "Равенск³й боецъ", въ которой нѣкогда корифеи русской драмы добывали себѣ тр³умфы. Къ сожалѣн³ю, къ этимъ симпатичнымъ спектаклямъ для учащихся относятся нѣсколько спустя рукава. "Ну, для учащихся и со старыми декорац³ями и съ кое-какими актерами сойдетъ". И тогда какъ въ "Пошлости" занимаютъ силы лучшихъ актеровъ, тутъ выпускаютъ въ роли прекрасной Цезан³и Васильеву 2-ую, которая думаетъ, что для изображен³я римлянки достаточно съ неестественнымъ уродствомъ держать носъ въ горизонтальномъ къ публикѣ направлен³и. Или убогихъ и неизвѣстныхъ Гарлиныхъ, Ждановыхъ заставляютъ изображать знатныхъ патриц³евъ.
Впрочемъ, Юрьевъ, Есиповичъ и Пушкарева съ достаточной честью вынесли на себѣ всю постановку.
ОЧЕРЕДНЫЯ ПЬЕСЫ ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА
Въ странный заколдованный кругъ заключено творчество Леонида Андреева. Какая-то странная трагед³я заключается въ его нетерпѣливыхъ порывахъ и срывахъ въ глубок³я пропасти неудачъ. Вѣроятно, и самъ авторъ чувствуетъ этотъ магическ³й кругъ, и желан³емъ разорвать его можно объяснить столь удивившее многихъ письмо въ газеты, гдѣ онъ обѣщалъ кому-то (не себѣ ли самому) на цѣлый годъ замолчать. Съ опасной регулярностью каждый годъ появляются пьесы Леонида Андреева и очень точно: одна "бытовая", другая "символическая". Объ Анфисѣ много уже говорилось. Такъ легко найти въ ней пищу для издѣвательства и возмущен³я, но когда я смотрѣлъ ее, какую-то все-таки власть имѣла она надъ моей душой. Я уже слышу возмущенные крики о безвкус³и, о смѣшныхъ нелѣпостяхъ, которыми драма изобилуетъ, о томъ, что средства ея вл³ян³я внѣ искусства. И со всѣмъ этимъ я не могу не согласиться. Но "Анфиса" заставляетъ повѣрить въ себя, ненадолго, на нѣсколько минутъ, но повѣрить. И на минуту начинаешь даже колебаться,- да вообще сама-то жизнь наша, можетъ быть, только величайшее безвкус³е мѣщанской скандальной истор³и трехъ сестеръ и одного мужа. Но эта кощунственная мысль, конечно, живетъ очень недолго. Когда я ѣхалъ по каналу домой и видѣлъ луну надъ освѣщеннымъ домомъ, на Цѣпномъ мостикѣ силуэты нѣжной пары влюбленныхъ, вѣроятно, очень вульгарныхъ, какого-нибудь солдата съ кухаркой,- я уже зналъ, что Анфиса - навожден³е кошмарнаго трагическаго безвкус³я, что и въ лунѣ и въ солдатѣ гораздо больше правдиваго вкуса, чѣмъ во всѣхъ ужасахъ Леонида Андреева.
Тяжелой тучей нависало это трагическое безвкус³е надъ творчествомъ Андреева, безвкус³е не только внѣшнихъ пр³емовъ изображен³я, но внутреннее безвкус³е самыхъ темъ, самыхъ положен³й, и, наконецъ, разразилось катастрофой Анатэмы.
Постановка Санина не сгладила, а еще больше подчеркнула и обнажила ужасъ этой символической безвкусицы. Его труппа, съ грѣхомъ пополамъ дресированная для бытовыхъ ролей, здѣсь, вмѣстѣ со своимъ режиссеромъ, совершенно растерялась. Какъ началось гнусавое отчитыван³е въ 8 часовъ вечера, такъ до часа ночи и тянулось, будто 12 Евангел³й въ старообрядческой молельнѣ. А "нѣкто охраняющ³й входы" анаѳематствовалъ тремя протодьяконовскими басами "говоркомъ". Этотъ безнадежный тонъ ни на минуту не прервался, и даже "баварск³й квасъ" тянули, какъ дьячки "упокой Господи".
Ахъ, не писать бы Андрееву символическихъ пьесъ, ахъ, не ставить бы ихъ Санину!
ДЕКОРАЦ²И "ТРИСТАНА И ИЗОЛЬДЫ"
Въ прошлый разъ я уже писалъ о сценической постановкѣ "Тристана и Изольды", мнѣ хочется теперь сказать нѣсколько словъ о декорац³яхъ. Декорац³и кн. Шервашидзе отлично помогаютъ намъ перенестись въ XIII вѣкъ, въ духѣ котораго задумана эта постановка; суровая нѣсколько дикая простота ихъ какъ нельзя болѣе соотвѣтствуетъ трагед³и любви Тристана и Изольды. Можетъ быть, даже слишкомъ суровы, слишкомъ сѣры, такъ, что ярк³е квадраты на огромномъ парусѣ запоминаются какъ отрадныя пятна.
Правда, декорац³и второго дѣйств³я не вполнѣ отвѣчаетъ ремаркѣ Вагнера, которая требуетъ роскошнаго сада, но въ совершенно безлѣсномъ Корнуэллѣ и эти три деревца, которые мы видѣли во внутреннемъ дворѣ дворца короля Марка, могли считаться садомъ. Напрасно послѣдняя картина задумана подъ сѣрымъ, почти дождливымъ небомъ: очевидно, больного Тристана вынесли на берегъ, чтобы онъ согрѣлся на солнцѣ и подышалъ теплымъ (хотя бы и въ Бретани) воздухомъ. Костюмы точны и временами (II актъ) даютъ прекрасно найденную гамму красокъ. Когда Тристанъ обвилъ Изольду темно лиловымъ плащемъ, a та прижалась въ розоватомъ платьѣ къ малиновой одеждѣ своего возлюбленнаго, было трудно желать лучшаго соединен³я цвѣтовъ.